Книга Старший брат моего жениха - Лина Манило

Я заберу Киру себе.

И это единственное, о чем мне хочется сейчас думать.

24 глава

Руслан

В окнах родительского дома — непроглядная тьма. И она так созвучна с тем, что творится в моей душе сейчас…

Выхожу из машины, захлопываю дверь и даже не ставлю на сигналку. Все как в тумане, и безопасность автотранспорта меня волнует меньше всего.

Воздух душный, футболка липнет к коже, словно я под дождь попал, но все это — ерунда. Но отвлекает.

— Егор? — зову, войдя в дом, но в ответ тишина. Впрочем, ожидаемая.

В темноте миную холл. Здесь я знаю каждую мелочь, каждый болтик и винтик, поворот и арку. Мы с родителями переехали сюда, когда мне пять исполнилось, а Егора еще и не планировал никто. Он вообще в нашей семье — залетный. Но младшенький и любимый — это бесспорно.

Я держусь за эти обрывки памяти, привычные эмоции, нормальность, и ярость уже не бурлит внутри кислотным гейзером. Даже разговаривать способен. Наверное.

Дерево ступеней под ногами слегка пружинит при каждом шаге, перила теплые, словно солнцем нагретые. Я вспоминаю, как научил Егора скатываться по ним, а мама жутко переживала, что он убьется.

Черт возьми, долбанная ностальгия. Но от воспоминаний теплее и светлее становится. Это мне сейчас и надо, потому что в шаге от братоубийства.

Комната брата — первая по коридору. Сворачиваю направо, останавливаюсь у двери, светлым пятном выделяющейся во мгле ночного дома. Я не собираюсь стучать, будто бы гость какой-то, не планирую ждать, когда меня впустит милостивый хозяин, но что-то меня останавливает. Будто бы, стоит войти внутрь, и все окончательно перевернется с ног на голову.

Как прежде уже не будет.

Рывком распахиваю дверь, не глядя протягиваю руку влево и щелкаю выключателем.

— Вставай, придурок! — гаркаю, и у самого уши закладывает от громкого окрика.

Егор, ошалевший, подскакивает на кровати, кубарем летит на пол, чертыхаясь громко, а я складываю на груди руки. Жду, когда очухается.

— Трусы надень, нудист.

— Рус? Черт, что за шутки?

Он поднимается, потирая ушибленное при падении плечо, морщится, а я в два шага оказываюсь возле встроенного шкафа. Рывок и дверца чуть не срывается с полозьев, до того сильно я шарахаю ею. Достаю первые попавшиеся брюки и бросаю их в рожу Егора.

— Эй, да что с тобой?! — часто-часто моргает и ловит на лету свои штанишки.

Тощий такой, голый — на цыпленка похож. Волосы со сна торчком, борода топорщится, как у домового, и я бы обязательно заржал над этим зрелищем. Но не до смеха.

— Одевайся, быстро!

Егор тяжело сглатывает и все-таки выполняет мое требование. Смешно прыгает на одной ноге, не сводит с меня взгляда, а он кристально-ясный, чистый такой. Не понимает, гаденыш, почему я так взъелся, зато очень хорошо понимает, что лучше не спорить.

Он меня хорошо знает. А вот знаю ли я его?

— Ну вот, вот! Оделся я. Что дальше?

— Отлично. Подойди.

И тут слушается. Улыбается настороженно, а потом громко матерится, когда рукой хватаю его за затылок, отсекая пути к отступлению. У меня стальная хватка, тяжелая рука и характер, но Егор все равно изо всех сил сопротивляется. Все правильно. Мужик он или что? Я сам его учил когда-то, что борьбу мужик может прекратить только, если ему всадили три пули в голову.

Только куда ему со мной тягаться? Держу крепко, бью в челюсть метко, и только после этого отпускаю. Егор плюхается на кровать, но быстро подскакивает, становясь в стойку. Место удара стремительно наливается кровью, но брат, похоже, совершенно не чувствует боли.

— Ты сдурел? — орет, гневно полыхая глазами, а я снова бью его. В нос, но не сильно — все-таки, несмотря ни на что, он мой брат. Просто для ясности сознания. — Руслан!

Егор зажимает нос ладонью, но вряд ли я его сломал. Максимум — опухнет слегка. Переживет.

— Ты на хрена Таньку преследуешь?

Бамц! Егор ошарашено смотрит на меня, переваривает услышанное, а я ведь еще к десерту не приступил. Так, аперитивчик.

— Ты совсем тупой, я понять не могу? — разминаю шею, смотрю на брата, а тот садится на кровать и упирается локтями в колени. О своем носе и думать забыл, на меня смотрит.

Приглаживает волосы, а лицо каменеет — Егор держит глухую оборону и выжидает. Но я молчу, ожидая ответа.

— Она тебе нажаловалась? Дура, — мрачнеет, сводит брови к переносице, то ли злясь, то ли расстраиваясь.

— Значит, не соврала, — киваю, хотя ведь до последнего хватался за мысль, что Таня сошла с ума и зачем-то наговорила глупостей.

Но нет, чуда не случилось.

— Она не хочет тебя видеть, ты ей не нужен, она замуж собирается, — перечисляю причины, по которым Егору нужно бы задуматься о своем поведении и перестать маяться дичью.

Но Егор отрицательно качает головой, сопротивляясь очевидному. Неужели так сложно смириться, что любовь ушла?

— Нет, она врет! — выкрикивает, а мне хочется еще раз полирнуть его физиономию кулаком. — Она любит меня, просто… просто нашла себе богатого папика! Он же старше ее на кучу лет. Что у них может быть общего?

Почему-то именно эти слова совсем выбивают меня из колеи, но стараюсь не показывать, насколько они меня задели.

Не о разница в возрасте между мужчиной и женщиной речь сейчас.

— Ты с ума сошел, идиот? Отстань от девки, не порть ни себе, ни ей жизнь. Ты понимаешь, что если она своему папику, как ты выражаешься, пожалуется — ему, не мне! — он повесит тебя на первом суку? Я просто тебе зубы выбью, а тот прихлопнет, как муху. Ты же для него не брат, ты бывший ебарь его невесты.

Егор напряженно сопит, но одно я понимаю точно: ни хрена до него не дошло. Вот вообще ни черта.

— Она меня любит, и я ее люблю. Это навсегда, понимаешь? — смотрит на меня с надеждой, а я растираю костяшки пальцев. — Но уперлась, выдумывает чушь, мне на нервы действует своим кольцом, замуж выходит. Дура она!

Точно, идиот. Может, санитаров вызвать?

— Я что только не придумывал, чтобы ее вернуть, — бурчит себе под нос, сам, наверное, не понимая, что вплотную подошел к главному блюду нашего банкета — к Кире.

— Егор, ты же ведешь себя, как скотина. Гнида. Ты к Кире вообще ничего не чувствуешь? Зачем этот фарс? Она же верит тебе.

Брат отводит взгляд, а я сжимаю пальцами виски, массирую. Ощущение будто бы бьюсь головой о стену — глухую, каменную. Егор закрылся и больше я от него ни слова не добьюсь — такой у него характер. Схлопывается, как раковина, оставляя все ответы за закрытой дверью — не достучаться.