Книга Когда говорит кровь - Михаил Беляев

Стоявший рядом солдат поднял окровавленный нож, выпавший из рук Кардариша и, разрубив веревки, вложил его в руки Лиафа Тивериша. Тот взял клинок и, полоснув по левой руке, взвизгнул от боли. Старейшину затрясло, а брызнувшая кровь окропила помост перед ним. И всё же, уже не гнущимися пальцами он перехватил кинжал и завыв как ошпаренная собака, разрезал вены на правой руке.

— Желает ли и Тэхо Ягвиш принять вину и самому вершить над собой суд? — холодно произнес глава рода Тайвишей.

— Я… я не виновен! — взвизгнул юноша. — Они подговорили меня! Заставили клеветать и лжесвидетельствовать перед Синклитом!

— Сопляк, — с трудом выдавил из себя Кирот Кардариш. Повернув голову, он плюнул в сторону мальчишки, после чего качнулся и рухнул на одно колено.

— Я не виновен! — вновь выкрикнул самый молодой из тройки. — Я никогда не убивал свободных! Только рабов! Я не был старейшиной в войну! Я мал, мне только семнадцать! Я… я… я приму изгнание, я заплачу всё! Дайте мне корабль и отправьте в Айберу или Фальтасарг! Да хоть к северным варварам! К клавринским племенам! Я хочу жить! Молю!

Юноша рухнул на колени. Его трясло, а из глаз брызнули слезы. Лико Тайвиш подошел к нему и одним резким ударом вогнал меч сверху вниз слева от шеи. Тот дернулся, захрипел, а потом обмяк. Стоило воину выдернуть клинок, как тело, бывшее ещё мгновение назад старейшиной и главой древнего благородного рода, чья славная история исчислялась столетиями, рухнула на доски, словно опрокинутый мешок.

— Народ вынес свой вердикт, Ягвиш, — проговорил Лико Тайвиш, вытирая клинок о белоснежную мантию казненного юноши.

Толпа взревела, подбадривая стратига, и в этом всеоглушающем рёве, потерялся стук ещё одного упавшего тела. Лиаф Тивериш рухнул на помост прямо лицом вниз, и только Кирот Кардариш, продолжал держаться. Стоя на одном колене и стиснув зубы, он держал окровавленные руки перед собой. Но жизнь утекала даже из его крепкого и массивного тела. Старейшина поднял голову и посмотрел на Лико Тайвиша.

— Ты не победил, — прохрипел он и тут же качнулся, а потом рухнул на доски.

Верховный стратиг подошел к распластавшемуся алатрею и, перевернув его на спину, закрыл опустевшие глаза мертвеца.

— Суд свершился, — сухо проговорил Лико Тайвиш.

Толпа взревела бодрым ликованием. Они, простые люди Кадифа, только что вынесли приговор старейшинам, и он оказался исполнен. Никогда раньше у них не было такой власти и никогда раньше они не чувствовали себя такой силой. Они, мелкие люди огромного города, лавочники и купцы, рабочие и слуги, стражи и бандиты, неожиданно оказались гражданами наделенными правом. Словно их далекие, почти легендарные предки эпохи Союза, что вершили судьбу молодого государства на общих собраниях, они подали голос, и голос был услышан.

— Свободные граждане Тайлара, трое заговорщиков, что мечтали подмять под себя государство, мертвы, — прокричал Лико Тайвиш, когда гул толпы немного стих. — Но остались те, кто служил им, кто по их воле обнажил оружие против Кадифа и Тайлара, в безумной попытке захватить над ними власть. Я говорю о наёмниках и рабах. По древнему закону, раб несет ответственность вместе со своим господин, а потому всякий из них будет немедленно предан мечу. Что же до наёмников — они лишь взяли деньги за работу, да так и не смогли её выполнить. Они бились, точнее — пытались биться с моими войсками, но больше сдавались и бросили оружие. Они не воины и не армия. Они просто получили серебро за то, чтобы казаться грозной силой. Мы проучили их. И я думаю, что урок ими усвоен. Посему я, как Верховный стратиг и их победитель, дарую им свою милость. И если вы, о люди Кадифа, согласны со мной, то они вольны идти по своим домам.

