Книга Кладоискатель и сокровище ас-Сабаха - Юрий Гаврюченков

— Бабы — загадочный народ, — подытожил я вслух свои мысли, — но, судя по тому, как она на тебя смотрела, вполне вероятно, что это твоя знакомая.

Слава горестно улыбнулся щербатым ртом и цыкнул.

— Х-хэх! — тоскливо выдавил он. — Вот ведь как иногда сложится... Ну, не поехали бы мы сегодня с тобой в больницу — ведь не встретились бы никогда. Он напряженно о чем-то думал.

— Это судьба, — заметил я, промахнувшись по шару.

— Да, верно. — Слава намелил кий. — От судьбы не уйдешь. А поехали, найдем ее!

— У нее смена давно закончилась, — запротестовал я. Устраивать разведывательный рейд по корпусам Военно-медицинской академии, зная характер корефана, хотелось меньше всего. Тем более после того, что мы сегодня учинили. Слава подтвердил мои опасения, мечтательно протянув:

— Узнать бы, почему эта телка меня тогда бортанула! А может, и не она вовсе, а мне специально подосрали. Узнать бы, кто — убил бы!

— Да ладно тебе, Слава, расслабься, — успокоил я. — Сходи в парилку, пивка попей. Будь как патриций в термах. Если хочешь, гетер вызовем и устроим оргию. — Зная, что в Славиной голове много мыслей разом не помещается, я постарался отвлечь его какой-нибудь новой идеей.

— Куда нам ехать? Кого мочить? Если мочить, то только за деньги.

— Да если бы я за всех, кого грохнул, бабки получал, давно бы уже Рокфеллером был! — наконец переключился с госпитальной темы корефан. — Мне за службу Отечеству вовек не отмолиться. Да и плюнул я на молитвы...

— Как в восемьдесят пятом, когда после твоей исповеди батюшку валерьянкой отпаивать пришлось, — напомнил я Славой же рассказанный случай.

Его, тогда еще старлея, выполняющего интернациональный долг в братской ДРА, в отпуске каким-то ветром занесло в церковь, где он решил исповедаться. Грехи у боевого офицера были такие, что священника чуть не хватил кондратий. Например, Слава заживо сжег на костре шведского снайпера, Решившего погеройствовать на стороне моджахедов. Сначала допросили на ломаном английском, а потом... «Он же как русский, сука! Ну как такого живым оставлять?» И в самом деле, как? духа, может быть, и взяли бы в плен, но раз уж белый, да еще внешности почти славянской, то двух мнений быть не может. Разломали снарядный ящик, облили солярой и понеслась душа в рай. Были и другие подвиги. От этих забав батюшку перекорчило столь конкретно, что прощения наш доблестный вояка не получил. Впрочем, это его не особенно тяготило.

Не беспокоили его и новые грехи. Во всяком случае, внешне это никак не проявлялось. А вот меня от содеянного нами малость потряхивало, пока я не размяк в парилке и не залил чичи пивом.

Мы посмеялись над делами давно минувших дней. Слава обставил меня в бильярд, а потом сбросил простыню и полез в пакет за свежим, купленным перед баней бельем. «Вот упертый!» — подумал я и спросил: — Ты куда собрался?

— Съезжу в больницу. — Слава натянул куртку, проверил деньги и кортик. Подтянул новые джинсы. Старые, «пропахшие неволей», грязным комом валялись на полу. Из брезгливости корефан к ним старался не прикасаться. — Ты давай, Ильюхин, парься, а я Ксению навещу.

— Хозяин — барин. — Я тоже принялся одеваться.

На вечер у меня были свои планы. Гетеры отменялись, и это было не так уж плохо. Общению с потенциальным биологическим оружием я однозначно предпочитаю книги. Дворовые подруги — дворовыми подругами, но жрицы любви всегда внушали мне опасение. Кто знает, что в них таится вредного? Какие формы жизни нашли приют в их потасканных организмах? От книг таких подлянок ждать не приходится, и я сделал вполне определенный выбор относительно сегодняшнего времяпрепровождения.

