Книга Дикие орхидеи - Джуд Деверо

Глава 5

Форд

Я в жизни не видел более отвратительного дома.

Он напоминал гигантских размеров свадебный торт из веранд, балконов и башен. Куда ни глянь, виднелись то маленькая крыша, то еще один крохотный бесполезный балкончик. Все было в бессмысленных украшениях. Окна, кажется, служили единственной цели — добавить еще больше декора этому несуразному строению. Лучи послеобеденного солнца отражались от стрельчатых окон, подсвечивали витражи с изображениями животных и птиц.

Даже в лучшем состоянии дом выглядел бы чудовищно, но о лучшем состоянии и речь не шла: он разваливался на глазах. Три водосточных желоба держались на кусках перевитой проволоки. Пара стекол была закрыта мазонитом. Я видел растрескавшиеся перила, рассохшиеся рамы и полусгнившие полы балконов.

А еще эта краска — точнее, ее отсутствие! Какого бы цвета дом ни был изначально, солнце, ветер и дождь за сотню с лишним лет сделали его серо-голубым и унылым. Тут и там краска вообще пооблупилась...

Я свернул на заросшую сорняками подъездную дорожку и не поверил своим глазам: газоны вокруг дома подстрижены, но старые клумбы по колено в сорняках. Я заметил расколотую купальню для птиц и старую беседку, где сквозь щели в выложенном плиткой полу пробивались лозы дикого винограда. За деревьями виднелись две покосившиеся скамейки: у них недоставало по половине ножек.

Нет, все-таки эта чертова история не настолько заинтриговала меня, чтобы жить в развалинах! Я повернулся к Джеки, намереваясь извиниться и сказать, что мы найдем отель где-нибудь неподалеку, но она уже вылезала из машины с непостижимым выражением на лице. Наверное, шок, подумал я. Или ужас. Я прекрасно понимал ее: от одного взгляда на это место мне самому захотелось убежать. Но Джеки вовсе и не думала убегать — напротив, она в мгновение ока взбежала на крыльцо и стояла теперь у двери. Я практически выпрыгнул из машины, чтобы поспеть за ней. Надо предупредить ее, что тут, судя по всему, небезопасно.

Она стояла на веранде и оглядывалась по сторонам. На веранде умещалось не меньше пятидесяти предметов мебели: потертые плетеные кресла с грязными, выгоревшими подушками, полдюжины миниатюрных сетчатых столиков, на которые можно было поставить разве что чашку с чаем — или стакан шипучки с сарсапарелью.

Джеки, кажется, также потеряла дар речи, как и я. Она положила ладонь на крышку старого дубового шкафчика.

— Это ледник, — проговорила она странным тоном, который заставил меня присмотреться к ней повнимательнее.

— Как тебе местечко? — осведомился я.

— Это самый красивый дом, какой я когда-либо видела, — тихо ответила она, и от неподдельного восхищения в ее голосе я застонал.

Мне приходилось иметь дело с женщинами и домами, и я знаю по опыту, что женщина может влюбиться в дом так же, как мужчина в машину. Лично мне это непонятно. Дом требует слишком много труда.

Я последовал за Джеки внутрь. Я спрашивал у риелтора, как мне получить ключи от «нового» дома, и только рассмешил ее этим вопросом. Теперь я понял, почему она смеялась. Ни один уважающий себя грабитель не покусится на эту развалюху.

Джеки распахнула незапертую парадную дверь, и я увидел, что внутри дела обстоят еще хуже, чем снаружи. Дверь вела в огромный коридор, прямо перед нами уходила вверх винтовая лестница. Она производила бы впечатление, если бы на каждой ступеньке не громоздились старые журналы. Между ними змеилась «тропа» шириной в полметра, не более.

В холле стояла дубовая вешалка, огромная, уродливая.

С крючков свисало штук шесть побитых молью шляп. Вдоль стен высились метровые связки пожелтевших, ломких от времени газет. На полу лежал ковер, такой вытертый, что ворса почти не осталось.

— Под ним мозаичный восточный ковер, — бросила Джеки и исчезла за двустворчатыми дверьми комнаты слева.

Я опустился на колени и поднял уголок пыльного ковра — там и правда оказался мозаичный ковер. Искусная работа. Не будь он таким грязным, я бы назвал его красивым.

Я прошел в комнату следом за Джеки.

— А откуда ты узнала про... — начал я, но окончить фразу не смог.

Она стояла посреди гостиной. Мне говорили, что в доме уже больше ста лет непрестанно кто-то жил, и, оглядевшись, я готов был биться об заклад, что каждый жилец приобрел по меньшей мере шесть предметов мебели — и все они остались в этой комнате. Даже тощей Джеки приходилось разворачиваться боком, чтобы протиснуться между мебелью. В дальнем углу стояли три пугающе уродливых викторианских стула орехового дерева, обитые вытертым красным бархатом. Рядом с ними примостился флуоресцентный зеленый диван шестидесятых годов. На подушках были оттиски гигантских губ. В противоположном углу я увидел квадратную тахту в стиле ар-деко. Вдоль стен высились старые дубовые книжные шкафы, новые белые книжные шкафы и дешевая сосновая горка с дверцами, болтающимися на последних петлях. В этой комнате нашел пристанище каждый сувенир, купленный жильцами этого дома за сто лет. Над шкафами висели репродукции, грязные живописные полотна и больше сотни старых фотографий в рамках разной степени ветхости.

— Сюда перенесли всю мебель, — заметила Джеки. — Интересно — зачем?

Она вышла из гостиной и направилась в комнату напротив.

Я пошел следом, но споткнулся об утку. Не мягкую детскую игрушку — чучело настоящей птицы, которая некогда летала в небе, а теперь сидела на полу моей гостиной, — кожа, перья, да и только. Не успел я освободиться от одной, как на меня со шкафа свалились еще три — мама-утка и три ее утенка, навеки застывшие в безжизненности. Я подавил вопль, рвущийся из груди, и выскочил в коридор.

Джеки стояла в комнате, в которой я узнал библиотеку. Вдоль трех стен возвышались огромные книжные шкафы, величественные кессоны украшали потолок. На полках теснились старые тома в кожаных переплетах, и у меня внутри все заныло от желания взглянуть на них. Но чтобы добраться до них, не обойтись без вильчатого погрузчика: проход к ним закрывали стеллажи из прессованного картона, обклеенные бумагой поддерево — как будто это могло ввести кого-то в заблуждение, — загруженные бестселлерами, изданными за последние тридцать лет. Все, что написали Гарольд Роббинс и Луис Ламур, нашло пристанище на этих полках.

— Здесь все по-прежнему, — сказала Джеки. Глаза ее туманились дымкой, как будто она пребывала в трансе.

Она повернулась к выходу, я рванулся, чтобы схватить ее за руку, но зацепился ногой о старую угольную корзину, набитую книгами в мягкой обложке. Мне на ногу упали четыре экземпляра Фрэнка Йерби. Я вытащил ногу и тут заметил «Фани Хилл», поднял се, сунул в задний карман и пошел за Джеки.

Я нашел ее за библиотекой — в столовой. Высокие окна занимали всю стену и заливали бы комнату светом, если бы их не закрывали тяжелые пурпурные драпировки. Я открыл было рот, чтобы заговорить, но меня отвлекло птичье гнездо на карнизе.