Книга Карантин - Кэти Чикателли-Куц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом доктор Демарко говорит:
– Прошу, не стесняйтесь задавать любые вопросы, миссис Торнтон. Ваша дочь в прекрасных руках. У меня самой дети. Знаю, как все это пугает.
– Спасибо.
Доктор Демарко уходит, и, прежде чем она успевает хотя бы добраться до двери, я подскакиваю на койке.
– Мамочка! – я не звала ее так с раннего детства, но сейчас слово просто срывается с губ.
– Флора! – отвечает она, уже распахнув руки, и сгребает меня в крепкие объятия. Так приятно, когда к тебе прикасается кто-то родной… мама. – Получилось вылететь раньше. Хотела сделать тебе сюрприз. О, как же хорошо тебя обнимать.
– И мне, мам. – Меня почему-то трясет.
– О Флора, мне так жаль. – У нее на глаза наворачиваются слезы и текут по лицу.
Хочется все ей рассказать. Как симулировала жар, как хотела сбежать от жизни в Бруклине, как изменился отец и как мне не хватает того отца, которого я знала когда-то… отца, которого у меня уже никогда не будет. Но вид того, как она беспокоится обо мне, когда все это – по сути, моя вина, скручивает внутренности в узел вины.
– Мне жаль, мам.
– Нет, дорогая, ты не представляешь, как жаль мне. Надо было настоять на том, чтобы отец тебя не приглашал.
– Ладно, мам.
Она закусывает губу точно так же, как я, когда хочу остановить слезы. Это никогда не срабатывает.
– Просто… – начинает мама, пытаясь вытереть глаза и нос, но мешает костюм химзащиты, и слезы текут ручьем.
Я и раньше видела, как плачет мама, но слезы никогда не заставляли меня усомниться в ее силе.
Она глубоко вздыхает.
– Я просто хотела, чтоб она тебе понравилась. Это убивает меня, но это все, чего я хотела.
– Хорошо, мам, – снова говорю я.
– Хотя я не сказала тебе кое-что, – теперь она тараторит. – Когда я предложила твоему папе пригласить тебя, он ответил, что Голди думала о том же. Она действительно хотела подружиться с тобой. Заказывала в интернете вещи, чтобы украсить твою комнату. Даже сделала доску в «Пинтересте» и назвала ее «Комната моей дочери».
Она снова горько смеется, как всегда, говоря о Голди. Но в глазах появилось что-то новое.
– Ты о чем, мам? Ты ее ненавидишь.
– Нет, Флора. Я ненавижу мысль о ней. Ненавижу, что она олицетворяет мой распавшийся брак, распавшуюся жизнь. Но она разваливалась еще до того, как появилась Голди.
Мне же положено ненавидеть Голди. Я потираю лоб.
– И, Флора… мы все согласились, что тебе нужен отдых… ты заслуживаешь его.
– Отдых от чего?
– От заботы о Рэнди.
– Что, теперь я и за кузеном не могу ухаживать? Спасибо большое, мам.
– Нет, детка, вовсе нет. Наоборот. Ты так хорошо заботишься о нем. Но надо заботиться и о себе.
– Проводить время с тем, кого ненавижу… кого ты ненавидишь… значит заботиться о себе? Особенно когда это даже не идея отца?
– Да, звучит не очень вразумительно. Но, прошу, пойми: это решение было принято из любви к тебе, нашей общей любви. – Она изучает мое лицо, давая мне осмыслить все это.
– Итак, предполагается, что после того, как четыре года я не слышала о ней ничего, кроме самого дурного, теперь должна полюбить ее вот так просто, по щелчку пальцев? А как же папа? Он так изменился с тех пор, как вы были женаты. Иногда кажется, что его вовсе не волнует жизнь до Голди.
– Дорогая, прости. Это ужасно, что я так настроила тебя против них. Ужасно, что ты сомневаешься в папиной любви. Я так сильно оттолкнула его от нас.
Голова у меня плывет. Во время разговора смутно осознаю, что Оливер находится в той же палате, за шторой. Но не стыжусь и не стесняюсь ничего из сказанного. Странно, но мне даже хочется, чтобы он услышал это… чтобы знал все обо мне, о моей семье. Хочу, чтобы он узнал меня.
Мы с мамой продолжаем разговор, но это – пустая беседа по сравнению с началом нашей встречи. Я говорю, что больничная еда не так уж плоха. Она вспоминает, как в восемь лет у меня был тонзиллит. Рассказывает, что Рэнди сильно скучает по мне. Я едва не признаюсь во всем после истории, как прошлым вечером он сидел в своей комнате и плакал, глядя на мое фото. Но я храню свой секрет, свой и Оливера.
Когда час подходит к концу, за мамой возвращается доктор Демарко. Мама снова крепко обнимает меня, говорит, что увидимся через несколько часов, отстраняется и тихо добавляет:
– В следующий раз хочу познакомиться с Оливером.
Я машу на нее руками, а она улыбается, выходя из палаты вместе с доктором.
Не хотелось слушать разговор Флоры с мамой, но в общей палате просто нет ничего, похожего на приватность. Я пытался сосредоточиться на маме и отключиться от разговора за шторой, но это было невозможно.
Сочувствую Флоре. И ее маме. Сочувствую кузену Флоры, о котором она пока мало рассказывала. Сочувствую даже Голди, у которой, кажется, добрые намерения.
На ком бы женился потом мой отец?
Наконец наши мамы уходят. Слышу тяжелое дыхание Флоры. Хочу успокоить ее, сказать, что все в порядке, что у нее потрясающая семья и сама она потрясающая. Уже встаю, чтобы пройти на ее сторону палаты, но снова опускаюсь обратно. Потом встаю опять, но Флора включает телик и садится его смотреть.
Гляжу через окно в коридор, еще обдумывая то, о чем мы говорили с мамой. Все ходят туда-сюда по коридору. Джои машет мне рукой всякий раз, проходя мимо. Поразительно, как такой незначительный жест способен вскружить голову.
Уже узнаю всех, бегущих за стеклом. Совершенно лысую женщину в медицинской форме. Даже не коротко стриженную, а просто лысую. Она красивая. Мужчину в лаборантском халате с чернильным пятном на кармане. Интересно, он стирал его, но пятно осталось, или еще не стирал? Может, он ставит чернильные пятна на все халаты, которые у него есть? Вот женщина с яркой татуировкой дракона на предплечье. Я назвала дракона Спайком.
Палата по другую сторону коридора пуста, и, надеюсь, так оно и будет. Появляется кто-то новый. Девушка-подросток держит перед собой телефон, явно делая селфи. Она пытается незаметно отрепетировать волнение и испуг: прижимает руку ко рту, широко распахивает глаза. Скользит пальцами по экрану. Ей не нравится то, что получилось, и она пытается принять другую позу, на этот раз – прижав ладонь к щеке. Этот вариант ее, кажется, устраивает, так что она идет дальше и останавливается прямо перед нашей палатой. Девушка поднимает взгляд, сверяясь с номером на двери, затем видит меня и вздрагивает.
В этот момент я ее узнаю.
Келси тут.
Келси тут. За стеной больничной палаты. Врач показывает ей, как надевать костюм химзащиты. Она писала, когда вышла из номера отеля, когда садилась в такси, когда вошла в госпиталь, так что я не знаю, почему так удивлен, увидев ее. Но я удивлен. И все мучаюсь вопросом, видела ли она мой пост о Флоре.
