Книга Бывший муж - Ирина Шайлина

Был соблазн покурить на улице, но я его отбросил — после. Все же, дети в палате. Поднялся, кивнув по пути вахтерше. Подумал, нужно было что-то купить Илье, но все тащила Яна. Я не знал, что нужно мальчишке семи лет. Надо было спросить напрямую… Может, книжку? Или гаджет? А едой Янка обеспечивает всю палату разом.

Я толкнул было дверь в палату и замер. В створках — стеклянные вставки. Через них видно палату, кровать Ильи в самом углу, у окна. На постели Яна сидит. Она… Она всегда с такой любовью на сына смотрела. Ее лицо преображалось. Становилось таким, как раньше — раньше она так же улыбалась и мне. Стало привычно горько, я отступил назад, не решаясь нарушить их покой. Я был лишним. Я привык к этому, почти с этим смирился, затем взбунтовался, но… Сейчас, когда она так на него смотрела я войти не мог. Подожду в машине, пока Яна уйдет.

Она постучала в окно. Стук получился резким, отрывистым, сухим. Я сначала хотел просто опустить стекло, но понял, что это будет слишком невежливо и вышел, выпуская из салона густой сигаретный дым — еще немного и топор можно будет вешать.

— Не понимаю тебя, нет! — горячо начала Яна. Споткнулась на словах, встретившись со мной взглядом, потом продолжила. — Ты то врываешься в нашу жизнь не считаясь ни с чьим мнением, то робко стоишь в сторонке, словно бедный родственник. Я видела тебя! Объясни мне, что ты делаешь вообще, Ларин?

Я снова затянулся, хотя от сигарет тошнило уже, да что там — от жизни тошнило. Какая-то она… так себе.

— Я просто не хотел быть лишним, — пожал плечами я.

Янка коротко рассмеялась. Горький смех, невеселый. Я стою, смотрю на нее. На губах трещинки. Заветрились? Быть может, кусала на нервах. Или… зацелованы? Тем, блядь, пижоном.

И свербит надсадно в груди, выть хочется. Не из-за пижона, нет, хотя и от его наличия радости мало. Чертовски обидно, что стать счастливым не получается так же просто, как заработать деньги. Четвертый десяток пошел, деньги уже есть, так много, что хрен знает, куда и на что тратить их, а счастья как не было, так и нет. Если только те полтора обманчиво коротких года с Янкой.

Господи, как же все просто на работе. Там я мог нагнуть кого угодно. Если нужно обмануть, увести тендер из под носа, довести до разорения, если нужно. Сотрудники в моем офисе, казалось, свято верили в то, что я могу все. А я не мог. Я разбивался об эту тонкую высокую девушку, вдребезги разбивался.

— Зачем ты тогда позволил мне уйти, Ларин? — вдруг спросила она.

— Я не мог сделать тебя счастливой.

Да, это блядь, единственное, чего я не мог. А мое счастье, оно в ней было, как иголка в яйце. Там же смерть. Все это в утке, утка хрен знает где — словом, условий так много, что я в них терялся.

— Ты единственный, кто мог, — сказала она. — А Илья… Он там ждет тебя. Привык, видимо.

Стряхнула с рукава пальто несуществующую пылинку, посмотрела на меня исподлобья, моя родная чужая Янка.

— Я люблю его, — коротко ответил я. Потом добавил. — Оказывается… И тебя люблю. Не думай, не ворошу, просто констатирую факт.

— Придурок ты, Ларин, — хмыкнула Яна.

Я засмеялся. Сигарету выбросил. Придурок, да. Янка уходила, удерживать ее я не имел никакого морального права, но и отпускать так сразу не хотелось. Я уже ловил себя на том, что хочется сказать хоть что-нибудь, чтобы не ушла так сразу. Мазохизм.

— В этот раз я все сделаю правильно, — сказал я в ее спину, Янка лишь махнула рукой. — Яна, стой! Что купить ему? Я не знаю, что нравится семилеткам.