Докинув Славу до метро, я пожелал ему удачи и отправил на подвиги. По дороге домой заехал за продуктами и с понтом зарулил во двор. На новой машине! Жаль, Ирка не видит. Впрочем, не последний день живу. На это хотелось бы надеяться, поскольку жизнь набирала обороты. Она вдруг стала до невозможности «веселая и интересная». Насыщенная событиями, о которых хотелось поскорее забыть. От сауны и пива меня разморило. Я лениво прошелся по комнате. Встал рядом с книжным стеллажом. Вытянул руку и бережно провел по выровненным в одну линию корешкам. Почитать что-нибудь? Мне было очень, очень неуютно. По правде, я здорово боялся, но баня приглушила страх.

Я пробежал взглядом по полке, но ничего достойного не нашел. Не было в моей библиотеке книг, отвечающих моему теперешнему настроению. Я бухнулся в кресло и потянул на себя верхний ящик стола. Вот что я хотел почитать — полевые дневники Петровича. В этом безумном мире только они соответствовали моему дурному сознанию, которое определило нелепое нынешнее бытие. Я завидовал Славе: он всегда был в своей тарелке. «Прочь тревоги, прочь сомненья!» Как будто и не было долгих лет заточения.

Я достал тетрадь и полевой дневник Афанасьева, открыл и начал читать, чувствуя себя архивистом, наткнувшимся на старые заметки. История сия и впрямь начинала покрываться пылью забвения. Хоть я и нашел реликвии исмаилитов, вспоминать о них теперь можно было только как о чем-то умозрительном, наподобие шлимановского «клада царя Приама». От личных вещей Хасана ас-Сабаха остались одни зарисовки в полевом дневнике. Этих цацек я больше никогда не увижу, не смогу прикоснуться, чтобы убедиться в их существовании, никому не покажу, чтобы похвастаться своей удачей. Их словно никогда и не было...

Они сгинули, оставив последствия. Впрочем, снявши голову, по волосам не плачут. Отделался от них, и ладно! Хорошо, что жив остался.

Мнение это у меня окрепло, когда я закончил читать записки Петровича. Афанасьев был незаурядным человеком и в очередной раз дал повод призадуматься. Я вдруг с потрясающей ясностью понял, что издававший за свой счет научные труды Афанасьев не стал бы продавать вещи ас-Сабаха. По крайней мере, до той поры, пока не издал бы очередную книгу с фотографиями находок, не похвастался бы ими в своем кругу, а уж только потом сбыл бы с рук. Я не сомневался в том, что, когда потребовалось бы выбирать между обогащением и славой, в Петровиче возобладал бы ученый. Точнее, хвастун. Признание коллег для Афанасьева было дороже всяких наград. Следовательно, с продажей реликвий пришлось бы серьезно повременить. И как это объяснить своим компаньонам, мне и Жене с Валерой? Да это бычье сразу бы убило за такие шутки. Что и сделало... У меня намокли ладони, чего не случалось почти никогда. Я медленно закрыл полевой дневник. Взглянуть на ситуацию с иной стороны мне раньше не приходило в голову. Просто потому, что я верил Петровичу. Но его записки вынудили изменить точку зрения. Что, если не охранники-дебилы начали ту бойню? Ведь первый выстрел я слышал пистолетный» а у ребят были автоматы... Значит, стрелять начал Афанасьев. Зная крутой нрав Петровича, я имел основания предположить, что он решил пресечь возможность любого конфликта с неконтролируемыми уголовниками и подкрался к ним с «Астрой» наготове. Представив себя на месте Валеры и Жени, я понял, что они не могли поступить иначе. Какие возникают мысли, когда шеф, откопавший кучу исторического рыжья, начинает отстрел членов археологической экспедиции? Никаких иных догадок у привыкших к насилию братьев-разбойников и не нашлось. Они поступили вполне правильно, забрав все золото и дав деру. Мне доверять тоже было нельзя. Кто знает, что на уме у коллеги коварного шефа?