Книга Дороги и судьбы - Наталия Иосифовна Ильина

было трудно, но — и выносили, и объясняли. Ну, прежде всего, всегда возможны ошибки, пройдет время — разберутся и отпустят. А еще объясняли так: знать-то мы его, конечно, знали, но не так уж близко. Мало ли что… А вдруг он притворялся, что любит страну социализма, а приехал сюда вредить? Яд подозрительности, которым были пропитаны газеты того времени, заражал и нас! Утешало также и то, что ведь нас то, и большинство других репатриантов, в Казани обосновавшихся, никто не трогает. Потому, что мы честные, мы хорошие, ни в чем не виноватые, и стремимся только к одному: быть полезными своему отечеству!

Все понять, все объяснить, все оправдать помогала не только советская печать. Еще в Шанхае попалась мне в руки книга двух американских журналистов Сейерса и Альберта Кана: «Тайная война против России». Стоило ее прочитать, как все становилось на место! Оказывается: в тридцатые годы в СССР действовала пятая колонна, куда входили крупные военачальники и политические деятели. Если бы Сталин их вовремя не обнаружил и не уничтожил, — война не была бы выиграна! Великолепными аргументами снабдило меня это произведение для споров с некоторыми отсталыми элементами из старшего поколения эмиграции…

У этих двух американцев не было недостатка в единомышленниках. В том же 1946 году на первой странице французской коммунистической газеты «Летр Франсэз» появилась статья главного редактора Клода Морган. Морган утверждал, что московские процессы тридцатых годов помогли Сталину произвести нужную чистку, вовремя обезвредив опасных преступников. Мысль, значит, та же: не будь московских процессов, не была бы выиграна война, а следовательно, утверждает Морган, не была бы освобождена Франция!

За искренность американцев поручиться не могу. Известно, что Сталин щедро платил за такого рода обман общественного мнения, или, выражаясь словами Заславского: «за нечестную дезинформацию». А вот что касается Клода Моргана, он спустя полтора или два десятка лет о своих словах пожалеет, в чем признается публично. Значит, московские процессы он защищал искренне, было время, когда он так думал, и его дезинформацию можно назвать честной. Честно дезинформировал своих читателей и бедный Петерец.

Господи боже, как вспомнишь сейчас, сколько же было в те годы людей, готовых с пеной у рта защищать все происходившее в СССР. Среди них Бернард Шоу, Фейхтвангер, Ромен Роллан и многие другие. Многим хотелось верить, что социализм не утопия, а реальность, он есть, он построен, это возникло счастливое общество, где отсутствует эксплуатация человека человеком. «Там совершается беспрецедентный опыт, наполняющий наше сердце надеждой, — писал Андре Жид в начале тридцатых годов, — и мы ждем от него огромного успеха, способного увлечь за собой все человечество. Чтобы присутствовать при этом стоит жить, а чтобы помочь этому и жизнь отдать». И еще: «Защита СССР — это защита культуры!» Пройдет время и он свои взгляды изменит.

Восторженное отношение к СССР объяснялось в те предвоенные годы еще и тем, что на Европу надвигался Гитлер. Не в пример Сталину — секрета из своих намерений Гитлер не делал, поступков своих не скрывал, его концлагеря находились в центре Европы, об их существовании было известно всем, в то время как в СССР миллионы ни в чем не повинных людей гибли в таких отдаленных местах, что о них никто толком не знал, и можно было утверждать: нет этого, не существует, клевета врагов, миф! Тут под рукой фашизм, поклявшийся погубить цивилизованный мир, но существует противоядие — великая страна социализма!

<Пытались за> ставить полюбить пьесу Софронова «Московский характер», а ее в 1949-м, кажется, году, было велено любить всем. Лишь безродные космополиты находили в этой пьесе недостатки, за что были обруганы в печати, а некоторые даже и — арестованы. До сегодня помню, как в неурочное время, среди бела дня — а день был воскресный — ворвался ко мне Юра [Сдобников], размахивая «Литературной газетой». Хозяйка дома, печка топлена, я нагрела в тазу воды и мирно стирала свое бельишко. Вот тут и ворвался Юра. Ты говорила… А вот тут пишут… Ладно, оставь, я потом прочитаю… Нет, ты сейчас читай, при мне читай, и — обсудим! Что обсуждать, ты-то пьесы не видел? — А зачем мне видеть, раз газета, да еще «Литературная» пишет… И уже не до бельишка, не до стирки было…

До чего же мы, господи, себя доводили! До чего довели!

Я написала эту предысторию, чтобы было понятно, какие у меня были настроения, когда год спустя, в первые месяцы 1950 года переступила порог редакции «Крокодила», — с чего и начинается история моих фельетонов в СССР. Именно в этих, выше описанных настроениях, я и пребывала. Это пояснить необходимо. Ведь сорок лет почти прошло. Ведь сегодня я слышу милые наивные вопросы от представителей племени младого, непоротого и непуганого, в те годы еще далеко не родившихся: «Н. И., а как же вы сюда поехали, ведь вы же знали, что тут делалось?»

Это они теперь знают, и им кажется, что все всегда знали всё.

Иллюстрации

Наталия Ильина

Иосиф Сергеевич Ильин, отец

Екатерина Дмитриевна Воейкова-Ильина, мать

«Дядюшка профессор» Александр Иванович Воейков

Александр Дмитриевич Воейков с женой Надеждой Башмаковой

Старинный дворянский род Воейковых. Стоят: Дмитрий, Катя, Мара. Сидят: Иван, Павел, Ольга Александровна, Александр

Отъезд гостей из Самайкина. За экипажем стоит Екатерина Дмитриевна с Татой на руках

Няня Паша, Екатерина Дмитриевна, Гуля и Тата

Муся и Тата в Самайкине

Тата с няней Пашей. Самайкино, 1915 г.

Тата со швейцарской бонной Мамзей. Самайкино

Юра, Гуля, Алек, Тата. Самайкино

Тата с бабушкой Ольгой Александровной Воейковой и ее сестрой Александрой Александровной Мертваго

Тата с отцом в Петрограде

Ильины. Иосиф Сергеевич, Гуля, Тата и Екатерина Дмитриевна. Харбин, 1920-е гг.

Тата с мамой и сестрой Гулей. Харбин, 1920-е гг.

Наталия