— Спроси у него, — устало ответила она не оборачиваясь. — Он уже лет пять, как разговаривать умеет.

Я проводил Янку взглядом, затем нашел глазами окна палаты Даши — их отсюда видно было хорошо. С некоторой долей обреченности вновь подумал о том, что в этот раз точно все сделаю правильно. Вне зависимости от того, что мне это будет стоить. Закурил которую уже за сегодня сигарету, потом посмотрел на время, уезжать было поздно. Все произойдет уже сейчас.

Вновь поднялся наверх. Лифт в этом крыле был, но работал лишь для перевозки больных, поэтому я ходил лестницей. Через несколько ступеней моей колено начинало стабильно щелкать, к третьему этажу начинало молить о пощаде, но я не обращал на него внимания. За эти дни я уже выучил свой путь, знал его, до каждой шербинки между плитками пола.

— Папа! — обрадовался Илья.

Моя кровь словно объединила нас. Нет, я не скажу, что Илья меня вдруг полюбил, боюсь для этого полулитра крови будет мало. Но он оттаял словно. Илья и раньше был безукоризненно вежлив, но теперь эта вежливость перестала быть барьером между нами.

— Меня по дороге медсестра поймала, — сообщил я. — Сейчас поедем анализы сдавать.

Поедем — потому что на кресле. Вчера мы так кардиограмму ездили сдавать, Илье очень понравилось. И сейчас глаза загорелись. Он уже вполне мог бы передвигаться сам, уже бил копытом словно застоявшийся в стойле жеребец, но рана заживала неважно и врачи боялись, что она откроется.

— Залазь, — великодушно разрешил я подкатив коляску.

Выехали из палаты. В этом коридоре снует много людей, тут мы едем медленно. А там, дальше — длинный коридор тоннель ведущий в другое крыло, в лабораторию. Вот там мы позволяли себе развлечься.

— Быстрее! — кричит Илья.

Колено щелкает, а мне насрать. Я бегу. Разбегаюсь так сильно, что волосы Ильи развеваются, а глаза горят от восторга.

— Все, — резюмирую я, остановившись у нужных дверей. — Папа сдох.

Теперь я тоже, как жеребец, только такой, на котором сутки скакали без продыху. Мы сдаем кровь. Из пальца, из вены. Пока идут процедуры я пью кофе из автомата, мне силы понадобятся — еще обратно бежать.

— Мама говорит, что мне уже пора выписываться.

Крови сдали немного, но Илья будто бы уже побледнел. Сколько можно тянуть из него ее, капля за каплей? Или все в порядке, а во мне неожиданно для меня самого включился режим клушки?

— Обязательно выпишут, — уверяю я, а сердце вновь тревожно ноет. — Тебе что принести завтра?

— А можно боастер Нерф? — заискивающе говорит Илья. — Мега Мастодон! Я обещаю им тут не играть. Просто… Для красоты.

Я киваю — пусть будет для красоты. Сажусь на единственное в палате кресло. У Ильи есть сосед, тихий мальчик подросток, но он большую часть времени проводит на процедурах, и в палате мы одни. Смотрю на часы — жду. Думаю о Яне. О том, что нужно ей позвонить.

Наконец дверь открывается. Врача зовут Эрнест Львович — и захочешь не забудешь. Он уже пожилой, степенно молчаливый и всегда улыбается ужасно загадочно. Это наша вторая встреча.

— О, вот и наш покоритель вековых сосен, — улыбается он и хлопает Илью по плечу. — Ну-ка, давай снимай толстовку и майку, покажи мне свои бицепсы.

Илья неуверенно смотрит на меня, я киваю. Он ужасно худенький, хотя я и сам таким был. Трогательно торчат лопатки, острые локти. Кожа болезненно бледная, до сих пор аукается кровопотеря.