Книга Субмарин - Андреас Эшбах

Всегда-Смеется не ограничивается добрыми пожеланиями, а обнимает меня так крепко, словно решила всё-таки никуда меня не отпускать. И я, хоть и не назову себя большой любительницей всяких объятий, поцелуев и тому подобного, неожиданно наслаждаюсь тем, что чувствую рядом с собой ее полное, живое тело, и не хочу, чтобы эти объятия заканчивались.

Но они, конечно же, заканчиваются. Плавает-Быстро вместе с другими охотниками перемещает на морском дне камни и ракушки, так они договариваются о возможных местах встречи. Теперь, когда он знает, где потом искать племя, он готов отправляться в путь.

Шрам-на-Подбородке тоже. Она уже давно парит над лагерем, сложив руки на груди, нетерпеливо шевеля ногами. Если бы она дышала воздухом и стояла на земле, мы бы наверняка всё это время слушали ее нервное топ-топ-топ.

Наконец появляется Белый-Глаз, кладет мне руку на лоб и на мгновение закрывает мне глаза. Я помню по церемонии прощания с Полоской-на-Животе, что это благословение от Великих Родителей, заботе которых она меня вверяет. И – удивительное дело – хоть я и знаю, что Великий Отец – это корейский ученый, проводивший запрещенные эксперименты, благословение мне приятно. Может быть, главное не слова, а тот, кто их произносит.

Плавает-Быстро оглядывает племя, поднимает руки.

– Пока мы снова не встретимся.

– Пока мы снова не встретимся, – отзываются остальные.

Всегда-Смеется героически улыбается, но я вижу, что ей это дается нелегко. Может быть, она даже плачет, но в море не видно слез.

А потом мы уплываем.

Я просто следую за Шрам-на-Подбородке и Плавает-Быстро. Знает ли он, куда мы плывем? Я вот понятия не имею, к тому же я слишком занята тем, чтобы не отставать. Я настоятельно просила их не забывать, что плаваю я не так быстро, но сильно сомневаюсь, что они об этом вспомнят.

Поначалу мне удается поспевать за ними. Но очень быстро наступает расплата – я чувствую нарастающую боль в руках. На каждый гребок моих спутников мне приходится делать два. И хотя я понятия не имею, куда мы плывем, я замечаю, что движемся мы перпендикулярно маршруту племени, прочь от континента, другими словами – в открытый океан.

Вот он, один из тех моментов, когда задаешь себе вопрос: «Да что же это я такое делаю?» До сих пор я еще ни разу не отплывала от берега так далеко, чтобы до него нельзя было доплыть за один, максимум два дня. Но теперь передо мной тысячи километров, где нет почти ничего, кроме воды, – островов у нас на пути меньше, чем понадобилось бы, чтобы составить площадь одной маленькой Австралийской зоны. Мне это только кажется или вода действительно становится темнее? И холоднее?

Шрам-на-Подбородке плывет впереди, Плавает-Быстро держится рядом с ней. Между ними чувствуется такое напряжение, что, кажется, в любой момент может сверкнуть молния. Наверняка они хотели бы узнать, кто же из них плавает быстрее, но из-за меня это невозможно, вот они и злятся. Но что же я могу поделать? Так уж вышло, что я не ракета, а водно-воздушный гибрид без перепонок на руках.

Я решила не делать этого без крайней необходимости, но крайняя необходимость возникает еще до середины дня: мне приходится крикнуть, потому что эти двое исчезают где-то в бесконечной синеве Тихого океана передо мной. Дело вот в чем: здесь, в открытом океане, есть акулы. И другие, не самые безобидные животные. Животные, которых могут заинтересовать существа, издающие звуки.

Ничего удивительного, что мне не приходится ждать так долго, как в начале, когда мы путешествовали вдвоем с Плавает-Быстро вблизи побережья, где работают устройства для отпугивания акул. Не успел мой крик стихнуть, а мои спутники уже несутся ко мне, и на этот раз они всё-таки плывут наперегонки!

Плавает-Быстро приплывает первым.

– Прости, – показывает он жестами, но в то же время с триумфом смотрит на Шрам-на-Подбородке.

– Мы продвигаемся вперед медленнее, чем я рассчитывала, – с хмурым видом объясняет она.

Я поднимаю руки в выразительном жесте и при этом растопыриваю пальцы.

– Ничего не могу поделать. И я предупреждала заранее.

– Да, она предупреждала, – подтверждает Плавает-Быстро.

Шрам-на-Подбородке отмахивается.

– Ну тогда не будем дальше терять время, – говорит она, невероятно ловко поворачивается на месте и плывет дальше. Но, по крайней мере, не с той сумасшедшей скоростью, что раньше.

Где-то в середине дня мы делаем небольшой привал и съедаем по паре кусочков нашего странного провианта. Мы едим, паря в толще воды, – морское дно теперь глубоко, там было бы слишком темно, чтобы разговаривать. Правда, мы особо и не разговариваем, если не считать пары скупых фраз про наш дальнейший маршрут. Шрам-на-Подбородке, судя по всему, старается сохранить его в тайне.

Во второй половине дня я уже почти не чувствую усталости. Может, дело в том, что мои спутники приспособились к моему темпу, а может, я нашла удобный для меня ритм плавания. Мне всегда говорили, что у меня крепкая конституция и сильные мышцы. И действительно, мне сейчас кажется, что я могу плыть вечно, если нужно, поплыву хоть в Южную Америку.

Но стоило мне наконец войти во вкус, и Шрам-на-Подбородке вдруг останавливается.

– Что такое? – спрашиваю я.

Она молча пробегает по мне взглядом и говорит, обращаясь к Плавает-Быстро:

– Перед нами бездна. И я сомневаюсь, что мы успеем переплыть ее до наступления темноты.

– Насколько она широка? – спрашивает Плавает-Быстро.

Она объясняет ему при помощи единиц измерения, которые ни о чем мне не говорят.

Он думает какое-то время, потом качает головой.

– Нет. Не успеем.

– Значит, нам нужно переночевать на этой стороне, – считает она.

Плавает-Быстро делает недовольное лицо.

– Прямо сейчас? Но до вечера еще далеко.

– Мы можем пока поохотиться, – предлагает Шрам-на-Подбородке. – Тогда у нас будет свежая рыба, а не только водоросли.

Я наблюдаю за этим разговором с нарастающим удивлением.

– А в чем проблема? – спрашиваю я. – Почему мы не можем плыть дальше?

Шрам-на-Подбородке смотрит на меня с раздражением.

– Потому что перед нами бездна. Там лагерь для ночевки на разобьешь. Придется либо плыть всю ночь, либо спать прямо в воде, а я не думаю, что тебе под силу что-либо из этого.

Я растерянно моргаю.

– Почему? Разве у бездны нет дна?

– У нее нет дна, которого мы могли бы достичь, – возражает Шрам-на-Подбородке. – Поэтому она и называется бездной.

Тут вмешивается Плавает-Быстро.

– Ты когда-нибудь проверяла, как глубоко ты можешь нырнуть?