Книга Кровь среди лета - Оса Ларссон

«Она родилась в том же году, что и мама, — подумала Ребекка. — В ноябре маме исполнилось бы пятьдесят пять».

Вокруг стояла тишина, но в ушах Ребекки гудел ветер. Еще некоторое время она смотрела на надгробие, а потом возвратилась к машине, припаркованной у стены. И, только захлопнув за собой дверцу, Ребекка погрузилась в безмолвие.

«Чего ты ждала? — спрашивала она себя. — Что Мильдред встанет из могилы, чтобы открыть тебе свою тайну? Это было бы здорово, но, в конце концов, это ее личное дело».

Итак, пастору нужны ключи от сейфа Мильдред. Что же в нем такое хранится? Почему никто не рассказал о нем полиции? Ребекка должна была передать им ключи, но так, чтобы они не поняли, что это сделала именно она.

«Впрочем, какая разница? — подумала она. — Кто может принудить меня утаивать ключи от полиции?»

~~~

Инспектор Анна-Мария Мелла проснулась среди ночи. Это все кофе. Когда она пила его слишком поздно, то всегда просыпалась и потом ворочалась с боку на бок, не в силах заснуть. Иногда она поднималась с постели. Ей нравилось бродить по дому в это время, когда все спят. Анна-Мария могла слушать на кухне радио, попивая отвар ромашки, гладить белье или делать что-нибудь еще, погрузившись в свои мысли.

Сейчас она спустилась в подвал и включила утюг. Она вспомнила разговор с мужем убитой Мильдред Нильссон.

Эрик Нильссон: Сядем здесь, на кухне, чтобы видеть из окна ваш автомобиль.

Анна-Мария: Зачем?

Эрик Нильссон: Наши гости обычно парковались внизу, у кафе, или, во всяком случае, не так близко к этому дому. Боялись, что кто-нибудь продырявит шины, поцарапает лак или сделает еще что-нибудь в этом роде.

Анна-Мария: Да?

Эрик Нильссон: Теперь особенно бояться нечего, но год назад такое случалось часто.

Анна-Мария: Вы заявляли в полицию?

Эрик Нильссон: Бесполезно. Даже когда мы знали, кто сделал это, у нас не было ни доказательств, ни свидетелей. Люди боялись, что в отместку злоумышленник может в следующий раз поджечь их сарай.

Анна-Мария: А что, кто-то поджигал ваш?

Эрик Нильссон: Да, был здесь один… Мы думали, что это он, во всяком случае. От него ушла жена и одно время жила здесь, в доме священника.

«Эрик Нильссон имел прекрасную возможность надавить на меня, но он ею не воспользовался, — с удовлетворением подумала Анна-Мария. — Он мог бы разозлиться, повысить голос, посетовать на плохую работу полиции и в конце концов обвинить нас в смерти своей жены».

Она разглядывала рубашку Роберта. «Боже мой, до чего потертые манжеты!» Из-под утюга шел пар, распространяя приятный запах свежевыглаженной хлопчатобумажной ткани.

Эрик умел говорить с женщинами, это было видно. Иногда она, возможно, отвечала на его вопросы слишком подробно. Но вовсе не для того, чтобы завоевать его доверие, а потому, что он сумел завоевать ее. Например, когда Эрик спросил о детях. Было видно, что он имел с ними дело. Он спросил Анну-Марию, понимает ли Густав слово «нет».

Анна-Мария: Все зависит от того, кто говорит. Если это слово произношу я, он не понимает.

Эрик Нильссон рассмеялся, но вскоре его лицо снова стало серьезным.

Анна-Мария: У вас большой дом.

Эрик Нильссон (вздыхая): Собственно, он никогда не был нашим домом в полном смысле этого слова. Служебное помещение и отель для бесприютных женщин.

Анна-Мария: Но сейчас здесь никого нет.

Эрик Нильссон: Да, активистки из «Магдалины» боятся сплетен. Сами понимаете: вдовец, одинокие женщины… Здесь я согласен с ними.

Анна-Мария: Могу ли я задать вам один личный вопрос? Вы ладили со своей женой?

Эрик Нильссон: Вам действительно так нужно это знать?

Анна-Мария кивнула.

Эрик Нильссон: Хорошо. Я бесконечно уважал Мильдред.

Анна-Мария кивнула еще раз.

Эрик Нильссон: Она была необычной женщиной и редким священником. В ней чувствовалась какая-то… сила. Она верила, что призвана сюда, в Кируну, свыше.

Анна-Мария: Откуда она родом?

Эрик Нильссон: Она родилась под Упсалой в семье пастора. Мы познакомились в университете, где я изучал физику. Мильдред сразу сказала мне, что ненавидит равнодушие и умеренность. В критической ситуации человек скорее обратится к психологу, чем к священнику. Она говорила слишком много и быстро, была одержима своими идеями и походила на сумасшедшую. Конечно, я хотел, чтобы Мильдред стала спокойнее. Но… (тут он развел руками и вздохнул). Когда уходит такой человек, это большая потеря для всех.

Анна-Мария огляделась. Она увидела, что половина кровати, на которой, по-видимому, спала Мильдред, не застелена. Нет будильника и никаких книг, даже Библии.

Внезапно Эрик Нильссон поднялся и встал за ее спиной.

— У Мильдред была своя комната, — сказал он.

Это оказалось небольшое чердачное помещение. На окнах не было цветов, только лампа да керамические фигурки птиц. На узенькой неприбранной кровати валялся красный флисовый халат, как будто хозяйка только что встала и вышла из комнаты. На полу высились пирамиды книг. Анна-Мария присмотрелась: сверху лежала Библия, «Беседы о вере», библейский словарь-справочник, детская и подростковая литература. Анна-Мария увидела «Винни-Пуха», «Энн из Зеленых крыш»[19]и множество газетных вырезок.

— Здесь нечего смотреть, — устало сказал ей Эрик Нильссон, — совершенно нечего.

«Все это довольно странно, — думала Анна-Мария, складывая детскую одежду. — Создавалось впечатление, будто он пытается удержать свою умершую жену в доме». Ее почта оставалась на столе неразобранной. На столике возле кровати стоял стакан с водой и лежали очки. Везде было прибрано, только вещи Мильдред оставались нетронутыми. «И дом обставлен со вкусом, — вспоминала Анна-Мария, — интерьеры как в каком-нибудь журнале по дизайну». Тем не менее Эрик говорил, что он никогда не чувствовал себя здесь как дома. «Служебное помещение и отель для бесприютных женщин»… И еще, что он «уважал» ее. Странно…

~~~

Ребекка медленно въезжала в поселок. Мертвенно-бледная луна серебрила асфальт с нападавшей на него листвой. По обочинам дороги раскачивались деревья, которые, казалось, с жадностью впитывали этот скудный свет, однако оставались черными и голыми, и ветер крутил и мучил их в преддверии зимнего сна.