Книга Часы командора - Татьяна Луковская

— Очень значит она ему нагадила, что даже мать не пустила, — буркнула Алена.

— А это не наше дело. Я был у него перед отъездом, спросил — не хочет ли он передать что-нибудь Милене, он сказал, что не помнит такую. Врет. Но я ей об этом не стал говорить, ей и так тяжело.

— Да почему ты думаешь, что ей тяжело? — возмутилась Алена.

Гром ударил еще раз и электричество вырубилось, комната мгновенно погрузилась в темноту.

— Слишком равнодушной хотела казаться, — медленно проговорил Антон. — Вы, девчонки, иногда так делаете.

Он говорил про эту Миленку так нежно, с такой легкой грустью, что у Алены больно сжалось сердечко.

Повисла пауза.

— Я, пожалуй, пойду, — Алена отвернулась от окна.

— Я тебя провожу, в холе темно, — Антон тоже повернулся.

— Все нормально. Я посвечу фонариком.

— Даже не хочешь, чтобы я тебя проводил… и сердце мое выбросила, — прошептал Антон с легкой горечью.

— Ты про шарик? Я не выбросила, — почувствовала укол совести Алена, — я его отпустила, чтобы он сам решил, к кому ему хочется лететь.

Антон что-то собрался ответить, но в эту секунду опять включился свет, болезненно ударяя по глазам, Алена подхватила свой телефон и выбежала из комнаты.

Ничего не получалось, они оба как будто ходили вдоль невидимой стеклянной стены.

Поезд уносил их обратно. Питер оказался городом отличных дружеских прогулок и… разбитых надежд. Да, теперь они с Антоном точно просто друзья, шанс был упущен. Кто виноват? Никто. «Сердцу не прикажешь, он пытался себя заставить, но у него ничего не получилось, я для него не женщина, а всего лишь несмышленая девчонка, Ватсон, который лезет невпопад в дела умного Шерлока». Но рыдать Алена будет после, дома, сейчас она сосредоточенно рисовала летний пейзаж, ничего не замечая вокруг.

Антон как-то исхитрился поменяться вагонами и местами, и теперь они ехали с Аленой на плацкартной боковушке, сидя друг напротив друга. Тишин листал книгу Карлинского, врем от времени бросая взгляд то на насупленную Алену, то на ее рисунок — речушку, стожок сена и мирно пасущегося козлика.

— Дай мне бумажку и мелок, я тоже порисую, — вдруг попросил Антон, откладывая Записки командора.

Алена вырвала лист из блокнота и протянула ему. Тишин заводил мелком и нарисовал озорную козу с выдающимися формами и тонкой талией, коза стояла на задних копытах и кокетливо поправляла толстую косицу. «Алена», — подписал он рисунок.

— Ну, как? — показал, нагло скалясь.

Алена вытащила отточенный карандаш и своему козлу пририсовала трусы с крохотными машинками. Именно такие дурацкие труселя были на Антоне, когда она к нему вломилась.

— Бездуховная у нас нынче молодежь пошла, — голосом Бориса Яковлевича очень похоже прогундел Антон, — нет чтобы отвернуться, так они трусы чужие разглядывают.

— Самое яркое впечатление Питера, Эрмитаж затмили, — хихикнула Алена.

— Мне мама купила, — с напускной обидой надулся Тишин.

Алена рассмеялась, да, веселить он умел не хуже Васьки.

У Антона запиликал телефон, он посмотрел на экран и, встав с места, пошел разговаривать в тамбур. До Алены только долетел обрывок фразы: «Да, никого, кроме матери, в палату больше не пускать…».

«Ушел, не хочет, чтобы я слышала про расследование. Да больно надо», — Алена отложила рисунок и взяла в руки Записки командора. — Карлинский выигрывал гонки шесть раз, а у деда Бориса шесть часов. Вот такое вот интересное совпаденьице. Правда дед Борис утверждал, что его отец скупал эти часы с рук у разных людей. А какие там были надписи, я же сфоткала коллекцию Бориса Яковлевича?» — Алена углубилась в галерею телефона.