Толпа вновь притихла, но совсем ненадолго, родив из своих глубин новый громкий клич: «Отпустить!» Это слово понеслось по рядам, отзываясь тысячами и тысячами голосов. Ведь в отличие от рабов или старейшин, наёмники были такими же кадифцами как и они сами. Простыми людьми, крови которых они не желали. И вместе с этим толпа постигала ещё одну сторону власти. Сторону, неразрывно связанную с правом лишать жизни. И именовалась она «милость».

— Воины, граждане Тайлара сказали свою волю.

Солдаты тут же принялись исполнять приказ. И не только своего командира, но и собрания. На глазах толпы, они начали освобождать наёмников и резать рабов. Невольники кричали, дергались, пытались встать, но тяжелые железные цепи надежно держали их, пока воины Лико Тайвиша делали свою кровавую работу. Пара сотен скованных человек падали под ударами мечей и копий, пока другие спешили раствориться в толпе, которая встречала их все больше свистом и насмешками. Да, она даровала им жизнь и свободу. Но разве могла она отказать себе в удовольствии заклеймить позором проигравших? Конечно же нет. Ведь это слишком сильно противоречило бы её природе.

Всё было закончено быстро. И когда последний раб пал, пронзенный ударом копья, а последний наемник, лишившись веревок, затерялся в человеческом море, Лико Тайвиш вновь поднял руку и заговорил с площадью.

— Вольные граждане Тайлара, заговор против нашего государства раскрыт и предотвращен. Старейшины алатреи не смогли захватить власть. Но Синклит, всё ещё полниться теми, кто желает подчинить себе всех нас. Часть заговорщиков бежала, часть скрыта и прячется среди нас. И они ещё попробуют взять то, что считают своим. А своим они считают Тайлар! И я, ради памяти своего отца, ради своей семьи, ради своих побед и преданных мне воинов, ради всей нашей страны, наших богов и традиций, ради каждого из вас, прошу у вас права защитить государство! Сограждане, стоя тут перед вами, я, Лико Тайвиш, покоритель земель харвенов и Верховный стратиг, прошу о праве защитить то, что дорого всем нам. Я прошу о праве восстановить законы, попранные жадными лицемерами, мечтавшими растащить все государство по своим мелким уделам и обратить вас в рабов. Я прошу о праве вершить суд над изменившими законам богов и людей старейшинами и их приспешниками. Я прошу о праве вернуть на эту землю закон и справедливость! Свободные люди Тайлара, я прошу об этом праве вас. Так что, вы доверите мне такое право?

Стоявшие вокруг люди растерянно переглядывались. Им уже дали право решать вопросы жизни и смерти. Казнить и миловать. Но теперь их просили о большем. Их просили о власти. Просили о доверии, как просят равных, и они не знали, как им быть. Точнее знали, ибо этому человеку они и вправду хотели довериться. Но вековая привычка слушать мантии и их сановников сковывала их, зажимая в глотках нужные слова. Выученная покорность, запирала их волю и не давала ей вырваться наружу. Они просто стояли, изумленно смотря то друг на друга, то на полководца, не решаясь дать ему ответить.

И вдруг у толпы прорезался голос. Одинокий и не очень громкий охрипший голос:

— Мы с тобой, командир! Бери власть в свои руки!

Он прозвучал так близко от Скофы, что тот вздрогнул и закрутил головой, ища его источник. Все люди вокруг были похоже друг на друга, но его взгляд почему-то сам собой зацепился за седого одноглазого мужчину, в потертом и плохо залатанном кожаном доспехе. Вместо левой руки, у него был косой обрубок по локоть, борода на левой же щеке расходилась, обнажая уродливый зарубцованный ожог, а уши были срезаны.