Книга Не бойся, я рядом - Иосиф Гольман

– Слушай, я хотела наедине еще раз сказать: ты ни о чем не волнуйся. Это все не твои дела. А то начнешь прокручивать и продумывать.

– Оль, я самостоятельно все прокручу и продумаю. Твою благородную позицию я уже воспринял.

А сам улыбается, глядя на нее и мысленно вытаскивая из вестибюля, обложенного серыми полированными мраморными плитами, на берег обмелевшего подмосковного озерца.

Ольга в ответ тоже разулыбалась – она, как и любой хороший редактор, больше верила интонации, чем словам.

Они вместе, проигнорировав лифт, начали подниматься на свой седьмой этаж.

14

Татьяна удивлялась сама себе.

Совсем недавно, пусть и в жутком стрессе, став невольной участницей ужасной драмы, бросилась в объятья незнакомого мужика.

И – себя-то не обманешь – даже некоторое, хоть и недолгое, время ожидала чего-то, что должно было бы перевернуть всю ее жизнь.

Иначе, наверное, несмотря на всю трагичность момента, все же не бросилась бы.

А вот он позвонил – как и обещал, честный малый, к тому же ружье его осталось у нее в машине – и никаких еканий сердца.

Просто человек, которому она не сумела спасти жизнь, но который, к счастью, не погиб.

Она рада за него.

И это, пожалуй, все.

Представить сейчас себя и его на одной кровати – только чувство смущения получается. Да чего там смущения – стыда кошмарного, Танька Лога привыкла называть вещи своими именами.

Хорошо, хоть малый попался понимающий, не требовал продолжения банкета.

Нет, ни о чем Логинова не жалеет. Что случилось, то случилось.

Если происшедшее помогло парню выжить, кто ее за это осудит?

Единственное, жалко Марконю. И зачем, дура, ему рассказала?

Но, видно, тоже было необходимо: она же не осознанно донос на себя сделала. Просто почувствовала необходимость сказать – и сказала.

А Марконю все равно жаль.

И вчера было жалко, когда он ей диван собирал.

Ее категорические отказы, особенно на фоне мгновенного и уж точно никак не объяснимого секса с несостоявшимся самоубийцей, для Маркони выглядели, наверное, тем более обидными.

Помешкав с минутку, набрала Марконин номер.

Когда тот ответил, вдруг поняла, что не знает, что сказать.

Набрала, потому что стало жалко Марконю.

А речь не придумала.

– Алло! – уже второй раз сказал профессор. Голос, обычно бархатистый приятный баритон, стал требовательно-недовольным.

– Это я, Марконь, – наконец просто сказала она.

– Танька? – сразу обрадовался Лазман.

– Да, – подтвердила та, лихорадочно синтезируя тему разговора.

– Случилось что? – слегка встревожился бывший муж.

– Нет, просто поболтать захотелось, – ничего так и не придумав, честно сказала она.

– Прогресс! – возликовал всегда желавший воссоединения Марконя. – Я ж говорил, все пройдет!

– Ну, так уж серьезно не надо, – охладила его бывшая жена. – Мы ж просто болтаем.

– Любая дорога начинается с первого шага, – серьезно заявил тот. Профессор обожал восточные мудрости.

Они и в самом деле поболтали на какие-то отвлеченные темы.

А потом Лазман, человек высочайшей ответственности, доложил Татьяне Ивановне, что ее самоубийца на прием так и не приходил.

Профессору было неприятно упоминать об этом неслучившемся пациенте. Не в силу его болезни, а из-за того, что рассказала ему об их странной встрече бывшая жена.

Но он готов был в любом случае выполнить свой врачебный долг.

Если бы, конечно, больной пришел.

– Как «не было»? – теперь удивилась Татьяна. – Он же перезвонил. Сказал, что был у тебя на приеме. И дальше будет ходить. И мы договорились, что он ружье свое заберет.

– Больше ни о чем не договорились? – прорвалась у Маркони обида.

Татьяна промолчала, и этого было достаточно, чтобы профессор пошел на попятную:

– Прости.

– Ничего, – забыла Логинова. – Мне просто странно очень. Олег Сергеевич каждый раз меня удивляет.

– Олег Сергеевич? – теперь уже удивился Лазман. – Журналист из научно-популярного журнала?

– Я не знаю, где он работает, – суховато ответила Татьяна. А про себя подумала: «Чего я-то обижаюсь? Бедный Марконя!»

– Точно, он, – сделал вывод профессор. – Как я сразу не догадался! Ему тяжело дался первый визит, поэтому зашел как журналист.

– Ты точно сможешь к нему спокойно относиться? – спросила бывшая жена. – Может, его лучше какому-нибудь твоему коллеге передать?

– Ты за меня переживаешь или за него? – вопросом ответил Марк Вениаминович.

– За тебя, Марконь, – честно сказала Логинова.

– Ну, тогда справлюсь, – гарантировал вновь окрыленный профессор.

И как в первый день, произнес слова, давно ставшие у него пожизненным рефреном:

– Я же доктор!

15

Звонок Лазмана был полной неожиданностью для Парамонова.

Во-первых, тем, что звонить и договариваться о встрече должен был журналист, а не интервьюируемый.

Во-вторых, первый вопрос профессора оказался странным: может ли Парамонов говорить спокойно, не стоит ли кто рядом с ним.

Получив утвердительный ответ, профессор предложил раскрывать столь волнующую тему на конкретном примере проблем самого Парамонова. Разумеется, не раскрывая имени больного. А потому было бы разумно – коли Парамонов журналист и редактор – предварительно попытаться самому сформулировать признаки своего заболевания.

Олег согласился, и вот теперь сидит перед чистым листом бумаги, то бишь экраном компьютера, и пытается структурировать и разложить по пунктам собственную пожизненную беду.

Ну, с начала, так с начала.

Первые симптомы – наверное, с детского сада.

Летний, видимо, день. Или самое начало осени – деревья и кусты еще зеленые.

Они играют на улице, в своей группе, около деревянного желто-синего корабля. Тогда он казался большим и практически настоящим.

Зашедшие на их площадку Лешка и Вовик – до сих пор Парамонов помнит их имена – объяснили мелкому, из средней группы, Олежке, что его папу забрали на Луну волшебные палочки.

Олежка детально их себе представил, в отличие от Луны: такие круглые, черные и с загнутой ручкой. Как у дяди Вити, папиного сослуживца.