Книга Нашествие монголов - Василий Ян

При этом Бату-хан не раз говорил:

– Могучий бог войны Сульдэ еще от меня не отвернулся!

Но в этот роковой день Саин-хан почувствовал угрозу возможной опасности. Всегда полагаясь только на себя, считая, что для него нет ничего невозможного, в этот день он почуял веяние черного крыла беды, и ему представилось вдруг страшное крушение задуманного похода, развал величественного плана завоевания вселенной, плана волнующего, задуманного его более счастливым, но ненавистным дедом.

Чтобы проверить свои опасения, Бату-хан созвал «малый совет» из семи высших умудренных опытом чингисидов и багатуров. Однако, из гордости решив пока не раскрывать перед ними возникших тревог, он надеялся в разговоре навести своих собеседников на те же мысли, но сделать так, чтобы эти опасения исходили как будто от них самих.

В назначенный час все входили, скрестив руки на животе, в комнату, украшенную при входе двумя позолоченными китайскими «драконами счастья». Комната «великого приема» небольшая, квадратная. Пол затянут хорезмским красным ковром. У задней стены разложен, поверх первого, другой небольшой шелковый персидский ковер с причудливым рисунком. Здесь посередине лежит стопка квадратных, выделанных до нежности замши кусков толстой верблюжьей кожи. На стене, над этим священным местом, прикреплены два «туга», – знамена правого и левого крыла монгольского войска. Между ними – девятихвостый «туг» джихангира, Повелителя Вселенной и начальника всех монгольских сил. Среди восьми густых черных хвостов яка посредине выделялся длинный рыжий хвост знаменитого Чингисханова жеребца.

Эта стопка из двадцати семи (три счастливых девятки!) верблюжьих кож, заведенная Потрясателем Вселенной, являлась священным походным троном внука его – Бату-хана. Все монголы помнили однажды сказанные Бату-ханом слова: «Полководец не должен возить с собой золотой трон. Он должен отбирать золотые троны у покоренных владык и переливать их в кубки для веселых пиров с верными соратниками. Троном великого смелого завоевателя должен быть подседельник его коня».

По правую сторону от трона обычно садились великие начальники отдельных орд, кюряганы[423]-чингисиды: Орду, Шейбани, Гуюк и Менгу. В этот вечер Орду еще не явился. Гуюк (как обычно) тоже прислал гонца с известием, что он заболел. По левую сторону поместились грозные темники: Пайдар, Кадан, Бурундай и великий аталык, воспитатель и военный советник Бату-хана, Субудай-багатур, сверлящий каждого своим единственным глазом.

Бату-хан поднялся по витой лестнице и вошел бесшумной походкой тигра.

– Да сохранит тебя вечное небо на тысячу лет! – склонившись, воскликнули все ожидавшие.

Гибкими движениями хищного зверя Бату-хан уселся на желтой стопке верблюжьих кож и обвел всех внимательным взглядом: никакой тревоги или озабоченности ни у кого на лице он не заметил.

Все подходили к Бату-хану и совершали положенные выражения верности и почтения, целуя ковер между руками. Затем медленно и с достоинством садились вдоль стен. Ловко проскользнувший в комнату негритенок Саид принес ворох ковровых подушек и подложил каждому под руку. Осталось пустым только место справа от Бату-хана, где обычно сидел его старший и любимый брат Орду.

Общее молчание прервал хан Менгу, сказав с приветливой улыбкой:

– Кажется, мы уже накануне «счастливого дня», начала долгожданного похода? Как ты здравствуешь, наш любимый Саин-хан? Силен ли ты? Как дышит твоя грудь? Как могучи твои руки?

Бату-хан равнодушно отвечал, смотря прямо перед собой:

– Благодарение вечному небу! Я здоров. Все благополучно. Ты здоров ли?

Менгу пробормотал обычную благодарность.

