Книга Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

— Позавчера вечером вы спасли меня. И разозлились на Стивена за его поведение. Хоть воспоминания у меня несколько смутные, это я помню. И вы проводили меня домой в целости и сохранности, не попытавшись воспользоваться моим состоянием.

— Дорогая моя, одно доброе дело за всю жизнь еще не делает человека героем. Но речь идет не о моих дурных привычках, а о тех, которые вы желаете культивировать в себе.

— Я этого не говорила.

— В таком случае скажите на милость, что я делаю здесь? — воскликнул он.

Как могла она объяснить, что человек, которого он описал, не был похож на того, которого девушка видела совсем недавно. Да, у него были некоторые не совсем хорошие склонности — но ведь он же первый в них и признавался. Однако он обладал и немалыми достоинствами. И незаурядным интеллектом и остроумием. Был честен. Не лгал ради защиты собственных интересов — только для того, чтобы спасти ее.

— Вы мне нравитесь, — сказала она в ответ. Деверилл моргнул.

— Простите, не понял?

— Вы сказали, что я вам нравлюсь. Вы мне тоже нравитесь. Мне по душе, что вы не пытаетесь возвыситься над всеми, потому что обладаете титулом или принадлежите к старинной, уважаемой фамилии. Вы такой, какой есть. Вы не меняетесь, чтобы доставить кому-то удовольствие, но все же можете, когда захотите, быть обаятельным и добрым.

— Я рискую показаться сентиментальным, но мне кажется, что вы описываете себя. Вам не надо никого искать. Вы такая и есть.

— Нет, — возразила она, пытаясь не отвлекаться на неожиданный комплимент. — Я перечислила, за что вы мне нравитесь. А мне хотелось бы понять, как вы живете, Не то, что вы описываете, а… вашу свободу. Вам не приходится болтать о погоде, взвешивать каждое слово даже в разговоре с друзьями из опасения причинить вред могущественному и безупречному семейству Гриффин, история которого насчитывает восемь сотен лет. — Она глубоко вздохнула, и голос ее зазвенел. — Я тоже не хочу, чтобы мне приходилось делать это.

— Так не делайте, — помолчав, предложил он.

— Я пытаюсь. Но не могу… сообразить, как поступить подобным образом, не причинив ущерб моей семье. Есть люди, чью жизнь и репутацию я должна принимать во внимание. Я люблю свою семью. Она всегда будет для меня много значить.

Он покачал головой.

— Если первое, что приходит вам в голову, это нежелание сделать что-нибудь неправильно, то это не свобода, Элинор. Это страх.

— Но мне приходится учитывать многое другое, кроме свободы. Я ведь не мужчина…

— Я это заметил.

— …и не хочу, чтобы меня вынуждали к «хорошему» браку в понимании моего брата. Я хочу сделать собственный выбор. Для этого надо следовать определенным правилам. Игнорировать их было бы просто глупо.

— Ну, так следуйте им. Мне кажется, вы знаете, что хотите, а я знаю, что я не тот человек, которому вам стоит подражать, если желаете, чтобы все были счастливы. И уж будьте, уверены, вам не удастся найти такого мужа, который захочет жениться на вас, если вы выберете меня образцом для подражания. Полагаю, что вы хотите найти достойного человека. Я имею все основания заявить, что в Лондоне есть прекрасные мужчины, которые были бы счастливы, взять вас в жены.

— Но я…

— Самое лучшее для вас — это продолжать оставаться такой, какая вы есть. Из того, что вы мне говорите, и что я видел сам, очевидно, что вы хотите быть хорошей — хорошей сестрой, хорошей женой. Вы не имеете намерения отказываться от своих обязательств и не хотите становиться грешницей. Послушайтесь моего совета, Элинор: отправляйтесь домой, и говорите Мельбурну «нет» до тех пор, пока он не приведет вам такого кандидата в супруги, какого вы хотите.

Пропади все пропадом! Ей не хотелось в этом признаваться, но он опять был абсолютно прав. Она не сумела вовремя смахнуть набежавшую слезу, и она скатилась по щеке.

— У меня есть кое-какие идеи относительно того, что я и действительности хочу, но, находясь в крепости Гриффинов, мне никогда не удастся их осуществить. Может быть, я и не знаю точно, что я хочу и кого я хочу, — дрожащим голосом произнесла она, — но я не сдамся, пока этого не пойму. Я не хочу возвращаться к скучной, лишенной мечты жизни, не узнав хотя бы разок, что такое настоящее приключение. Не хочу. И не смогу, Валентин.

К ее удивлению, он заинтересовался.

— Приключение? — повторил он. — Какого же рода?

Она сделала глубокий вдох, закрыла глаза и попробовала представить себе, что бы она сотворила, если бы могла хоть разок сделать все, что пожелает.

— Что-нибудь неистовое, необузданное и совершенно безумное. Что-нибудь грешное. — Элинор снова открыла глаза. — А потом, я думаю, я смогла бы найти мужа, который бы подходил мне и не слишком раздражал Мельбурна.

— Неплохо звучит, — улыбнулся он, и губы его чуть дрогнули. — Значит, вы решились.

— Да. Что вы об этом думаете, Валентин?

— О том, что я думаю, можно написать несколько томов, — сказал он. — Попробую найти подходящее греховное приключение для вас. Но я не гожусь на роль свата, так что в том, что касается выбора мужа, действуйте по своему усмотрению.

Ну что ж, он, кажется, наконец-то предложил ей свою помощь. Со временем она уговорит его и на что-то более серьезное. В данный момент важнее всего было то, что у нее появился союзник. Элинор, подчиняясь импульсу, сделала шаг к нему и, обняв, произнесла:

— Спасибо.

Валентин, взявшись пальцами за подбородок, приподнял ее голову, потом медленно наклонился и прикоснулся губами к ее губам — нежным, манящим, восхитительным поцелуем. Она затаила дыхание. Дрожь пробежала по ее спине. Хотя они не двинулись с места, она могла бы поклясться, что ее ноги приподнялись над травой. Неудивительно, что женщины падали без сознания у его ног. Когда он выпрямился, она обнаружила, что прислонилась к его груди.

— Я предупреждал, чтобы вы меня не благодарили, — тихо сказал он, осторожно поставив ее на ноги, и продолжил прогулку.

Но она все равно была ему благодарна. Воспоминания о противных, жадных губах Стивена Кобб-Хардинга вдруг стерлись, как не бывало. Их вытеснили мысли о чем-то гораздо более приятном и волнующем.

Глава 8

Сославшись на мнимую встречу со своим портным, Валентин привез Элинор домой задолго до оговоренных двух часов. Едва выехав с подъездной аллеи, ведущей к дому Гриффинов, он снова остановил упряжку.

— Вилли, поезжай домой, — сказал он, передавая груму вожжи и соскакивая на землю. — Я хочу пройтись пешком.

— Как прикажете, милорд, — ответил ливрейный грум и, прищелкнув языком, взял с места, влившись в поток уличного движения.

Все шло не так, как Валентин предполагал. Он, например, собирался убедить Элинор бросить наивную затею с мятежом или, по крайней мере, не рассчитывать на него как на своего инструктора. Но теперь он, судя по всему, крепко увяз в самом центре битвы, развернувшейся в клане Гриффинов. Он буквально добровольно вызвался помочь ей найти то, что удовлетворило бы ее мечту о приключении. Он. Добровольно. А дальше все пошло еще хуже.