Книга Планета обезьян - Пьер Буль

Но в тот день Корнелий прийти не смог, и Зира предложила посетить зоологический сад, примыкавший к парку. Я бы, конечно, предпочел сходить в театр или в музей, но эти развлечения были мне пока что недоступны. Кое-какое представление об обезьяньем искусстве я, правда, уже составил, но лишь по книгам. Меня приводили в восхищение репродукции классических картин — портреты знаменитых обезьян, сельские пейзажи, обнаженные фигуры сладострастных самок, вокруг которых порхали крылатые обезьянки, изображавшие Амуров, или батальные сцены, в которых участвовали страшные гориллы в сверкающих мундирах. Были у обезьян и свои импрессионисты, а некоторые современные художники возвысились даже до абстрактной живописи. Со всем этим я познакомился у себя в клетке при свете электрического фонарика.

Я не мог голышом появиться в театре, поэтому Зира водила меня только на спортивные зрелища под открытым небом. Так я увидел игру, напоминающую наш футбол, присутствовал на жуткой встрече по боксу между двумя гориллами и любовался состязанием по легкой атлетике, во время которого воздушные гимнасты-шимпанзе взлетали в прыжках с шестом на головокружительную высоту.

Ну что ж, сегодня я согласился посетить зоосад.

Сначала я не заметил там ничего примечательного. Животные весьма напоминали наших земных зверей. Здесь были хищники, хоботные, жвачные, пресмыкающиеся и птицы. И если я видел трехгорбого верблюда или кабана с козлиными рогами, это меня никак не могло удивить после всего, что я уже повидал на Сороре.

Изумляться я начал, когда мы дошли до секции людей. Зира пыталась меня увести, видимо, сожалея, что вообще затеяла эту прогулку, но мое любопытство было слишком велико, и я дергал поводок до тех пор, пока она не уступила.

В первой клетке, у которой мы остановились, сидело человек пятьдесят женщин, мужчин и детей, выставленных здесь напоказ к великой радости обезьян-ротозеев. Люди лихорадочно суетились, прыгали, толкались, кувыркались и выкидывали всевозможные фокусы, стараясь привлечь к себе внимание. Поистине это было небывалое зрелище!

Каждый пленник стремился заслужить одобрение маленьких обезьянок, которые время от времени кидали в клетку фрукты или пряники, купленные при входе в зоосад у старой самки-шимпанзе. Когда кто-нибудь из людей, ребенок или взрослый, проделывал особенно забавный трюк — взбирался по решетке, прыгал на четвереньках или начинал ходить на руках — он получал вознаграждение. Но едва лакомый кусочек падал среди толпы пленников, тотчас начиналась свалка — люди дрались, царапались, таскали друг друга за волосы, — и все это с яростным визгом, с криком, со звериным рычанием.

Некоторые более пожилые люди не участвовали в потасовках. Они сидели в стороне, поближе к решетке, и, завидев, что какая-нибудь маленькая обезьянка сует лапу в мешочек с угощением, умоляюще протягивали к ней руки. Обезьяний малыш обычно в испуге отскакивал, но, когда родители или друзья поднимали его на смех, он набирался храбрости и, весь трепеща, передавал лакомство из руки в руку.

Появление в зоосаде человека на поводке произвело сенсацию как среди пленников, так и среди зрителей-обезьян. Люди в клетке на минуту прервали свою беготню и подозрительно уставились на меня, но поскольку я держался смирно и с достоинством отказывался от подачек, которые боязливо протягивали мне обезьяньи малыши, и пленники и зрители вскоре перестали обращать на меня внимание, и я получил возможность беспрепятственно наблюдать за теми и другими. Скотское поведение людей вызывало у меня краску стыда, особенно когда я лишний раз убеждался, насколько они похожи на меня внешне.

В других клетках я увидел те же самые унизительные представления. Сердце мое ожесточилось, и я уже готов был последовать за Зирой, тянувшей меня за поводок прочь из этого ада, как вдруг в глаза мне бросилось такое, что я едва удержался, чтобы не закричать. В одной из клеток в стаде людей я увидел моего спутника по космическому путешествию, прославленного профессора Антеля, который был руководителем и душой нашей экспедиции. Наверное, он, как и я, попал в ловушку, но, видимо, ему не повезло, и его продали в зоосад.

Я был так счастлив видеть его живым и здоровым, что слезы выступили у меня на глазах. Но тут же я подумал, в каких ужасных условиях он находится, и содрогнулся. Буря чувств, одолевавших меня, вскоре сменилась унылым изумлением, когда я заметил, что великий ученый ведет себя точно так же, как остальные обитатели клетки. Это было невероятно, однако приходилось верить своим глазам. Профессор Антель примкнул к группе пожилых самцов, которые не участвовали в свалках, а только протягивали за подачкой руки с умоляющими гримасами. Я видел, как он это делал, и ничто в его поведении не отличало его от людей Сороры. Маленькая обезьянка дала ему банан. Профессор взял его, уселся, скрестив под собой ноги, и начал торопливо пожирать подачку, не спуская со своего благодетеля жадного взгляда, как будто надеялся получить еще. При виде этой сцены я снова заплакал. Мне пришлось шепотом объяснить Зире причину моего горя. Я хотел подойти и заговорить с профессором, но она решительно этому воспротивилась. Я ничем не смог бы ему помочь, а бурное свидание грозило вызвать нежелательный скандал, который повредил бы нам обоим и помешал моим собственным планам.

— Мы займемся им после конгресса, когда ты будешь признан и принят в наше общество как разумное существо, — сказала мне Зира.

Она была права, и я с горечью позволил увести себя из зоосада.

По дороге к машине я объяснил Зире, кто такой профессор Антель и какой репутацией он пользовался на Земле среди ученых. Она долго думала и в конце концов пообещала сделать все возможное, чтобы вызволить его из зоосада. Пока мы добирались до института, я немного успокоился, однако когда гориллы принесли вечернюю кормежку, она встала у меня поперек горла, и я отказался от еды.

7

За неделю перед конгрессом Зайус зачастил ко мне, подвергая меня самым нелепым испытаниям. Его секретарша не успевала заполнять многочисленные листки замечаниями и наблюдениями, относящимися к моей особе. Я же лицемерно старался вести себя не умнее, чем от меня требовалось.

Наконец конгресс начался, однако первые два дня были посвящены теоретическим дискуссиям, и за мной явились только на третий день. Но все это время я был в курсе событий благодаря Зире, Зайус уже выступил с длинным докладом, в котором представил меня как человека с удивительно развитыми инстинктами, но полностью лишенного разума. Корнелий задал ему несколько коварных вопросов, чтобы докладчик объяснил, как он оценивает те или иные особенности моего поведения. Это разожгло старую вражду, и последнее заседание было довольно бурным. Ученые разделились на два лагеря: одни доказывали, что у животных вообще не может быть души, другие — что различие между психикой обезьян и животных выражается только количественно, но не качественно. Разумеется, истинной подоплеки этого спора не знал никто, кроме Корнелия и Зиры. Тем не менее в докладе Зайуса были приведены факты столь поразительные — о чем этот болван даже не подозревал, — что многие беспристрастные наблюдатели и даже некоторые заслуженные ученые были смущены, и по городу распространился слух о совершенно необычайном человеке.