Книга По следам прошлого - Ольга Савченя

Замолчала и отвернулась, пряча от меня лицо.

— У всех бывают неудачи, — выпалил первую чушь, пришедшую в голову, едва не потянувшись рукой к девичьему подбородку. Хотелось видеть карие глаза, видеть эмоции. Стиснул мокрыми ладонями колени, с трудом останавливая себя от бездумных порывов. Облизал сухую корочку, покрывшую губы, и мысленно стал подыскивать более достойные слова утешения.

Аня тряхнула волосами; вновь подарила возможность любоваться своим лицом.

— Это не было неудачей, — со злобой произнесла и поморщилась. С силой потерла большим пальцем костяшку указательного. — Это было незнание. На Земле сказали бы о низкой квалификации, но у нас даже слова такого нет. Наверное, поэтому меня никто не осуждает.

Скривилась и, не позволив и слова вставить, выплюнула со жгучей ненавистью:

— Знахаркам тут заглядывают в рот. Имели бы традицию кланяться из уважения, так лбы бы перед нами порасшибали! Они мне благодарны! Уважают уже за то, что мне покровительствуют Айссия! Раздражают!

Передернула плечами и, по-прежнему глядя перед собой, ухмыльнулась. Я проследил за ее взглядом, и постарался понять, кого она видит там. Опять себя?

— Ты был прав, когда осуждал слепую веру фадрагосцев в духов. Какой толк от Айссии, если я не знаю, как бороться с проблемой?

Я выдохнул шумно. Она подняла руку и растопырила пальцы.

— Нерожденного ребенка надо было перевернуть прямо в животе матери. И я не знала как. — Снова сжала в кулак. — Все казалось таким хрупким, нежным! Потянешь — оторвешь, надавишь — проломишь! Я столько времени пыталась… В какой-то момент подумала, что уже своими попытками замучила до смерти обоих. А потом состояние матери стало очень плохим, и я поняла, что сколько бы еще времени ни потратила, сделаю только хуже. И о принятом решении я не жалею ничуть. Выбора особо и не было: или ее, или никого. А у нее целая гурьба детей и длинная жизнь впереди. Об этом я не жалею.

Жалеешь, иначе не проговаривала бы вслух. Выходит, так и продолжает врать себе? Все грешат самообманом, но я был уверен, что она осознала цену этой самой страшной лжи и, научившись горьким опытом, будет избегать ее.

— Тогда о чем жалеешь? — поинтересовался.

Бодрость в собственном голосе не почудилась. В груди осторожно, словно боясь вспугнуть удачу, расцветала надежда, а вместе с ней очнулся стыд. Аня злится — ей больно, а я радуюсь, что она утешается в беседе со мной. Она делится со мной своими переживаниями. Разве это не хороший знак?

Вся ее выправка вдруг обмякла. Спина ссутулилась, плечи опустились, а она обняла себя и склонилась грудью над коленями. Злость и решительность на лице сменились неуверенностью и глубокой печалью.

— Я не принимаю роды, — робко призналась она. Речь зазвучала тихо, будто журчал крохотный ручеек. — Так… Помогаю порой по мелочи — принеси-подай, подержи-убери. В общем, девочка на побегушках у старшей знахарки.

Теперь к словам приходилось прислушиваться, и я старался не упустить ни одного и не потерять общий смысл. Мне стало крайне важно разобраться в причинах ее тревог.

— В этот раз старшая знахарка занемогла. — Потерла плечи, словно замерзла. — Она сказала, что заразит роженицу, и отправила за мной, и я, как послушная овца, сразу согласилась и побежала. Боялась же, что не справлюсь, знала, что ничего толком в родах не смыслю. — Замолчав ненадолго, обвела двор пристыженным взглядом. Добавила едва слышно: — И все равно согласилась.

— А если бы отказалась? — я удивился ее рассуждениям. — Все закончилось бы еще хуже.

— Надо было сходить к знахарке и попробовать исцелить ее. Может, Айссия справились бы с ее простудой. Или чем там она заболела.

Я хмыкнул.

— Об этом я не подумал.

— И я не подумала.

Молчание опять встало между нами, но теперь не разделяло, а будто, наоборот, склеивало. Несильно — слабо. Настолько слабо, что надежда боялась расти и обманывать меня. Я устал от ее ошибочных ожиданий.

— Я во двор вошла. Дошла до крыльца, и тут вот, прямо на этом месте, осенило.

Я покачал головой. Наконец, оторопь отпустила, позволяя выдохнуть расслабленно и отвести взгляд от лица, будоражащего все внутри. Усмехнулся про себя, окончательно узнавая ту, по ком сердце изнывало тоской все последние периоды.

— Почему ты винишь только себя? — спросил, потирая ладонями. И указал на проблему в ее рассуждении: — Твоя знахарка тоже не подумала обратиться к тебе. Если винишь себя, вини и ее. Всех вини, кто знал о происходящем и об Айссии.

— Да, но…

— И вдруг бы Айссия не исцелили знахарку? — перебил сомнения Ани вторым вопросом. — Ты бы потратила на нее время и силы впустую. Вполне возможно, что роженица не выдержала бы ожиданий и умерла в твое отсутствие. Или на твоих руках. Догадываешься, что тогда было бы?

Посмотрев украдкой на нее, поймал на себе заинтересованный взгляд. Она быстро отвернулась; щеки покраснели на несколько секунд, а затем лицо снова стало белым, как мука.

— Ты бы винила себя за то, что потратила время на знахарку. Потратила время на женщину, которая в тебе не нуждалась, вместо того, чтобы вовремя успеть к той, кому ты была нужна совсем недавно.

Собственные слова отозвались в душе нестерпимой горечью, и я опустил голову. Не углубляясь в размышления о собственных ошибках, спросил твердо:

— Ты сделала все, что могла?

Аня поежилась и потупилась. В широко раскрытых глазах появились проблески понимания, будто девчонка наконец готова была принять безвыходность ситуации и собственную слабость. Она часто забывала, что имеет право на поражение.

— Я же говорю: не, все, что могла, — до последнего сопротивлялась она, — а все, что знала.

Упрямая. Тебе ведь самой станет легче.

— Я так и сказал.

Она приоткрыла рот, но так и не выдавила из себя ни звука. Опустила голову и шумно выдохнула.

Дрожащие ресницы спрятали от меня глаза, в которых плавилось Солнце. Я снова любовался девушкой, ловя взглядом малейшие движения: дрожь ресниц, поджимание влажных и искусанных губ; тонкие пальцы собирали грубую ткань туники в складки выше локтя. Аня часто сглатывала слюну, будто никак не могла проглотить комок. И я сглатывал вслед за ней.

Собирался с духом.

С каких слов начать разговор, ради которого я искал ее? Я подготавливал первые слова, набирал воздух полной грудью — и ничего не мог сказать. Мял руки в замке и все сильнее злился на себя за неуместную робость. Я готов был перевернуть мир вверх дном, чтобы найти ее, но не способен заговорить с ней. Я — Вольный. По крайней мере, был им. Я убивал, запугивал, отбирал, обманывал, льстил, хитрил, зарабатывал деньги промыслом, на который отваживался не всякий — и вот я тут…

Что я должен сказать ей? Понятное дело — правду. Но столько времени прошло, столько событий, связывающих нас, остались в прошлом, и неизвестно сколько событий разделяет нас теперь. Неужели можно просто взять и признаться ей в самых обычных вещах? Так и сказать: Аня, я скучал по тебе?