Книга Возрождение - Уильям Джеймс Дюрант

путь ему преграждает удерживаемая немцами местность, он временно укрылся в Ферраре, а затем в Венеции. Затем он отправил послание своему другу Баттисте делла Палла, художественному агенту Франциска I во Флоренции: Не присоединится ли он к Анджело в бегстве во Францию?60 Баттиста отказался покинуть пост, который был отведен ему для обороны города; вместо этого он написал Анджело горячий призыв вернуться к исполнению своих обязанностей, предупреждая, что в противном случае правительство конфискует его имущество, оставив без средств к существованию его обнищавших родственников. Около 20 ноября художник вернулся к работе над флорентийскими укреплениями.

По словам Вазари, он находил время, даже в те волнительные месяцы, чтобы тайно продолжать работу над гробницами Медичи, а также написать для Альфонсо Феррарского наименее характерную из своих работ — «Леду и лебедя». Это было странное произведение для человека, столь слабо сексуального и в целом пуританского; и, возможно, оно исходило от временно расстроенного разума. На картине изображен лебедь, совокупляющийся с Ледой. Альфонсо был в некотором роде развратником между войнами, но, видимо, он не выбрал эту тему. Гонец, которого он послал за обещанной работой, разочарованно сказал: «Это просто безделица», и не предпринял никаких усилий, чтобы заполучить ее для герцога. Анджело отдал картину своему слуге Антонио Мини, который увез ее с собой во Францию, где она попала в коллекцию всеядного Франциска I. Она оставалась в Фонтенбло до правления Людовика XIII, когда один из высокопоставленных чиновников приказал уничтожить ее за непристойность. Насколько этот приказ был выполнен, и какова дальнейшая история этого оригинала, неизвестно. Копия хранится в запасниках Лондонской национальной галереи.61

Когда Флоренция перешла к вернувшимся Медичи, Баттиста делла Палла и другие республиканские лидеры были преданы смерти. Микеланджело два месяца прятался в доме друга, ожидая в любой момент подобной участи. Но Климент считал, что живым он стоит больше, чем мертвым. Папа написал своим правящим родственникам во Флоренции, чтобы они разыскали художника, отнеслись к нему с вежливостью и предложили возобновить пенсию, если он возобновит работу над гробницами. Михаил согласился. Но, как и в случае с мавзолеем Юлия, ум понтифика и художника задумал больше, чем могла исполнить рука, и папа не смог прожить достаточно долго, чтобы довести задуманное до конца. Когда Климент умер (1534), Микеланджело, опасаясь, что Алессандро Медичи причинит ему вред, когда его покровителя не станет, воспользовался первой же возможностью, чтобы ускользнуть в Рим.

Глубокая и мрачная печаль отличает гробницы, а также торжественную Мадонну Медичи, которую Анджело также вырезал для Сакристии. Историки, увлекающиеся демократией (и преувеличивающие ее масштабы во Флоренции), обычно полагают, что лежащие фигуры символизируют город, оплакивающий свою вынужденную капитуляцию перед тиранией. Но такая интерпретация, вероятно, причудлива: в конце концов, они были созданы, когда Медичи достаточно хорошо правили Флоренцией; они были вырезаны для папы Медичи, неизменно любезного с Анджело, и художником, обязанным Медичи с юности; не ясно, что он намеревался осудить семью, чьи гробницы он готовил; и в его изображениях Джулиано и Лоренцо нет ничего унизительного. Нет, эти фигуры выражают нечто более глубокое, чем любовь богатых к свободе управлять бедными без помех со стороны дома Медичи, обычно популярного в народе. Они выражают скорее усталость Микеланджело от жизни, усталость человека, у которого не выдержали нервы и титанические мечты, которого подстерегает тысяча невзгод, которого почти в каждом начинании преследует унылая неподатливость материи, тупость власти и зазывные кредиты заемного времени. Анджело наслаждался лишь немногими прелестями жизни: у него не было друзей, равных ему по уму; женщина казалась ему лишь гладкой анатомией, угрожающей покоем; и даже самые величественные его триумфы были результатом изнурительного труда и боли, незаконченной симфонией меланхоличных размышлений и неизбежного поражения.

Но когда Флоренция пала перед лицом самых жестоких тиранов, и террор воцарился там, где когда-то счастливо правил Лоренцо, художник, высекавший в мраморах святилища Медичи критику жизни, а не просто теорию правления, почувствовал, что эти меланхоличные фигуры выражают также и ушедшую славу города, вскормившего Ренессанс. На открытии статуи Ночи поэт Джанбаттиста Строцци написал четверостишие литературного содержания:

Ночная тысяча, изящно позирующая здесь. В дремотном состоянии ангел привел его в чувство. Из этого камня. Спит, жизнь ее чревата. Разбуди ее, недоверчивый, она заговорит с тобой.

Микеланджело простил комплиментарный каламбур в адрес своего имени, но отверг его интерпретацию. Он дал свое собственное в четырех строках, которые являются самыми откровенными в его поэзии:

Caro m'è il sonno, e più l'esser di sasso В течение долгого времени. Не видеть, не чувствовать себя — это большая удача; Però non mì destar; deh! parla basso. — Дорогой мой сон, но еще больше — камень, Пока царят разруха и бесчестье. Ничего не видеть, ничего не чувствовать — вот моя великая выгода; Тогда не будите меня; говорите тише.62

XI. КОНЕЦ ЭПОХИ: 1528–34

Климент умер только после того, как совершил еще один поворот в политике и увенчал свои бедствия потерей Англии для Церкви (1531). Распространение лютеранского восстания в Германии создало для Карла V трудности и опасности, которые, как он надеялся, могли быть смягчены всеобщим собором. Он настоятельно просил об этом Папу, но был возмущен постоянными отговорками и задержками. Раздраженный в свою очередь тем, что император отдал Реджио и Модену Ферраре, Климент снова склонился к Франции. Он принял предложение Франциска о том, чтобы Катерина Медичи вышла замуж за второго сына короля Генриха, и подписал секретные статьи, обязывающие его помочь Франциску вернуть Милан и Геную (1531).63