Все затихли, ожидая, что скажет Бату-хан. Он начал отрывисто:

– Верно сказал мой почтенный кюряган Менгу. Впереди «счастливый день». Он уже близок. Но… поведайте мне, что вы думаете, все ли у нас благополучно? – Бату-хан обвел всех угрюмым взглядом и остановился на крайнем слева хане Шейбани. Тот поправил колпак из пушистой черной лисы, передернул плечом и сказал:

– Как будто все даже очень благополучно. Батыры наши рвутся в поход. Кони сыты, отдохнув за лето. Могучий победоносный бог войны незримо витает над нами и ждет с нетерпением, когда запылит конница. Поход будет так же славен, как все предыдущие походы нашего непобедимого Саин-хана, хотя мы и рассчитывали на большую подмогу, которой, к сожалению, теперь лишились.

Все сидевшие воскликнули:

– Да живет и будет всегда озарен блеском победы великий Саин-хан! Он справится со всеми противниками! Горе тем, кто встанет на его пути!

Бату-хан тихо процедил сквозь зубы, но все расслышали загадочные слова:

– Шейбани-хан что-то знает, но предпочитает умолчать. – Бату-хан перевел свой взгляд на задумавшегося Менгу-хана: – А ты что скажешь, мой всегда правдивый советник?

Общий любимец, всегда беспечный и чуждый коварства, Менгу-хан развел руками:

– Что я могу сказать? Я никогда не боюсь опасности. Если возникает препятствие или угрожает бедствие, надо только удвоить свою осторожность, свое старание и смелость. Но пусть лучше скажет Шейбани-хан то, о чем он умалчивает.

Шейбани посмотрел на всех, потом строго прикрикнул на негритенка, который стоял у входа, раскрыв рот, внимательно слушая разговор:

– Проваливай отсюда, черный змееныш! – И Шейбани подождал, пока Саид убежал, затем спросил шепотом: – А кто там за занавеской?

– Там находится Юлдуз-Хатун, – сказал спокойно Бату-хан. – Она моя тень и может знать все мои думы. Откликнись, маленькая госпожа этого дворца! Я хочу, чтобы ты лучше слышала нашу беседу.

Нежный голос ответил:

– Я повинуюсь, мой властелин!

Отодвинулась черная шелковая занавеска, расшитая большими золотыми драконами. В глубине небольшой комнаты с низкими диванами вокруг стен сидели две женщины. Их знали все близкие Бату-хана. Это были его маленькая любимая жена Юлдуз-Хатун и преданная ей рабыня, раньше знатная китаянка И Ля-хэ. В раскрытые двери, выходившие на балкон, виднелись низко плывущие облака и багровый закат потухающего солнца.

Шейбани-хан заговорил медленно, растягивая слова:

– Мне думается… что мы начинаем… поход… не вовремя… и даже с большой неудачей…

Все, вздрогнув, замерли, удивленно смотря на хана Шейбани. Слова его показались дерзкими.

– Какой неудачей? – холодно спросил Бату-хан. Но лицо его оставалось непроницаемым.

– Конечно, неудачей! Наше войско сразу уменьшилось на четверть, а может быть, и на две.

– Почему? – так же невозмутимо протянул Бату-хан.

Шейбани, торопясь и волнуясь, стал объяснять:

– Мы давно ждем посольства от кипчакских беков. Но напрасно. Все кипчакские отряды были нами беспощадно разгромлены, и хотя они рассыпались по степи, но упрямо продолжали воевать с нами. Кипчаки храбрые и выносливые противники. К ним не раз подсылались наши послы. Они соблазняли кипчаков, предлагая присоединиться к победоносному монгольскому войску. Если бы они на это согласились, то могли бы принять участие в разгроме «вечерних стран» и набить свои седельные сумы несметными богатствами. Но у кипчаков вместо голов на плечах пустые тыквы с длинными усами и пучком волос на затылке. Отчего они бегут и куда? Кипчаков не менее шестидесяти тысяч кибиток. Они могли бы свободно выставить союзное нам войско в шесть туменов лихих всадников. Но кипчаки бессмысленно убивали наших послов. И теперь, как только наши лазутчики прибывают к ним в кочевья и передают дружеские письма от нашего мудрого советника Субудай-багатура, кипчаки, точно в ужасе, поспешно складывают шатры, вьючат их на верблюдов и уходят на заход солнца.