Книга Война - Евгений Шепельский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я отыскал в Законном своде Адженду.
Глава двенадцатая
Утро явилось вместе с головной болью. Сорок лет — не двадцать, капитальные возлияния даром не проходят.
Я прихватил пустую винную бутылку темного стекла, налил обыкновенной воды и отпил глоток. Неплохо!
Амара была предупреждена с вечера и ждала меня внизу.
— Завтрак? — спросила для проформы, хотя по опыту понимала — какой там завтрак, сначала господину архканцлеру и наследнику престола следует прийти в себя.
— Бу, — сказал я. Она покачала головой.
— Уверен, что выдержишь? — спросила встревожено.
— Не маленький, — сказал я. — Тем более, мы давно собирались.
Она взглянула на меня с легкой улыбкой:
— Это поможет тебе размяться. У тебя давно этого не было.
— Уточню: у меня этого никогда не было.
Улыбка потерялась в уголках ее рта.
— Все бывает впервые. Не бойся, я буду тебя направлять. Ты надел ботинки с каблуками? Без каблуков в стременах не будет толку.
Итак, вместе с восьмеркой Алых мы отправились к дворцовым конюшням. Я решил стать мобильным. Хватит постоянно ездить в карете. Это все равно что раскатывать на такси, имея под рукой собственный автомобиль — лошадь.
Я прекрасно понимал, что за мной следят, поэтому лихо отпивал из бутылки, и в конце пути даже начал немного пошатываться. А что вы хотите — господин будущий император пьют-с, пагубная наследственность сказывается, да еще как сказывается! Так думали придворные, что меня встречали. А вот шпики Адоры и Рендора должны были прочитать мои сигналы иначе: я в отчаянии, пью, чтобы заглушить страх, в общем, картина та же, что и вчера — без изменений, а значит, я целиком и полностью смирился с участью изгнанника, беглеца…
В одном из бесчисленных внутренних двориков конюшен был устроен открытый манеж, посыпанный песком, и на него Амара вывела из денника серую в яблоках, невысокую лошадь. Копыта лошади были припорошены резанной соломой. Я подошел к воротам. Конюший следом за Амарой вынес седло и что-то еще, положил на деревянный помост у входа, затем деловито очистил копыта лошади монструозной щеткой, поклонился, тайком смерил взглядом будущего императора, и ушел.
Амара рассмеялась.
— Смотри, это кобыла. Ее зовут…
— Плотва, — автоматически сказал я.
— Почему Плотва? Ее зовут Ласточка. Ласточка!
Кобыла заржала, кося на меня блестящим глазом. Я ей не нравился. Она мне не нравилась тоже. Вблизи она оказалась огромной, зубастой и не слишком дружелюбной. Я, конечно, насмотрелся на лошадей в этом мире, но все они ранее были запряжены — кто в шарабан, кто в карету и, так сказать, сравнительно безопасны. А вот так, остаться с лошадью практически один на один…
Я погладил Ласточку по горячему шершавому боку. Она всхрапнула. Амара улыбнулась и привязала кобылу за недоуздок к поперечине у входа.
— Вот, теперь она тебе не страшна. Кобылы смирнее жеребцов. Еще лучше верховые мерины, но я не нашла подходящего, только упряжные. Ласточка достаточно смирная и… тебе с нее будет не так больно падать. Она уже почищена, и я сама взнуздала ее, тебе остается только оседлать. Премудрость нехитрая, Торнхелл. Не выказывай страха. Лошади как собаки — чуют страх новичка. Я буду подсказывать.
Это я-то новичок? Да я…
Я отхлебнул из бутылки, затем поставил ее стоймя в песок и, стараясь держаться уверенно, подошел к Ласточке.
— О боже мой, Торнхелл! — Рука Амары дернула меня в сторону. — Никогда, никогда не подходи к лошади сзади! Даже если ты ее знаешь, даже если это твоя лошадь! Достаточно тебе кашлянуть, и с испугу она саданет копытом! Если очень повезет — убьет сразу, ну а нет — станешь навсегда хромцом, слепцом, с поломанными ребрами и вмятиной во лбу! Если планируешь седлать — подходи к ней слева!
Хотел бы я посмотреть, как ты отреагируешь на автомобиль, когда я его заведу… с открытым капотом.
Я подошел к кобыле слева. Ласточка покосила на меня глазом и немедленно наступила копытом на ботинок. Не сильно, но чувствительно. И внушительно. Я отдернул ногу.
Амара рассмеялась, без всякого стеснения демонстрируя мне прореху между зубами, и легонько шлепнула Ласточку по вычищенному до блеска крупу. Та заржала — как мне показалось, обидно. Женская солидарность, короче говоря…
— Черт! Аран, будь увереннее… Лошади блестяще чуют твой страх. И неопытность.
— Раньше в упряжке… — проронил я, но она прервала:
— Упряжные лошади смирные. Верховые — куда строптивей, даже те, что кажутся спокойными. Сейчас я научу тебя седловке… Будь внимателен, лошади это дело не любят.
— Не любят, и?
— Могут укусить. Но не бойся, Ласточка привязана. Хотя… — В этом «хотя…» таилась угроза.
Никогда не думал, что седлание лошади дело настолько сложное. Освоение китайской грамоты, несомненно, было задачей куда более легкой. Амара поясняла терпеливо и спокойно, словно я был учеником в школе для умственно отсталых, хотя, верно, так оно и было, если принять во внимание местные реалии.
От Амары пахло свежестью и чистотой. В какой-то момент наши руки соприкоснулись, затем переплелись, затем я обнаружил, что стараюсь постоянно прикасаться к ее телу… Ее большая грудь под мужским камзолом вздымалась, прижималась ко мне, и я чувствовал ее упругую, горячую мягкость, и от этого кровь моя начала волноваться. По ее участившемуся дыханию и блестящим глазам я понимал, что она испытывает примерно то же самое…
— Правильно, милый господин, в карете лучше ездить зимой. Нет, ты делаешь не так, погоди, я расстегну подпругу… Хм… Это только степняки по зимнему времени умудряются без потерь для здоровья разъезжать в седлах, но на то они и степняки.
— Сколько могут пройти степняки, если вторгнутся… Сколько они пройдут за сутки?
— Нет, вот так… Да, да, умница! А теперь я все сниму, и ты попробуешь надеть подпругу и седло сам. Сколько пройдут? Миль семьдесят при сухой погоде, может и сто, если есть сменная лошадь, а она у степняка есть всегда. В морозы меньше, но ненамного. Вот, теперь пробуй!
Вместо этого я вдруг повернулся к Амаре, сграбастал ее в объятия и поцеловал, с удовольствием ощутив языком прогал между ее зубами. Она впустила язык без малейшего напряжения, ответив на поцелуй с горячностью и пылом юной девицы. Если бы вокруг не было чужих глаз, мы бы…
Но она отстранилась, и я увидел, что ее щеки в рытвинах от оспы разрумянились.
— Черт, милый господин… седлай ее наконец, укроти! Тебе давно пора сделать это! Очень давно! Сразу, как только… Седлай! Да делай же это, черт возьми!
Я начал заново проделывать всю последовательность седловки, так, как поясняла мне Амара. Голова кружилась, и совсем не от похмелья. Кровь и не думала остывать. Судя по блестящим глазам Амары, она испытывала примерно те же чувства. Да уж… Столько держать их под спудом…