«Быстрее ветра», «Не оглядывайся», «Достойнейшему», — полетели перед глазами надписи, — «Удача любит тебя», «К новым победам», и на латыни: «Viam supervadet vadens» — «Дорогу осилит идущий».

— А ведь похоже на призовую гравировку, — вслух произнесла Алена.

— Да, это часы командора Карлинского, — перед ней снова сел Антон.

— Ты так уверенно говоришь, здесь, кроме «Достойнейшему» и «К новым победам», все остальные надписи очень обтекаемые и подойдут и для других случаев.

— А зачем я в Питер, думаешь, ездил? — поднял правую бровь Антон, — нет, ну ты-то уверена, что к Миленке на свидание, — Тишин взял со стола карандаш и пририсовал козе-Алене корону, — но на самом деле за заключением эксперта. Это коллекция ежегодной петровской регаты.

Алена вырвала у него карандаш и пририсовала своему козлу большую медаль.

— Маловата, — хмыкнул Тишин. — Отдельные часы большой стоимости не имеют, те же Буре, которыми так гордится дед Борис, я находил на сайтах всего за полтинник.

— Пятьдесят тысяч тоже большие деньги, — возразила Алена, для которой и это была астрономическая сумма.

— Не такая, чтобы убить за нее, хотя у нас и за трешку могут грохнуть.

— Вот именно, — поддакнула Алена.

— В общем специалист мне объяснил, что если часы не сами по себе, а коллекция, да еще и связанная с какой-нибудь историей, документально подтвержденной, — Тишин постучал по факсимильной копии книги Карлинского, — то цена их резко возрастает, и это уже очень приличная сумма. Понимаешь?

— А вот за нее можно и убить, — прошептала Алена. — Но дед Борис говорил, что его отец-часовщик собирал часы всю жизнь и скупал их в разных местах.

— Во-первых, часовщик мог что-то такое знать и целенаправленно скупать именно часы Карлинского, во-вторых, и это ближе к истине, про покупку на последние деньги он мог сыну просто соврать, а коллекция пришла к нему совсем другим путем.

— Он мог их выкрасть? — выдала версию Алена.

— Он или еще дед Бориса, но это так, мои домыслы. Суть не в этом, Мишкины часы — седьмой артефакт ценной коллекции, они тоже с регаты.

— И деду Борису угрожает опасность, — от волнения Алена даже привстала.

— Ничего деду не угрожает, — усмехнулся Антон, — полдеревни знает, что он часы на хранение в банк отвез, он уже всем разболтал, а ключ от ячейки от греха подальше участковому дяде Коле отдал. Так что дед твой может спать спокойно.

— И Васька мой, и дед мой, — проворчала Алена, — всю округу мне в родню записал, — и она повесила козлику еще одну медальку.

— Чаю хочешь? — дружелюбно предложил Антон.

— С лимоном, — буркнула Алена.

«Выходит, преступник или преступники, охотились за Мишей и его часами, и вслед за ним вышли и на деда Бориса. Вот им подфартило, но все сорвалось, сейчас они затаятся. Почему Антон не подозревает Ваську? Потому что друг? — Алена начала грызть ноготь, давно уже ее не посещала эта вредная привычка. — Он на это не способен, видите ли. А если способен? Если это он все провернул, и является главным мозгом операции? Опять же ко мне начал так лихо подкатывать, зачем? Ах, ну да, соблазнился на мои голубые глазки. Не смешите мои косицы, как бы не так, прощупывал, что я знаю. Нервничает гад, Миша ведь может что-то и вспомнить. А Антон тоже в сомнении, хоть мне и не показывает: не сказал Ваське про поездку в Питер, мол, в область уехал по делам, а сейчас приказал никого в палату к Мише не пускать, боится, что Васька его добьет. Ну почему — как в кино — самый обаятельный паренек всегда в конце оказывается матерым преступником?»