Книга Уроки правильной ориентации - Александра Ермакова

— А своего нельзя? — подаю робко голос. Мысль конечно же о. Паше. Мы с ним, можно сказать станцевались уже. Он танцует, я делаю вид. Все довольны. Счастливы. Успех делим…

Я же прекрасно составляю компанию вот таким вот талантливым мужчинам… может уже задуматься о карьере "жены богатого человека"? Неплохо. В самый раз… открою маникюрный салон, буду писать в инсте, как это сложно быть бизнес-вумен, рожу ребёнка и заведу ему отдельный аккаунт… книгу напишу… буду в "Баленсиагах" ходить…

Пока ухожу в свои розовые мечты, кажется-Марина-Владимировна-организаторша, продолжает речь. Вот если бы не она, я бы мысленно уже открывала свою школу моды.

— Позвольте педагогу самому решать такие вопросы, — отказывает мне тётка, и с таким лицом, будто следующее моё возражение окажется для меня на конкурсе последним. — Все участницы танцуют, независимо от выбранного направления. Нужно помнить, что помимо творческого номера и де-фи-ле, — Марина Викторовна повышает голос. Говорит последнее очень громко и очень чётко, даже с гордостью. — Вам нужно будет предоставить видео-визитку, общий танцевальный номер — вальс, и де-фи-ле от спонсора! В этом году наш спонсор сеть продуктовых супермаркетов “Сладость — радость”!

Приехали… "Сладость-радость"! Два дефиле! Вальс! Номер!

О таком количестве танцев я и забыла.

Девчонкам все эти штуки давались максимально легко, они могли в любом соревновании показать класс и даже не задумывались, соглашаясь на что угодно. Я же — как инвалид без ног. Учить движения, репетировать и дефилировать — всё это не моё. Мне бы стишки там писать и всё такое. Но делать нечего.

— Конечно, — выдыхаю, словно мне только что ударили под дых.

* * *

Собрание заканчивается через пол часа непрерывной болтовни, где нам расписывают про призы, про наряды и про фотосессии, кучу информации, которую я старательно записываю, даже не включая голову.

А когда выхожу в коридор, уже поджимает время и пора бежать к Сергею Анатольевичу.

В студии тишина, ни преподавателя, ни вездесущего Нестерова, который, кажется тут живёт.

Падаю на продавленный пыльный диван и откидываю голову.

Устала.

Чертовски устала, хочу в душ и нормальной еды. Спокойствия и подумать.

У меня репетиция, куча дел и планов, а мысли возвращаются к тому, что уже в следующую пятницу я окажусь. в алькове ирландского паба, и точно знаю, что Вампир меня тут же обнимет, прижмёт к себе и поцелует.

Наверное, со стороны смотрюсь, как идиотка, но улыбаюсь.

Вампир…

Улыбка стирается, во рту привкус горечи.

Есть ведь ещё недоступный Саша Аполлонов!

Великий должен достаться мне, даже если только на одно настоящее свидание.

Этой мыслью привожу себя в чувство и достаю тетрадку, которая всегда болтается в сумке. Сергей Анатольевич непременно спросит: “А что у тебя, деточка, по стишкам? Опять чужие будем читать?”.

Он ждёт, что поэтесса внутри меня развернётся во всю мощь и покажет всем, как она хороша уже на следующей “СтудОсени”, а я всё никак не закончу, ни единой строчки.

— Молчи. Ведь стены слышат тоже,

Грань так тонка, и мне не кажется,

Что твоя кожа, к моей коже Взрывается.

Какие сопли.

Морщусь и чиркаю всё, только что написанное.

Переключаюсь на мысли о танцклассе, где мне быть в пять. И о Пашке, с которым бы напроситься в пару. И о Вампире, с которым мы тоже почти танцевали.

— Нажми на выключатель света,

Нам же нельзя. Не тут, не вместе.

И подкури мне сигарету.

И стой на месте.

Мерзкие стишки, а я бесталанная поэтесса!

— Кх-кх, — Сергей Анатольевич нарушает тишину и кашляет, привлекая внимание. — Что за бредятину я только что услышал? Кто это писалА? ЧетырнадцатилеткА? — он делает ударения на окончаниях, давая понять, что прекрасно знает, о ком речь.

— Да, Сергей Анатольевич, четырнадцатилетка…

Лети за белым кроликом в Нарнию, Дороти!

— И что делать будем, разумница? — Сергей Анатольевич садится напротив и сверлит умными, но сейчас такими чересчур въедливыми глазами.

Он тучный, большой и суровый, а читает стихи — как боженька. Иногда мы с ребятами просто просим его почитать, и из этого мастера вырываются не слова, а чисто мёд.

— Ч-что?.. Ахмадулину читать! По улице моей, который год… звучат шаги, мои друзья уходят…

— Стоять! — обрывает от меня на полуслове, чешет затылок. Артистично всё так, медленно, как на сцене играет. — Ты смотри… Прекрасно же знаешь, что номинация в чтении чужих стишков — мне не нужна. У тебя их уже две! Это топтание на месте! Ронька твоя уже во всех номинациях в танцульках взяла, и в этом году на соло идёт. Весь преподавательский про неё трындит. Ника — звезда, тоже с соло, да ещё авторское хочет! А ты? Всё будешь Ахмадулину?

— Между прочим, текст Нике я писала, — бурчу обиженно и туплю взгляд.

Да-да-да…

Не могу не согласиться.

Девчонки поднимают планку и к четвёртому курсу им уже будет море по колено. А я что? С первого по второй курс строчки так и отлетали из-под шарика авторучки, а потом. будто законсервировалась.

Отпустили старые проблемы, исчезли детские вопросы про взросление. Меня перестало волновать модное одиночество. Да, я писала в девятнадцать полную чепуху, наивную и глупую, а в двадцать вообще ничего не пишу. Ни хорошего, ни плохого! Ни-че-го.

Потому что меня ничего не волнует. Не влюбляюсь, ни расстаюсь. Боль моя — мои подруги, не больше.

Даже с мамой нет проблем, ну что с неё взять?

Мужчина у неё есть. Хороший, приличный, я его в глаза, правда, не видела, но не беда.

Папа? Был… когда-то. Но так давно, что и не помню. Говорят — пилот. Но я никогда не ощущала его нехватки.

Секс. не волнует, ибо его нет.

Врагов нет. Войны нет.

Не интересуюсь феминизмом, провокационными блогами, политикой, модными течениями. Я в танке!

— Текст писала, вот стихом его и сделай.

— Не идёт. там не то.

— Тогда пиши! Пока не напишешь — не уйдёшь! Всё, баста! Мне такие слабачки не нужны! Вот Нестеров будет про свои глупости писать, поделом. Буду его выставлять во все конкурсы, а ты лесом пойдёшь, зараза! — Сергей Анатольевич обиженно поджимает губы и отворачивается, а я тяжко вздыхаю.

— А Ахмадулина?

— Не будет тебе никакой Ахмадулиной! Своё и точка! — отрезает грозно препод.

— Ну Сергей Анатольевич. — знаю, не красиво, но канючу.