Книга Мощи святого Леопольда - Борис Конофальский

– Я не блаженная! – Злилась девочка. – Это ты шалава трактирная.

– Да хоть и так,– Хильда встала руки в боки, и с улыбочкой,– зато не косоглазая.

– Зато беззубая,– заорала Агнес.

И едва не получила пощёчину, Брунхильда сдержалась. Пошла села на кровать взялась за шитьё. Агнес села рядом и начала:

– Он там сгинет.

– Да и ладно,– холодно сказала красавица.

– Мне-то не ври,– Агнес смотрела на неё пристально,– знаю я, что ты его всё время ждёшь.

– А чего мне его ждать, он мне не ровня. И раньше был не ровня, а теперь и подавно,– девушка начала шить да уже не шилось ей,– ему и раньше дочки баронов грезились, а теперь и вовсе принцесс подавай.

– Хильда, – Агнес притронулась к руке красавицы,– сгинет он там без нас. Куда пойдешь, когда одна останешься?

– А что делать то? Ты скажи. Упросить его?

– Не упросим мы его, не возьмёт он нас в чумной город. Мы сами поедем, следом за ним.

– Сами? Да на чём же?

– На пекаре твоём.– Зло сказала девочка.– Он от тебя совсем сомлел,– говорила она с едва скрываемой завистью, Агнес тоже становилась взрослой,– телегу с лошадью наймём, а пекарь твой с нами поедет. Поговори с ним, поедет, сможет?

– Поманю, так пешком побежит,– надменно сказала Брунхильда и отбросив шитьё стала расчёсывать волосы.– Сегодня придёт и поговорю.

Агнес согласно кивала:

– Пообещай ему, что давать ему будешь всю дорогу, что с нами будет.

– Да уж не учила бы ты меня,– высокомерно заявила красавица.

– Нет, ты ему пообещай,– настояла Агнес,– а то не согласится.

– Ладно, ладно,– сказала Хильда, лишь бы девочка отстала.

А та сидела рядом, смотрела, как красавица расчёсывает волосы. Явно она не закончила разговор.

– Ну чего ещё то?– Спросила Брунхильда, подвязав свои роскошные волосы лентой.

– Надо будет взять у господина стекло.– Твёрдо сказала Агнес.

– Так я и знала, а говоришь, что ты не блаженная, а ты блаженная, только и думаешь, как в шар пялиться. А потом будешь валяться день с ночью. А глаза твои косые будет ломить… Вот не плачься мне потом.

– Да дура ты, я для дела. Только, что бы знать, что с господином случится. И с нами. И с тобой.

Брунхильда молчала. Потом сказала:

– Ну, так иди да возьми, он целыми днями настается где то. В покоях его никого. Чего проще то.

– Боюсь я, – сказал девочка,– вдруг поймает, или прознает как. Накажет, или выгонит.

– А меня не накажет?

– Да кто из мужиков тебя-то накажет? У них для тебя только одно наказание – ляжки тебе раздвинуть. О том только и мечтают.– Говорила Агнес.

Брунхильде польстили эти слова, она помолчала для важности и потом сказала:

– Ладно, возьму для тебя шар.

– И с пекарем поговори.– Не забыла Агнес.

– Поговорю,– сказала красавица, скинула рубаху из полотна, стала одевать батистовую, потом глянула на девочку,– а что ж ты свой батист не носишь?

– А мне и не перед кем,– отвечала девочка.

Всё завертелось, дела пошли, деньги улетали с неимоверной быстротой. Несмотря на свою прижимистость Волков не жалел их.

Отряд получился немалый, пришлось докупить пару телег и четыре мерина, только после этого он смог взять, все, что считал нужным. Бочки с уксусом и сарацинской водой, провиант для людей, фураж для лошадей, дешёвые, рабочие перчатки и рукавицы, которые монах с попом скупали аж сорок пар. Он тратил свои деньги, хотя не получил ещё письмо от епископа, который бы благословил лишение траты, и обещал бы их возместить. Даже если бы епископ не возместил бы их, кавалер не расстроился бы сильно. Он был уверен, что в случае успеха он вытрясет из епископа деньги. А в случае неуспеха… Он всё время думал о неуспехе. Эта мысль приходила к нему с пробуждением, изводила весь день, и не покидала, пока он не засыпал. Он всё время вспоминал солдата из отряда корпорала Литбарски и его слова о чуме. Тот солдат был прав.

С чумой Волков был знаком немного, во время южных войн, она быстро прошла мимо него на север, выжгла, засыпала трупами один портовый город, и ушла. Его рота вошла в тот городок, что бы в порту принять с корабля ядра и порох, и картечь, которые были нужны для осады. Город был тих и пустынен, и даже солнце и весна

не избавляли солдат шедших по нему от гнетущего ощущения смерти. И это ощущение начиналось с запаха. Неистребимый, не выдуваемый весенним ветром запах мертвечины, старой падали, что клубился вокруг чёрных пятен на мостовой и чёрных луж над которыми роились мухи. Молодой солдат Ярослав Волков уже давно знал этот запах, так воняли рвы у крепостей, переживших штурм, или большие поля под солнцем, где недавно ещё насмерть рубились люди. Но под крепости и на поля сражений нобили сгоняли мужичьё, что бы похоронить мёртвых. Непримиримые враги даже устраивали перемирия для этого, а тут ни кто мёртвых не хоронил, они и в домах и на улицах лежали неделями, превращаясь на солнце в чёрные зловонные лужи со скелетами в которых пировали тысячи разнообразных червей.

И тут солдаты увидали того кто убирал мертвецов в этом городе. На одной из улочек, что пересекала главную дорогу, стоял приземистый человек. Был он в кожаном переднике до земли и с лицом замотанном тряпкой до глаз. Он глядел на солдат, а его руки в огромных рукавицах сжимали палку в восемь локтей с большим крюком на конце. А перед ним, на мостовой лежал труп. Это был измождённый мужчина, в грязной, с чёрными пятнами, одежде. Сам он был худ, но его багровая с буграми и кровоточинами шея, была толщиной с ляжку крепкого мужа. Шире его головы.

И тут, вдруг, «труп» попытался согнуть ногу в колене. Пошевелил рукой. Мужик с крюком это заметил, он ткнул беднягу торцом своего орудия, для острастки, а потом зацепил его крюком под мышку, и поволок прочь, прилагая усилие, ещё живого, по мостовой. Уже к вечеру рота молодого солдата покинула этот город, сопровождая сорок шесть подвод с пушечным припасом.

По молодости Волков почти забыл эту картину, а теперь вспоминал и вспоминал. Теперь он понимал, что от чумы нельзя отбиться, и договориться с ней нельзя, и в плен задаться тоже. От чумы можно было только бежать, а вот бежать от неё он как раз и не собирался. Он собирался идти в неё. И вести в неё людей.

За всю свою жизнь Волков не видел, что бы кто-то умел так быстро писать и считать, как это делал писарь дома Ренальди и Кальяри. Этот молодой человек, под присмотром убелённого сединами мужа, сидевшего за его спиной в высоком кресле, обложенного множеством подушек, просто творил чудеса. Седой муж внимательно глядел не на своего писаря, а на Волкова. Кавалер чувствовал, что этот человек его изучает.

А погода была отличной, и всё действие проходило в райском саду, который окружала высокая стена. Ещё на въезде, кавалер понял, куда приехал. Кто мог позволить себе огромный дом в центре города, в двух шагах от городской ратуши и ста шагах от дворца архиепископа, да ещё с садом, да ещё с небольшим фонтаном. Только старый и большой банк, каким и был дом Ренальди и Кальяри.