Книга Воровка. Королевы бандитской Одессы - Ольга Вяземская

Отчего-то этим заметно интересовалась и баронесса. Как-то раз она даже спросила, не считает ли он, Глебов, что, если бы русские войска вовремя ушли из Мукдена, угроза войны с Японией сошла бы на нет.

— Боюсь, баронесса, угроза бы не исчезла, даже если бы из Маньчжурии ушла вся армия и вся пограничная стража. Господа японцы, единожды приняв решение, никогда от него не отказываются.

— Но чем же Россия так не угодила Японии? Тем, что с Китаем дружна?

— Ну, это следствие, — Глебов пожал плечами. — Россия не угодила Японии уже тем, что пожелала иметь форпост на Тихом океане и выстроила Порт-Артур, взяв в аренду полуостров. Не угодила и тем, что построила и пустила Маньчжурскую дорогу, по которой в Европу потекли богатства, которые японцы считают своими, ведь своими землями они называют половину Китая.

— Но ведь Россия не вывела войска…

— Думаю, это станет своего рода спусковым крючком. Войска защищают какие-то интересы, сие понятно. И будут защищать, пока интересы существовать будут. Тут уж ничего не поделать. Господа социалисты любят цитировать некоего экономиста Маркса, который написал, что бытие суть сознание. Пока в Китае России-матушке нашей будет интересно хоть что-то, там будут и русский люд, и войска, и купцы…

Ольге подумалось, что в устах Глебова это звучит как слишком отстраненная позиция. Вот если бы Алексей остался в Петербурге да ежедневно следил за сводками, со дня на день ожидая начала войны и отправки к театру военных действий, он, должно быть, рассуждал бы иначе.

Однако совесть ее все же чуть успокоилась. Правда, возможно, это была не совесть, а некий нюх, который подсказывал, что к расчету ее призовут еще не скоро. Если призовут вообще.

Подобные мысли беспокоили и Поленьку. Как-то раз она побеседовала об этом с «душенькой мачехой».

— Ах, друг мой, я думаю, что было бы, если бы вы не затеяли сию «проделку».

— Душа моя, нынче уж можно и не думать об этом. Сделанного не воротить. И не береди свою душу: ни я, ни ты, ни наша милая «проделка» ту ни при чем…

Зимний океан лежал в штиле. В салонах было тепло, кормили вкусно и обильно. Ольга порадовалась, что затеяла это путешествие: не всю ведь жизнь от «проделки» до «проделки» коротать.

— Словно санатория, — как-то проговорила Поленька, разворачивая белоснежную салфетку за ужином. — Тишина и спокойствие… Друг мой, что ты читаешь?

Глебов отложил газету и отпил немного вина.

— Вот-с, душенька, неведомо как на французские берега залетела русская газета. Да не откуда-нибудь, а из самого Владивостока.

«Боюсь, все наше странствие так и пройдет под знаком волнений в восточных провинциях, — промелькнуло в голове у Ольги. — Ей-богу, я уже несколько устала от этого!»

— И что же пишут? — подстегнула она Глебова. — К слову, что за газета?

— «Дальний Восток», душенька тещенька… С вашего позволения я не буду вам читать все подряд.

— Уж увольте нас от этого сомнительного удовольствия. По возможности экстракт, да покороче…

— Ну, тогда вот-с, прошу. «Возбуждение в Токио достигло высшего пункта, в Японии господствует общее впечатление, что теперь исчезла всякая надежда на сохранение мира…» Или вот: «…в Порт-Артуре многие японские торговцы распродают товары и уезжают». Раздел «Местная хроника»: «…На пароходе «Афридисъ» вчера выехало из Владивостока две тысячи двести семьдесят японцев». И чуть далее, забавное: «Состоялось трогательное прощание японских нянь с маленькими детьми в русских семействах, где они служили». А вот господа журналисты потешаются: «Барахольщики местного базара воспользовались паникой японцев и скупали за гроши их вещи. Обстановка, стоящая более пятисот рублей, продавалась за пятьдесят. Кредиторы японских торговцев приходили и разбирали товары и вещи, сами определяя стоимость взятого, должники же посчитали, что теперь ничего господам японцам не должны…»

— Бегут? Как вы считаете, Алексей Алексеевич?

— Да-с, баронесса. Бегут. Спасаются. Правда, вот тут есть преинтереснейшее интервью с дайцинским коммерческим агентом Ли Тьеао, который только что вернулся во Владивосток из Пекина. Он связывает этот отъезд с китайским Новым годом и обещает, что и китайцы, и японцы вот-вот вернутся в русские города. Однако в это, похоже, кроме сего коммерческого агента, никто не верит. Вот, полюбуйтесь — почти всю площадь последней полосы занимают объявления: о продаже мебели… еще одно такое же… а здесь мебель вкупе с утварью… Размещающие все больше и больше объявлений японцы честно пишут, что распродаются по случаю отъезда. Так разве станут люди, уезжающие ненадолго, продавать мебель, одежду, утварь…

Баронесса кивнула — двух мнений быть не могло. И это весьма удручало.

* * *

Заканчивался февраль. Двадцать седьмого «Кайзер Вильгельм дер Гроссе» пришвартовался в порту Нью-Йорка. Баронесса с удовольствием сошла на знакомый берег и с улыбкой отправилась в знакомый отель.

Вечером семейство собралось за ужином. Горели свечи, сновали официанты, исходили ароматами сочные ломти мяса на тарелках. Дамы, чуть придя в себя после морского странствия, надели лучшие украшения и платья. Глебов вышел к столу в штатском — сюртук по последней моде ему доставили буквально за несколько минут до ужина. Под мышкой он держал свежую газету.

— Алешенька, — сморщила носик Полина, — ты даже сейчас не можешь расстаться с газетой.

— Душенька, не суди строго. Да и не такая это простая газета. Я прочту вам одну заметочку, извольте.

Алексей Алексеевич развернул газету и прочитал, сразу же переводя на русский язык:

— Двадцать второго февраля, в восемь часов пятьдесят минут к югу от острова Аскольд показалось семь кораблей. В час с половиной пополудни неприятельская эскадра открыла огонь. Серьезных повреждений нет. Снарядом двенадцатидюймового орудия пробит деревянный домик мастера Кондакова: войдя через крышу, снаряд убил беременную жену Кондакова, мать четверых детей. В районе Гнилой угол снаряд пробил дом полковника Жукова, прошел спальню, разрушил печь, вещи, пробил противоположную стену и разорвался возле денежного ящика. Наконец во дворе казарм Сибирского флотского экипажа разорвался снаряд, легко ранивший пятерых матросов. Более ни убитых, ни раненых нет…

— О Господи, где же это?

— Это Владивосток, душа моя… В Гнилом углу, против ожиданий, самые уважаемые люди живут…

— Алешенька! — Полина отложила вилку. — Так, значит, война?

— Да, друг мой, боюсь, это война, — утешить женщин Глебову было нечем.

— Какой ужас… Матушка…

— Беда, детка… — согласно кивнула Ольга, и глаза ее опасно блеснули: она уже знала, что скажет смышленая падчерица, и заранее была готова дать ответ.

— А причина-то ее… — застыла в изумлении и трепете Поленька. — Господи! Да это же та ваша «проделка»… Как же теперь на свете-то жить?