Книга Просто вернись... - Алена Измайлова

Ия долго сидела, обхватив себя руками и не открывая рот. Старательно держала его закрытым, чтобы не смогли все же накормить, если передумают вдруг. в тот момент она не осознала, что изменилось в ее жизни. Потом устало выкрикнула:

— Отстаньте от меня! Замолчите! Уйдите, все! Надоели…, — последнее слово жалобно промямлила, наблюдая странную картину.

Воздушницы разом отступили. Длинные светлые одежды из тонких летящих тканей, длинные прихотливо уложенные локоны, тонкие руки и неземной красоты лица, — все, что мельтешило вокруг девочки с самого утра, вдруг исчезло. Няньки с сожалением посмотрели на юную госпожу, поклонились и… спокойно, без нотаций, увещеваний, уговоров, удалились.

Там, за пределами комнаты, они обиженно зашелестели, обсуждая поведение младшей дочери прекрасной Эо. Как всегда, подбирая не очень благозвучные эпитеты его описанию. За это девочка их и не любила. Слух у юной богини был слишком хорош, чтобы она не знала, что о ней говорят.

Служительницы ветров, воздуха, облаков и всего остального, входившего в вотчину Эо, пристроенные обихаживать и воспитывать девочку, в большинстве были сплетницами или завистницами. Что ещё делать вечным существам, если у них все есть, и им от этого скучно? Обсуждать окружающих, конечно.

По их словам, они искренне недоумевали, за что "неблагодарную девчонку наградили божественными происхождением и дарами".

Ведь любая из них была не менее талантлива и более прилежна и преданна своей госпоже. И, конечно, лучше справилась бы со всем, тогда как дочь Криана и Эо училась с усилиями, а слушалась только родственников.

— Замолчите! — прошептала девочка, закрывая руками уши. Она крепко зажмурилась и съежилась, не желая слышать ненавистные шепотки. Неожиданно стало тихо. Не слышны перешептывания нянек, перестали напевать девушки в Розовом саду и даже из дворцовой кухни перестали доноситься перешептывания.

— К себе хочу. В комнату, — тихо добавила она, не открывая глаз.

Самостоятельно перемещаться она умела всегда. Вернее, столько, сколько себя помнила. И ощущения были привычными. Сначала ее окутали запахи озона и моря, затем завибрировал и закачался воздух вокруг. Потянуло цветочными ароматами.

Почувствовав привычное умиротворение, девочка открыла глаза и огляделась. Ее комната — большая и светлая с высокими окнами-дверьми до потолка, где мерно двигались белые перистые облака, сквозь которые проблескивала нестерпимая синева летних, освещенных солнцем небес. Во всем розовом, больше напоминающем сладости, дворце Богини небес и ветров были такие потолки, напоминавшие, кто тут владычица.

— Дочь? — вопросил из воздуха мелодичный и родной женский голос.

— Мама, я у себя, — нехотя ответила девочка, поднимаясь из кресла, которое она ненароком унесла с собой, и встав в центре комнаты.

В воздухе прямо перед ней эффектно выткалась высокая женская фигура в летящих одеждах светлых оттенков. В сочетании с девчоночьей фигуркой, длинными ухоженными светлыми с легкой рыжиной локонами и всегда умиротворенно-возвышенным выражением красивого лица они создавали тот самый неземной образ воздушной богини, который бесконечно пытались изобразить в ее Храмах в мире людей.

Для того, чтобы образ получился более достоверным, богиня не раз являла себя в снах наиболее талантливым рисовальщикам, каменщикам, скульпторам и даже кузнецам. Наименее одаренные воздушники, способные становиться людьми на одну жизнь или несколько, уверяли, что образы богов в Храмах людей узнаваемы. Особенно хороша Ее воздушность Богиня Эо, конечно.

— Дочь моя, почему ты приказала всем во дворце молчать? — поинтересовалась божественная мать, едва окончательно материализовалась в комнате. Она недоуменно вскинула темные тонкие брови, заметно констатирующие со светлой кожей и волосами.

— Я устала от их разговоров и шума, — неохотно выдавила девочка, склонив голову не столько в почтении, сколь не желая встречаться с взглядом матери, а потому с большим удовольствием разглядывая узорчатый ковер под ногами.

— И поэтому ты приказала молчать? — повторила Эо, подойдя к ребенку, мимолетно погладила ее по щеке прохладными пальцами и приняла одну из своих любимых элегантных поз, усевшись на ближайшую кушетку, обтянутую шелком. Разумеется, розовым. Все ткани во дворце были розовым. Такова причуда его хозяйки.

— Я не приказывала, — возразила Ия, — это были мои мысли вслух.

Эо вздохнула, поправила тонкими пальцами локон у виска, который и до этого лежал как положено. Обычно волосы Эо без разрешения хозяйки не смели быть в беспорядке.

Много циклов спустя девочка поняла, что ее всегда спокойная и умиротворенная мать начинает перебирать свои волосы только, когда волнуется и переживает. Чем больше было ощущаемое ею смятение, тревога или волнение, тем взъерошеннее получался конечный результат ее нервных движений.

Спустя многие годы все их разговоры будут заканчиваться тем, что Эо сразу же будет искать своих мастериц красоты. А уж с какой прической она возвращалась после Больших Советов богов… Такой не было даже у Ии после утреннего пробуждения.

В тот же далекий момент в детстве Ия ничего этого не знала. С матерью она общалась довольно редко и потому сочла, что прекрасной Эо снова нет дела до дочери. Ее не особо желанный, а скорее навязанный, ребенок снова что-то натворил, и богиня вынуждена самолично на нее обратить внимание и решить возникшие проблемы.

— Дорогая, наша суть такова, что в этом мире наше слово буквально закон. Скажешь "молчите", все вокруг тебя замолчат…, — Эо не стала приводить других примеров, предпочтя обойтись всеобъемлющим, но ничего точно не иллюстрировавшим словом, — и далее.

Ия слушала внимательно, хоть и не поднимала взгляда от пола. Слова матери ее заинтересовали и порадовали. В голове зароились мысли, как это можно применить. Как она сможет это использовать.

— Навсегда? — с жадностью поинтересовалась она, не скрывая интереса.

Эо промолчала, и, не получив ответа, девочка была вынуждена посмотреть на мать. Та с видом всемировой скорби и несчастья на лице грустно смотрела на дочь. Очевидно, богиня не знала, какие слова подобрать и как объяснить, что этим пользоваться нельзя.

— Не делай так, — наконец сказала она, сделав над собой видимое усилие, — почему так не надо делать — тебе объяснит отец, — сообщила, резко поднимаясь и направляясь к выходу.

Ия поджала губки, подумав, что бегство и запрет — любимое поведение матери. Вот и сейчас, ничего не объяснив, она сбегает.

— У меня срочные дела, — пояснила Эо, взмахом руки открывая широкие двери перед собой, а не растворяясь в воздухе как обычно, — я отменила твой приказ. И запретила его на будущее. Не перегибай палку, дочь.

Девочка наблюдала за грациозным бегством матери с затаенной болью. Впрочем, чему удивляться? Это привычно и далеко неново.

— Какой именно отец? — небрежно поинтересовалась она в спину ускользавшей матери с интересом. С тех пор, как ей запретили расспрашивать о ее рождении, этот вопрос для нее стал особенно болезненным.