Книга Дом последней надежды - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она умеет управляться с маслами, смешивая их.
Духи?
Мыло?
Духи здесь не принято продавать. Каждая особа благородной крови сама составляет собственный аромат, но… на одних благородных особах мир не заканчивается. И надо бы рискнуть, только…
Масла стоят денег.
Жир нужен и чистая древесная зола… И надеюсь, все выйдет, а если нет, то… я не могу позволить себе рисковать их деньгами.
Да и вопросы возникнут.
Или…
Юкико…
Рисунки кистью на шелке. У нее оказался целый сундук обрезков, а Кэед заметила, что лучше бы она из дома прихватила пару-тройку кимоно.
Шину…
Ее знания нужны.
А еще нужен кто-то, в чьей тени мы могли бы представить собственные товары. И кажется, я знаю, кто это будет…
— Шину… — Я отступила от ширмы, и картина неуловимо изменилась. Теперь море мне казалось не замершим в страхе, скорее предвкушающим миг, когда огонь воплощенный осмелеет настолько, чтобы спуститься. Одно прикосновение крыла к серой глади, и могучий зверь рухнет в пучину. — Скажи, будь добра… тьерингам ведь есть чем торговать?
Она пожала плечами.
— Есть, — ответила Араши. — Они привозили отцу зубы морского зверя. Меня тьеринг резать научил. Его Ральё звали. Он был сыном кёнига и подарил мне бусину. Только потом умер… и его отец перестал приходить в наш дом.
Ее лицо вдруг скривилось, будто она вот-вот расплачется, и потому Шину ниже склонилась над котлом, а Юкико вздохнула, как показалось, с немалым сочувствием. Поэтому слова мои прозвучали в вязкой тишине:
— И я буду права, сказав, что здесь им редко дают честную цену…
— Ага. — Араши сделала глубокий вдох и, подхватив кусочек имбиря, сунула его в рот, скривилась, но не выплюнула. — Потому отцу и носили… мастера никто не обманет, а они… они делать умеют, а продавать нет.
Чудесно.
Что ж, нам определенно будет о чем переговорить с нашими гостями, когда те отвлекутся от забора.
Осень окрасила наш заброшенный сад багрянцем. Слегка мазнула золотой кистью по листве и отступила, позволив людям любоваться делом рук своих.
Неторопливо текла вода, тревожила редкие лодочки листьев. Блестели камни на глубине, и тонкие зеленые нити водорослей протянулись по дну. Ни дать ни взять — пряжа…
Низкий столик.
И деревянные сандалии становятся в ряд.
Кэед занимает место по правую руку мою. Она приходит рано, пока нет никого, кто бы увидел, до чего неловки и нелепы ее крошечные шаги. Она научилась держать лицо и улыбаться, скрывая боль. Стоять, шатаясь, словно ивовый прут на ветру…
Она надела темно-лиловое кимоно, и надо сказать, что цвет его подчеркивает белизну кожи.
Араши в зеленом.
Она любопытна, но изо всех сил скрывает это любопытство. И пританцовывает, мечется с террасы в дом и обратно, якобы за тем, чтобы проверить, все ли готово.
Все.
Юкико, решившись ненадолго покинуть свое заточение, расстилает бамбуковые коврики, расписанные охрой. Рисунок простой, но не примитивный. И на каждом — собственный.
Она выставляет плоские деревянные тарелки.
И легким прикосновением руки поправляет мой несколько растрепавшийся букет.
А Иоко владела искусством сочетания цветов.
Я знаю, что скоро Юкико исчезнет. Она не уйдет далеко, спрячется за тонкой перегородкой и будет прислушиваться к разговору, отчаянно боясь пропустить каждое слово. И быть может, станет шептать ответы или качать головой на резкости Араши. А та будет резка и воинственна, пытаясь доказать свое право носить мужской наряд…
Шину и Мацухито уже поставили жаровню, в которую насыпали до краев красных крупных углей. И поставили сковороду с толстыми стенками. Снаружи ее покрывает толстая шуба окалины, но внутри сковорода сияет. Шину строго следит за оставшейся нашей посудой.
Пахнет рисом. И еще мясом. Чем-то одновременно острым и сладким…
Юкико приносит миску с водой и стопку полотенец… и да, исчезает, едва заслышав шаги чужаков.
— Надеюсь, вы не откажетесь разделить с нами обед. — Я встречаю их поклоном, как подобает хозяйке, и тело движется само. Оно, тело, лучше знает местные обряды. Пускай.
— Это большая честь для нас, госпожа. — Хельги тоже кланяется, и мальчишка следом за ним. Видно, что ему непривычны поклоны, и разгибается он быстро. И, стол окинув взглядом, морщится. Усаживается.
И оказывается рядом с Кэед, которая подает ему чашу с водой. Розовые лепестки и капля цветочной эссенции? Я чую запах, и тьеринг, кажется, тоже…
Уши его вспыхивают.
Он засовывает в воду обе руки, пытаясь мыть их привычным способом, но вместо этого лишь выплескивает воду на Кэед.
— Из-свинить! — Его уши горят огнем.
А Кэед молча подает полотенце. Ей не нужно слов, чтобы выразить неодобрение. И похоже, мальчик перестал быть завидной партией…
Хельги более осторожен.
И на Шину смотрит пристально, а она, то ли преодолев скромность, то ли и вправду подумав над словами Кэед, отвечает взглядом на взгляд.
Обед молчалив. И церемониален настолько, чтобы скрыть общую неловкость. Тьеринги орудуют палочками, старший легко, а Норгрим с трудом…
— Не так их держишь. — Араши первой не выдержала тишины. — Вот, смотри, как надо…
Она поворачивает руку, а потом и вовсе подвигается ближе, пожалуй, слишком уж близко, чтобы это можно было счесть приличным.
— Держи… и осторожно. Тут привычка нужна.
— С-спасибо…
— А я по-вашему говорить умею. — И она произносит пару слов, от которых Норгрим краснеет особенно густо. Что ж, полагаю, это было не пожелание приятного аппетита.
Хельги хмыкает.
А Шину укоризненно качает головой. Поняла? Догадалась? Впрочем, если торговцы давно вели дела с тьерингами, то худо-бедно их наречие Шину изучила бы.
— Эт-то… н-не хороший слова. — Наконец к Норгриму воз вращается дар речи. — Их не говорить. Женщин. Мужчин… тоже не говорить. Лучше.
— Да? А меня уверили… не важно. — Араши задумалась, впрочем, надолго ее не хватило. — А ты в море выходил? Далеко? Ходил уже на зверя? У тебя есть кость? Я умею резать по кости, меня учили. Я хорошо училась, только здесь негде взять, а камень — уже не то…
— Потише, — поморщилась Кэед. — У меня и то голова заболела…
— Она у тебя всегда болит. Это от избытка гордости…
— Что есть…
— Не обращай внимания, это я так… так кость имеется? Мне немного надо…
— Кость?