Книга Все кошки смертны, или Неодолимое желание - Сергей Устинов

― А дома вы у нее не были? ― с растерянным видом спросил я.

― Как сам-то думаешь? ― раздраженно бросил в ответ Харин. И к счастью для меня, не заметив предупреждающих гримас на физиономии своего начальника, продолжил с нетерпением: ― Там все чисто, она туда, чай, несколько дней не заявлялась.

Вот это да!

От такого заявления у меня аж дух захватило. Выходило, Бульбочкины и Мериновы приятели, освободив их, еще и прибрали на месте происшествия! Подобная предусмотрительность и впрямь смахивала на почерк какой-нибудь спецслужбы.

Но дело было даже не в этом.

А в том, что, насколько я понимаю логику своих коллег, они вряд ли стали так стараться, чтобы убрать с пола разбитые горшки из-под кактусов. Не надо быть Эйнштейном, чтобы догадаться: чистоту в квартире Нинель наводили с единственной целью — скрыть следы обыска, подобные обнаруженным у меня дома. Которые, несомненно, уничтожили бы и здесь ― кабы героиня моего короткого романа не выпорхнула из их рук прямо наземь средь бела дня на глазах у многочисленных зрителей.

Что из всего этого следовало?

Если честно ― черт его знает.

Решать надо было быстро. Хотя Харин с Мнишиным трудятся не в какой-нибудь там элитной спецслужбе, а всего лишь в районной уголовке, их квалификации вполне хватит, чтобы мгновенно определить, когда я начну крутить вола. Вот тут-то они возьмутся за меня всерьез. И я решил.

Самая лучшая на свете ложь ― это правда. Когда от вас ждут, что вы сейчас приметесь гнать напропалую, начинайте говорить правду ― с широко открытыми невинными глазами. И как только собеседник окончательно придет к глубокому внутреннему убеждению, что вы самым наглым образом забиваете ему баки, парой-тройкой убедительных доказательств (правда ― она всегда себе дорогу пробьет!) покажите ему, что на самом деле все вышесказанное ― святая истина. И только тут, удостоверившись, что он вконец запутался, можете приступать к запудриванию ему мозгов по полной программе.

― У меня поручение от клиента, ― сообщил я, доверительно понизив голос. ― Младшая шаховская дочка наняла меня расследовать убийство папаши. А поскольку Нинель… э… покойная гражданка Шахова работала у него, то… сами понимаете… Пришлось.

― Что пришлось? ― с протокольной суровостью уточнил Харин.

Но в его тоне мне почудилось нечто большее, чем служебная ревность. Недаром в нашем околотке болтают, что, сообразно говорящей фамилии, жизненным кредо старшего опера является посильная реализация известной максимы: «Всех женщин не уестествишь, но к этому надо стремиться». Вследствие чего каждый чужой адюльтер воспринимается им как личный выпад.

Я покаянно повесил голову.

― Что называется, и рыбку съесть, и… ну… кое-что получить…

― Ну и как, съел? ― грубовато поинтересовался Мнишин.

― В каком смысле? ― я сделал вид, что смутился.

― В смысле, какую-нибудь информацию надыбал? ― нетерпеливо уточнил он.

― По делу ― ничего… ― Я совершенно искренне развел руками.

― Так, ― подвел итог Мнишин. ― Что и требовалось доказать. ― И задал следующий вопрос как бы между прочим, с легким пренебрежительным смешком: ― Эта младшая дочка… она что же, всерьез хочет, чтобы ты маньячку нашел?

― Да нет, ― поддержав его тон снисходительной ухмылкой, махнул я ладонью. ― Вбила себе в голову, будто это инсценировка: дескать, убийца под маньячку только хлещется, а грохнули папаню за другое.

― За что?

Я пожал плечами:

― Конкретики мало. Так, взгляд и нечто. Что-то насчет девчонок, которые работали у него моделями. Месть, ревность и все такое…

― Короче, далеко ты не продвинулся, ― с удовлетворением подвел итог Мнишин.

― И советую оставаться на том же месте, ― с неприкрытой угрозой в голосе добавил Харин. ― А то если со своими бреднями напортачишь нам с маньячкой… Сам знаешь, дело на контроле у города. Там с тобой чикаться не будут.

― Ну и последний вопросик… ― глядя не в лицо, а изучая лацкан моей куртки, пробормотал Мнишин. Из чего я сделал вывод, что вопросик, что называется, последний только по счету, но не по значению. И угадал.

― Что ты делал сегодня… ну, скажем, начиная с одиннадцати часов утра?

Для начала я поведал им о том, что, когда покидал квартиру, Нинель еще мирно спала. Потом в общих чертах рассказал о культпоходе в театр «Купидон», стремительном марш-броске по коридорам воскового музея и, наконец, о посещении психбольницы. Умолчав, о некоторых наиболее одиозных деталях этого визита.

― Свидетели, кроме этого доктора, есть? ― кисло поинтересовался Харин.

Дай ему волю, он с удовольствием повесил бы на меня если не убийство, то на худой конец доведение до самоубийства.

― Полно, ― с энтузиазмом откликнулся я, но тут же спохватился: ― Правоспособных, правда, немного…

Они еще четверть часа попромывали мне мозги, я написал подробное объяснение насчет того, как попала ко мне Нинель, что я делал, оставив ее в квартире, ну и так далее. Мнишин, нацепив очки, внимательно изучил мое творчество, после чего спрятал бумаги в папочку, прихлопнул ладонями по коленям и поднялся. Я внутренне вздохнул с облегчением, но оказалось, рановато. Проходя мимо меня, он остановился и, глядя по своей манере куда-то в направлении мочки моего левого уха, заметил словно между прочим:

― Да, мы тут, тебя дожидаючись, заглянули к тебе в контору, поболтали с Прокопчиком. У него и главный подозреваемый наметился. Даже не подозреваемый, а можно сказать, виновный. Братишка твоей клиентки. Так вот, чтоб ты не мучился… Мы это уже хорошенько прожевали и в урну сплюнули.

И ведь он, гад, так и ушел бы, оставив меня в неведении о практических результатах своих гастрономических экзерсисов. Но не выдержал индюк Харин, присовокупил, самодовольно отдуваясь:

― Вызвали паренька к нам, побеседовали о том о сем, у него алиби ― сто процентов. В момент убийства находился в Питере, на соревнованиях по этому своему… шашизму. И сестренку его, когда выздоровеет, расспросим как положено. Так что не терял бы ты зря времени…

Я чуть было не спросил, чем это так скоропостижно захворала Люсик? Но вовремя прикусил язык: не хватало еще унижаться перед этой надутой парочкой, демонстрируя свое неведение о состоянии собственной клиентки.

Когда они, наконец, выкатились, и время было позднее, и я чувствовал себя усталым до полного изнеможения. Но необходимо было пересилить немощь и спуститься в офис. Казнь болтливого Прокопчика откладывалась на завтра ― по причине его отсутствия на рабочем месте. Да честно говоря, на полноценную показательную порку у меня и сил-то не было. Но имелось дело, которое не следовало откладывать ни в коем случае.