Книга Мадам Оракул - Маргарет Этвуд

Зато у меня был доступ к эротическим тайнам всех Барбар и Валери, с которыми мы вместе обедали и возвращались из школы, вопреки тому, что подобные вещи они охотнее обсуждали не со мной, а друге другом. Меня исключали из уважения, как монахиню или святую. В сексуальных вопросах эти девочки были строги, доступ к телу осуществлялся строго отмеренными порциями: после третьего свидания — поцелуй; более страстные поцелуи — только при устойчивых отношениях; ниже шеи — запретная зона. Это было до противозачаточных таблеток, и все девочки наслушались достаточно жутких историй — и от матерей и от посторонних — про тех несчастных, кому пришлось выйти замуж, или, хуже того, надо было, да их не брали. Этого хватало, чтобы оставаться непреклонными. Если кто и заходил дальше положенного, то никому об этом не рассказывал.

Итак: мой первый сексуальный опыт. Я возвращалась из школы с Валери. Позднее она появлялась на страницах «Костюмированной готики» в качестве приглашенной звезды, однажды — в юбке с фижмами, другой раз — в псевдоантичном наряде эпохи Регентства, с низким вырезом на груди. В тот день на ней были красный свитер со значком-пуделем, красная клетчатая юбка в тон, легкие мокасины и темно-синий спортивный плащ. Она рассказывала о важном телефонном разговоре накануне вечером; ей позвонили, когда она мыла голову. За пару кварталов до моего поворота нам встретился мальчик, который давно пытался ее куда-нибудь пригласить. Он Валери не нравился — поскольку, по ее мнению, был болваном, — однако согласно общепринятому этикету она не могла проявить откровенную невежливость, чтобы не заработать репутацию воображалы. Поэтому мальчик пошел с нами. Он нервно пытался наладить беседу с Валери, игнорируя по мере возможности мое присутствие.

Валери взглядом показала, чтобы я не уходила, и мы прошли весь путь до ее дома. Я знала, что позже она позвонит и будет благодарить меня за догадливость. У дома Валери попрощалась, повернулась и пружинящей походкой, раскачивая конским хвостом, пошла к задней двери. Вскоре та за ней закрылась. Я стояла на месте; мои ступни выпирали из мокасин. Икры болели: пришлось пройти три лишних квартала, а теперь еще предстояло возвращаться домой, к трехэтажному сэндвичу со сливочным сыром и арахисовым маслом, а потом идти на работу в кинотеатр «Старлайт», к Натали Вуд и «Великолепию в траве». Мальчику, которого даже я считала никудышным, полагалось сказать: «Пока» — и как можно скорее удалиться. А он почему-то вдруг упал на колени, прямо в грязь — и зарылся лицом в мой необъятный живот.

Как отреагировала я? Остолбенела, пожалела, стала гладить его по голове. Рука потом много дней пахла бриолином.

Через пару минут он встал — с коленей капала грязь — и ушел. Это был мой первый сексуальный опыт. Я пришла домой и съела сэндвич.

Почему этот мальчик, чьего имени я не помню — хотя не могу забыть страдания на его лице, — совершил столь нелепый, но почти ритуальный поступок?! Там, в окрестностях Брэсайд-Парка, на грязной дорожке, перед обыкновенным домом из красного кирпича с белыми рамами и двумя стрижеными кедрами по бокам от парадной двери? Не имею ни малейшего представления. Надо полагать, его снедала тоска по несостоявшейся любви, и он нуждался в утешении. Не исключено также, что это был инстинктивный акт поклонения животу. Или, если судить по тому, какой широко, насколько мог достать, обхватил меня руками, выронив в лужу учебник химии, и вцепился пальцами, я показалась ему одной огромной грудью? Впрочем, все это домыслы. Но тогда я была настолько потрясена прикосновением мужских рук, что постаралась как можно скорее обо всем забыть. Это было не очень приятно. Потом я даже не стала над ним смеяться, — а могла бы, будь я стройнее. А он избегал меня и к Валери больше не подходил.

Второе сексуальное переживание связано с одной из моих работ. Я служила кассиршей в маленьком захудалом ресторанчике под названием «Кус-и-Вкус». Там подавали хот-доги, гамбургеры, молочные коктейли, кофе, пироги, а на обед — жареную курицу, креветки, стейки с кровью, свиные окорочка, зажаренные на гриле, ростбиф. Я работала с четырех тридцати до закрытия в девять тридцать и часть оплаты; получала в виде еды — той, что подешевле. Сидя на высоком стуле за кассой, я принимала деньги и обслуживала ближайших посетителей за стойкой — Рядом стоял телефон, по которому можно было связаться с кухней и передать заказ.

Кухня располагалась в задней части ресторана; стена у раздаточного окна была оклеена обоями под кирпич и увешана медными сковородами, которыми никто никогда не пользовался. Там работали два повара: канадец, апатичный и обидчивый, и энергичный, яркоглазый иностранец, итальянец или грек, точно не знаю. Так бывало всегда, во всех местах. Канадцы, которые соглашались на подобную работу, не собирались подниматься по служебной лестнице: несмотря на знание языка и местных особенностей, это был их максимум. А иностранцы вовсю карабкались наверх, копили деньги, учились, не желая вечно оставаться прислугой. Повар-иностранец готовил в два раза быстрее местного и был вдвое любезнее. Он сиял, передавая официанткам тарелки, и бодрым бурундуком сновал в своей рабочей норе, напевая экзотические мотивчики. Было видно, что второму повару хочется его убить.

Наши отношения начались, когда он стал хватать телефонную трубку при всяком моем звонке. Ему было хорошо меня видно через окно.

— Алло-о-о, — сладко выпевал он.

— Чизбургер с картошкой фри, — говорила я.

— Ради вас я готовь что-то особенное.

Я думала, он меня дразнит, но однажды услышала по внутреннему телефону:

— Пьете со мной кофе, да? После работа?

Я была настолько потрясена, что не посмела отказаться. Меня еще никогда не приглашали на кофе.

Он подал мне пальто и открыл передо мной дверь, шныряя вокруг, как буксир около «Королевы Елизаветы»; он был дюймов на пять ниже и, вероятно, фунтов на восемьдесят легче меня. Как только мы уселись друг напротив друга в ближайшем кафе, он перешел к делу.

— Я требовай, чтобы вы шли меня замуж.

— Что? — переспросила я.

Он перегнулся через стол, не сводя с меня черных сверкающих глаз.

— Я серьезный. Я хочу встречай ваш отец и, смотрите, показай мой банковский счет. — И, к моему ужасу, подтолкнул ко мне маленькую голубую книжечку.

— Отцу? — пролепетала я. — Банковский счет…

— Видите, — продолжал он, — у меня честный намерений. Я открывай свой ресторан, скоро-скоро» я накопил сколько надо. Вы серьезный девушка, не как другие в эта страна, вы хороший девушка, я наблюдай за вам, только я плохо говори. Вы работай на касса и встречай людей. Я готовь вкусный блюда, не как там. — Он махнул в сторону «Кус-и-Вкус». — Я подавай вино. Кто ужинай без вино? Только свинья.

— Но, — сказала я. Но сначала не могла придумать, почему нет. Но потом представила, какое лицо будет у моей матери, когда я — в белых шелках, с крошечным иностранчиком через руку, наподобие ридикюля — займу весь проход в церкви.

— Я дари вам дети, — пообещал он, — много дети, я вижу, вы люби дети. Вы хороший девушка. А потом, когда мы заработай деньги, мы ехать навешай моя страна. Вам понравится.