Книга Хоттабыч под прикрытием - Татьяна Богатырева

Но все по порядку.

Поначалу я решила, что Хоттабыч просит нас что-то там забрать, и собралась обидеться. Мало того что хрен голубой, так еще и отправляет нас, беззащитных девушек, принести ему закладку! А вдруг там наркотики? Или ядрена боеголовка?

Я даже успела нахмуриться и открыть рот, чтобы все ему высказать, но Нюська больно пихнула меня под ребра. И пока я отвлеклась, чтобы пихнуть ее в ответ — пообещала этому мерзавцу помощь.

Вот знала я, знала, что нельзя нам идти в медицину! Вон до чего нас клятва Гиппократа довела! Подобрали невесть кого, отмыли, одели, и он же теперь нас гоняет!

— Ладно, съездим и заберем, — сказала эта мать Тереза.

Лось арабский сделал вид, что смутился, глянул на меня щенячьими глазками… А что на меня-то? Я его не подбирала, вот. И вообще, я к нему со всей душой, поцеловала даже, а он… он… Друг у него тут, понимаешь, самый замечательный на свете. Гре-ег! Тьфу.

Короче говоря, оказалось что его надо до почтамта только довезти. И желательно как-то так, чтобы его не узнали.

— За рыжего карлика все равно не сойдешь, — буркнула я.

— Карлик — это пошло. Сделаем из тебя аборигена! — непонятно чему вдохновилась Нюська.

— Аборигена?.. — недоуменно переспросил лось.

— Ага. Ну-ка, ссутулься… так, Янка, неси из сеней телогрейку! Еще бы ушанку раздобыть…

— Раздобудем! — уловив Нюськину идею, я резко повеселела.

Мы мстим, и мстя наша страшна! О, как страшна!

Честное слово, от превращения лося в помесь Труса с Балбесом я получила истинное удовольствие! Его даже гримировать не пришлось. Синяки натуральные, щетина натуральная, ушанка с телогрейкой, растянутые треники и кирзачи сорок пятого растоптатого — покойного мужа баб Клавы, Николаича.

Алкаш вышел — загляденье! Даже покачивался натурально. Пришлось, правда, пару раз его от души огреть по плечам, чтобы не изображал тут белогвардейского офицера на параде. Он только недоуменно похлопал глазами и вопросительно на меня глянул:

— Яна, почему ты злишься? — и сцапал мою руку с целью обслюнявить.

Отняла. Фыркнула. Соврала, что ему померещилось, и вообще я занята и трогать меня не надо. Ну а что, вот так ему и признайся, что я такая дура, засмотрелась на него и вообще… вообще… я может его от всего сердца целовала, а не потому что легенда. Видала я его легенду в белых тапочках! А он! Артист погорелого театра! Так отвечал, что я и поверила!

Ненавижу красивых мужиков. Потому что или козлы, или педики, или два в одном.

— Поехали, хорош рассиживаться. Мы с Нюськой еще гулять собирались!

— Только не в усадьбу, пожалуйста, — забеспокоился Хоттабыч. — Это может быть опасно!

— Не тво… — начала я, но Нюська нахлобучила мне на голову невесть откуда взявшуюся на вешалке в сенях древнюю ментовскую фуражку. Ужасно пыльную.

Разумеется, я чихнула — а Нюська, коварная задница, ответила вместо меня.

— Нет, что ты, Фарит. Тут пруды около монастыря, хотим посмотреть, — бездарно соврала она и одарила меня строгим взглядом.

Ладно, ладно! А что я? Даже и не думала выдавать потенциальному противнику наши планы. Еще чего. Я этому подозрительному товарищу гражданской наружности не доверяю ни на грош! И вообще, нечего тут из меня делать злодейку.

Так что я чихнула еще раз, стянула с себя пыльную фуражку и буркнула:

— Ага, пруды. — И чуть не бегом побежала к своему Котику. Единственному красивому мужчине, который не козел и не педик, и готов для меня на все в любое время суток.

«Хочу киборга, — думала я, выруливая на разбитый проселок. — Чтоб готовил, — я не умею, — убирался, делал мне комплименты и массаж, и чтоб никаких «чудесных друзей», твою гармошку».

Явление аутентичного алкаша на почтамт прошло без эксцессов. Я даже посмеялась немножко, так забавно выглядел лось арабский в ватнике, вылезающий из моего джипа, настороженно оглядывающийся и пошатывающейся походкой бредущий полкватрала до почтамта. Прямо хоть в фильме про шпионов его снимай. Мультипликационном.

— Как доктор наук может быть таким придурком? — риторически вопросила Нюська, провожая взглядом самодеятельного шпиона. — Ему только балалайки и медведя на поводке не хватает для полноты образа.

Я вместо ответа фыркнула. Ну да, смешной. И не то чтобы настоящий придурок, мне почему-то кажется, что он придуривается только чтобы повеселить нас с Нюськой. Но… все равно не прощу. Такое — не прощается!

В общем, мы отвезли горе-шпиона домой, велели ему соблюдать постельный режим и отправились в усадьбу. Пешком.

На сей раз нам, о чудо, даже ничто не помешало. Ни тебе НЛО, ни журналистов, ни слета кришнаитов. Тишина, благодать, воробьи чирикают, лес шумит, солнышко пригревает. Вот только почему-то я не верила, что «проклятое место» не преподнесет нам очередного сюрприза. Да и кто бы поверил на моем месте?

— Слышь, Преображенская, — пробормотала я, задумчиво разглядывая руины поместья. — Скажи как есть, ничего не скрывай, я все перенесу… Ты тут ничего странного не наблюдаешь?

— Не наблюдаю, — решительно откликнулась Нюська, отдирающая гнилую доску от заколоченного окна. — Руина как руина. Заброшенная. Давай-ка прикинем, где графиня могла спрятать клад? Вот будь ты графиней, где прятала бы?

И Нюська еще решительнее сунула голову в пролом, оставив мне для интеллектуальной беседы лишь обтянутую слегка грязной джинсой задницу.

— Будь я графиней, я бы не вешалась, а благоверному кобелю достоинства на уши намотала, — вздохнула я, пнув сухую ветку. — Нюсь, слышь, я серьезно. Чисто тут, понимаешь? Слишком уж чисто.

Нюська вынырнула из взломанного окна и уставилась на меня недоверчиво.

— Ты перегрелась, что ли? Или вчера снотворного нанюхалась, пока Хоттабыча колола? Чистота ей привиделась! Где? Грязь, пыль, ящики какие-то внутри, заросло все… Хотя тропинка к этой двери определенно есть…

— Ну не как в операционной чисто, — согласилась я, ругая себя последними словами: вот ведь знаю же, что для Нюськи «чистота» значит «стерильность», а не учитываю. — Но баб Клава говорила про наркоманов, помнишь? А мы всю территорию обошли, и ни тебе шприцев под лопушками, ни окурков, ни облаток, ни туловищ в приходе. И пахнет еще — трава, земля, дом не жилой. А не наркоманами.

На Нюськином лице отразилась глубокая задумчивость.

— Ну… да. Странное дело. Но с другой стороны — это ж бабка! Бабки всегда все про всех знают. Уж как интерпретируют — дело другое, и то — про этих наркоманов она говорила так уверенно! Значит, что-то тут точно происходит.

— Странный стук в подполе, — мрачно пошутила я и вдруг очень-очень отчетливо осознала, что затея с кладом самая дурацкая, и вообще, не вернуться ли нам в Москву? По Шарикову сестрица все равно уже не страдает. А мне так и вовсе лучше держаться от Хоттабыча подальше, сохранности собственных нервов ради.