Книга Мир красного солнца - Клиффорд Саймак

Только теперь я понял, что это такое. Перевернутое распятие. Перевернутое и приколоченное к стене.

Я вскочил, хотя ноги у меня подкашивались, и, стиснув рукопись в руках, стал бормотать, что должен идти, что совсем забыл и что я опаздываю…

Когда я выходил из комнаты, то слышал за спиной настойчивый скулеж и звук когтей, царапающих дверь в попытке прорваться в дом.

Волосы на моей голове стояли дыбом, и я знал, что должен бежать. Даже сейчас, вспоминая все это задним числом, я не стыжусь своего трусливого бегства. Звуки за дверью будили глубинный ужас, скрывающийся в самых темных уголках души. Корни его уходят в то время, когда человек, сжавшись в комок, прятался в пещере и, затаив дыхание, прислушивался к шагам мягких лап, сопению и вою в темноте снаружи.

Я добрался до машины и остановился, взявшись за ручку двери. Теперь, оказавшись в относительной безопасности, я внезапно приободрился. Я видел, что дом не более чем старая деревенская развалюха и что ни в нем, ни вокруг его нет решительно ничего такого, чего следовало бы бояться.

Открыв дверцу машины, я поставил ногу на подножку. При этом я машинально взглянул вниз — и увидел следы. Следы, похожие на коровьи, но по размерам подходящие скорее уж козе. Наверно, Адамс держит коз, на миг предположил я, но тут же отмел эту догадку. Хотя, в конце концов, это могла быть соседская скотина — вполне возможно, животные повалили ветхую изгородь и разгуливают по ферме.

Приглядевшись, я заметил, что бесплодная земля вокруг испещрена целой сетью отпечатков этих раздвоенных копыт, и припомнил ночь бури и цоканье, преследовавшее меня на дороге.

Я сел в машину и хлопнул дверью, как вдруг, словно хлопок был сигналом, из-за угла дома вышла собака. Это был огромный пес с гладкой черной шерстью, я видел, как при каждом шаге перекатываются мышцы под его сияющей шкурой. От него исходило ощущение силы и быстроты.

Пес повернул голову в мою сторону, и я увидел его глаза. Я не забуду их никогда. Из собачьих глазниц на меня смотрело абсолютное зло. У собак не бывает таких глаз.

Я нажал ногой на стартер и вдавил педаль газа в пол[18]. Лишь когда я проехал по дороге добрых десять миль, меня перестала трясти мелкая дрожь.

Добравшись до дому, я вскрыл бутылку и вышел на крыльцо, освещенное осенним солнышком. Я долго сидел там в одиночестве, то и дело прикладываясь к горлышку, — чего со мной раньше не случалось, но после того случая вошло в привычку.

Когда опустилась темнота, я ушел в дом и стал просматривать рукопись Адамса. Как я и ожидал, это оказалась история пыток и истязаний, обширное историческое исследование бесчеловечного обращения человека с человеком. Там были чертежи и рисунки, а также подробные описания устройства и принципа действия каждой адской машины, которая только существовала в истории. С великим тщанием и точностью автор отслеживал то, как со временем совершенствовались способы пыток, каждый метод был описан во множестве вариантов, до мельчайших подробностей, каждая процедура старательно откомментирована.

Кроме того, в рукописи приводился перечень пыток, о которых известно очень мало, так что и сказать о них практически нечего, не говоря уже о публикации.

Перелистывая страницы, я добрался до главы XLVIII и обнаружил, что рукопись там обрывается. Готово было лишь начало раздела.

Оно гласило:

«Но наивысшую пытку, пытку, которая длится и длится бесконечно, удерживая человека на волос от безумия и смерти, можно найти только в глубинах ада, и до сего дня ни одному смертному существу не довелось узнать пытки преисподней до ухода в мир иной…»

Я отложил бумаги и потянулся за бутылкой, но она оказалась пуста, и я швырнул ее через комнату. Бутылка ударилась о камин и разбилась вдребезги. Мелкие осколки весело сверкнули в свете лампы. Скорчившись в кресле, я чувствовал, как страшные руки ада тянутся ко мне. Пот катился градом, сердце билось чуть ли не в горле.

Адамс знал, о чем говорит, — либо знал точно, либо намеревался выяснить. Он сказал, что для завершения книги ему осталось лишь небольшое исследование, последнее небольшое уточнение, которое он должен получить. И я вспомнил следы во дворе и собаку с чудовищными глазами, и как какое-то существо, возможно та же собака, скреблось в дверь в течение всего моего визита.

Долгое время я просидел в оцепенении, но в конце концов поднялся на ноги и подошел к столу. Достав из ящика пистолет, долгое время пролежавший там без дела, я проверил, в порядке ли он, и убедился, что оружие заряжено. Тогда я вывел из гаража машину и погнал по ночной дороге как сумасшедший.

Рваные облака то и дело скрывали умирающую луну, которая к тому времени, когда я достиг фермы Смита, уже опускалась за вершины гор на западе. Над холмами сгустилась предрассветная тишь, и в этом беззвучии мне чудилось, что старый дом дрожит от ярости, словно разгневанный призрак.

Все до единого окна были темны. Я не заметил никакого движения ни в доме, ни в округе. С реки дул свежий и холодный ветер, поля были покрыты инеем. Я поднялся по скрипучим ступеням и постучал в дверь, но ответа не последовало. Я постучал еще раз, потом еще, но тщетно, поэтому повернул ручку, и дверь медленно отворилась.

Стон был слишком слабый и тихий, чтоб услышать его через дверь, но он звучал, ждал меня, когда я вошел в дверь и вступил в кухню.

Это был даже не стон, а бессвязное лепетание. Казалось, эти звуки издает бессловесная тварь, а не человеческое существо. И мне подумалось, что еще совсем недавно они были громче, но теперь тот, кто стонал в доме, совершенно изнемог и не мог повысить голос.

Я нашарил в кармане пистолет и дрожащей рукой извлек его на свет. До смерти хотелось броситься наутек. Но я не мог этого сделать, мне нужно было убедиться. Я должен был удостовериться, что происходящее не так кошмарно, как я вообразил себе.

Я прошел из кухни в столовую, а стон то затихал, то возвышался до жалких потуг на крик — у существа, которое их издавало, не было сил вопить в голос.

В гостиной я увидел на полу тело и осторожно подошел. Тело у моих ног корчилось, извивалось и стонало. Наконец существо на полу осознало, что я здесь, и попыталось подползти ко мне. И хотя с губ его не сорвалось ни одного членораздельного слова, я отчетливо слышал мольбу в душераздирающих стонах, которые исторгала его глотка.

Я попятился в ужасе, но оно доползло до меня и обхватило мои колени руками с когтистыми пальцами. И когда оно запрокинуло голову, чтобы посмотреть на меня, я узнал Фостера Адамса. В гостиной царил мрак, поскольку шторы, как всегда, были опущены, но за окнами столовой небо начинало сереть в предчувствии рассвета.