Книга Леди, которая любила готовить - Екатерина Лесина

Никанор Бальтазарович стряхнул пепел в стеклянную чашу.

— …и даже почти до венчания дело дошло, только вот по дороге в церковь кони понесли, коляску опрокинуло, да не просто так, а на мосту. Невесте ничего, ни царапинки, а жених утонул. Вот.

Странная история.

И целитель кивнул, с мыслью соглашаясь, что и вправду странная.

— Расследовали, будьте уверены, со всем возможным тщанием. И ничего-то не нашли. Но с четвертой помолвкой Радковские уже не спешили. Отослали девицу по Европам путешествовать, а уж когда вернулась, то и объявили о скором замужестве…

Демьян покачал головой.

Стало вдруг жаль Василису, которой, верно, немало пришлось пережить. Люди злы. И жадны до сплетен. И наверняка не щадили ее, но пытались вытянуть подробности, узнать нечто такое, что другим неизвестно.

— На ужине перед свадьбой жених косточкой подавился. Повара недоглядели, но…

— Насмерть?

— Нет. Перепугался только и скоренько помолвку расторг. А тут уж кто-то додумался, что, мол, в проклятье дело, в прабабке их, которая из степняков была. Именно потому, дескать, и проклятья обнаружить не способны, что магия иная, кровь иная… а сами видели, внешне девица от родни крепко отличается… да…

— И что за прабабка?

— Была у них в роду история, о которой Радковские крепко вспоминать не любят. Дед нынешнего князя в набег пошел. Оно-то ладно, дело молодое, по тем временам обыкновенное. Да только он с набега девицу привез, с которой и обвенчался, хотя ж вся родня против была. Кому нужна в роду дикая степная кровь? Правда, Радковский, как после выяснилось, не дурак был. Позвал целителей, чтобы ту кровь запечатали, оттого и рождаются Радковские светлыми да голубоглазыми, как должно.

На сказку походило, из тех, что так любила сестрица слушать, про грозных воинов и девиц распрекрасных, про любовь до самой смерти и после нее даже.

Ей бы понравилось.

— Но верно что-то там не до конца сладилось, вот время от времени и прорывается кровь степная. А где она, там и проклятье… последний жених, из бедных да благородных был. Вещерская отыскала. И она же свадьбою занялась, только…

Опять не вышло.

— Руку сломал. И скоренько жениться передумал. Верно, понял, что никакое приданое жизни не стоит. Вот так-то… могла ли она что-то сделать? Как знать… семья старая, свои секреты имеет. И хотел бы сказать, что безопасно вам рядом с этой дамой, да не могу.

Это Демьян и сам понимал.

Ни кровь голубая, ни вереницы предков благородных от революционной заразы не спасали. А потому… потому он постарается от всяких подозрительных девиц держаться подальше.

И вовсе…

— Возьмите, — из кармана Никанора Бальтазаровича появилась подвеска вида самого легкомысленного: розовая жемчужина в оправе из белого золота. Оправа эта, хрупкая весьма, оплетала камень этакою паутинкой. — Серег вы не носите… хотя…

— Не ношу, — мрачно заявил Демьян.

— А придется.

— Может…

— Нет, — идея, пришедшая в голову Никанору Бальтазаровичу, показалась ему донельзя удачною. И вон, глаза загорелись нездоровым целительским энтузиазмом, спастись от которого, как подозревал Демьян, не в силах человеческих. — Так будет удобнее всего. И контакт с физическим телом, и энергетические узлы… вы бы знали, сколько в ушах энергетических каналов.

Демьян не знал.

И знать не желал.

— Ну же, дорогой мой, не упрямьтесь. Вы столь скучны, что этакая малость просто несколько оживит образ… барышням понравится.

— Не думаю.

— И не думайте. Найдется, кому подумать за вас. Вы, главное, рекомендации целителя исполняйте. Сидите смирно, больно не будет… и не кривитесь. Слышали, сам цесаревич серьгу вдел.

Цесаревич на то и цесаревич, что ему позволительно, что серьгу, что цепку, что хоть алмаз в лоб. А Демьян — человек служивый, ему этакие вольности не по чину. Да и в родном управлении всерьез принимать перестанут, не говоря уже о людях авторитетных, с которыми время от времени приходилось иметь дело.

Больно и вправду не было.

И прокола-то Демьян не ощутил, только прохладу и тяжесть серьги, что повисла этакою капелькой. Ее тянуло потрогать, но стоило поднять руку, как Демьян получил по пальцам.

— Что вы как маленький в самом-то деле? — с упреком произнес Никанор Бальтазарович. — Дайте себе время. Привыкнете и еще удовольствие получать начнете.

Привыкать к этакому безобразию Демьян не собирался, давши себе слово, что потерпит его дела ради, а по возвращению домой всенепременно избавится.

— К слову, вы верхом ездите? — поинтересовался Никанор Бальтазарович, отстраняясь. Он склонил голову налево, потом направо.

Хмыкнул довольно.

— Езжу.

— Хорошо или так?

— Хорошо.

— Чудесно… тут весьма пристойные конюшни имеются, прогуляйтесь завтра с утреца.

— Насколько с утреца?

— А вот как встанете… многие балуются, места у нас красивые, просто дух занимает… и не дичитесь, Демьян Еремеевич, не сторонитесь знакомств. Мало ли, с какими людьми судьба сведет?

Совет прозвучал почти приказом.

И Демьян склонил голову. Что ж, всяко лучше, чем бесцельно по пляжам бродить.

Глава 11

Василиса злилась.

С нею это случалось редко, то ли в силу характера, то ли по привычке, пониманию, что ничего-то злостью не изменить. И надо лишь вдохнуть поглубже и сказать себе, что надо погодить, и все непременно наладится.

Но сегодня…

Она злилась.

И злость эта требовала выхода. Даже Ляля, ощутив неладное, поспешила заняться делами, ибо, пусть и невелик был дом, но запущен до крайности. И восстанавливать его придется долго.

Так она сказала.

И исчезла.

А Василиса спустилась на кухню.

Огляделась.

Расставила склянки с приправами, открыла крышку, вдохнула острый пряный аромат орегано. А вот шалфея надо будет свежего на рынке глянуть. И посеять розмарин. Прежде тетушка выращивала его на подоконнике, в глиняных, облитых глазурью, горшках. Куда подевались и они?

Или прячутся где-то в доме?

Там же, где прячутся чудесные куклы и старые формы для выпечки, покрывшиеся снаружи толстым слоем окалины, а изнутри выскобленные, вычищенные до блеска. И чугунные сковородки, про которые тетушка говорила, будто достались они ей от свекрови, а той — еще от ее матушки, и потому не было в мире сковородок лучше. За годы чугун напитался маслом, сделался гладок и темен, обзавелся тем характерным блеском, что выдает и вправду качественную посуду.