Книга Капитаны в законе - Валерий Елманов

Так и случилось, хотя и не сразу, ибо Дмитрий, насторожившись, поначалу тоже посоветовал обратиться к его батюшке. Сангре замялся, но решив, что была не была, честно ответил:

– Московский князь ныне стремится оклеветать Михаила Ярославича как только может и при этом не брезгует ничем. Поверь, сейчас на него столько в Орде наговорили, что у Узбека поди и уши опухли. А батюшка твой хоть и помнит народную поговорку, с волками жить – по-волчьи выть, но уж больно честью своей дорожит, потому отвечать Юрию точно такими наветами наотрез отказывается.

– Считаешь, он неправ? – посуровело лицо княжича.

– Да ни боже ж мой! Не мое дело – осуждать князя, которому я служу. Всяк сверчок знай свой шесток. И вообще, руководство всегда нужно ценить, любить и уважать, и тогда оно обязательно повернется к тебе когда-нибудь чем-нибудь. Потому-то я и подошел с этой просьбой к тебе, не желая его ни во что посвящать. Пускай он и дальше остается чистеньким, чтоб душой не терзаться. Но спасать-то его надо, верно? К тому же сам подумай – я ведь не прошу тебя принести мне его собственную печать, чтоб писать кому-нибудь, прикрываясь его именем. Вот такое было бы и впрямь ни в какие ворота. Но состряпать кое-что от имени его лютого врага позарез нужно, – и, чуть помолчав, он выдал последний и самый главный аргумент. – Помнишь, я тебе еще во время нашей первой встречи в Липневке говорил, что мой побратим – ведун и предсказал победу тверичей за месяц до того, как она случилась?

Княжич молча кивнул.

– Так вот, он на днях, – Петр тяжело вздохнул, сделав драматическую паузу, – видел вещий сон про Михаила Ярославича. Но ты о нем никому, ладно?

Не удовольствовавшись обещанием, Сангре заставил Дмитрия поклясться самыми страшными клятвами и поцеловать свой нагрудный крест. Наверное, клятва перед иконами придала бы дополнительную торжественность моменту, но откуда они в банях на Руси?

Далее последовал рассказ о неправедном суде над Михаилом Ярославичем, о приговоре и о том, как его заключили в колодки, да как Узбек его долго возил за собой, причем, не снимая колодок, и, наконец, о самой смертной казни, а еще о том, как надругался над его мертвым телом Юрий московский.

Рассказывал Сангре мастерски, взяв услышанные от Улана факты за основу и окружив ее живописными домыслами. Под конец он понял, что слегка перестарался с ними, поскольку глаза Дмитрия почернели от ярости, он вскочил на ноги и разразился проклятьями в адрес Юрия и Узбека. Досталось и Романцу, по рассказу Петра вырвавшему из груди князя сердце. Лишь слегка угомонившись, он спохватился и недоуменно поинтересовался, отчего ведун не рассказал сна самому князю.

– Получится еще хуже.

– Как?!

– Сам посуди. В любом случае Михаил Ярославич поедет в Орду, верно? Но если он не будет ничего знать, то попытается оправдаться и будет бороться до конца. А теперь представь: мы ему рассказали, что его ждет. Услыхав от нас о своей будущей судьбе, у него вообще руки опустятся и уж тогда, – Петр многозначительно развел руками, но тут же вернул Дмитрию надежду. – Понимаешь…

Далее последовал его рассказ о двух видах вещих снов. Учитывая, что Сангре всего пару месяцев назад довелось растолковывать это Изабелле, притом экспромтом, затруднений не возникло. Мол, когда его побратим видит грядущее четко и ясно, как, к примеру, битву под Бортневом, значит, событие неизбежно произойдет, хоть ты тресни. Зато когда картина будущего предстает неясно, словно сквозь дымку, в него можно вмешаться и что-то изменить. И чем гуще туман, тем больше шансов.

Вот и суд над его батюшкой, равно как и его казнь, Улан тоже видел будто сквозь плотную кисею. Получается, еще можно что-то изменить. Именно над этим они вместе с побратимом сейчас и трудятся. Именно для того ему самому и требуется любая грамотка от московского князя с его печатью. А лучше две. Или три. Нужны они ему всего на пару-тройку дней, от силы на седмицу, после чего Дмитрий может вернуть их обратно в сундук, благо, в него, по собственным словам княжича, не заглядывают месяцами.

– Ну-у, коли так, нынче же попробую, – кивнул тот, но пока одевался, его обуяли сомнения.

Скрывать их он не стал. Дескать, битва под Бортневом – одно, но разве не может случиться, что побратим Петра увидел обычный сон, приняв его за вещий.

– Увы, – грустно развел руками Сангре и поинтересовался: – Ты сам часто видишь сны, где все происходит, как в тумане?

– Не-ет, – протянул княжич.

– И я нет. Представляешь, за всю жизнь ни единого раза. Значит, промашка исключена. И если не помочь твоему батюшке, сам понимаешь… – Петр сокрушенно развел руками, не став продолжать.

…Нужные грамотки Дмитрий принес на следующий день. Было их две и на обоих красовалась тяжелая вислая печать с изображением с обеих сторон.

– Ныне чистый четверг, а я тута грешу вместях с тобой, – недовольно проворчал княжич, передавая их.

– Грех – это когда ты что-то творишь к собственной выгоде. А если для святого дела, он уже таковым не считается, – выкрутился Сангре.

Внимательно осмотрев печати, Петр слегка приуныл – работа по изготовлению точно таких предстояла не шутейная. А о том, чтоб попытаться переставить их на будущее письмо к ильхану, не могло быть и речи – обещано вернуть грамотки в целости и сохранности.

В том, что Горыня справится с изготовлением копий, сомнений не было. Благо, изображение в какой-то мере походило на то, что на монетах, и там, и здесь красовался один и тот же всадник. Но сложность заключалась в нехватке времени. Выражаясь языком шахмат, они попали в глубокий цейтнот, ибо запланированный через пару недель выезд Улана явно срывался. Как ни крути, а чтобы вырезать на металле все точь-в-точь, притом дважды – лицевую сторону и оборотную, – кузнецу потребуется не меньше полутора, а то и двух месяцев. Такой вывод друзья сделали, исходя из его трудов над первым чеканом для монет, сделанный им к сегодняшнему дню едва ли наполовину.

На сей раз выход был найден благодаря… Зарянице с Изабеллой.

Первая подсказала идею, принеся и горделиво положив на стол две небольшие по длине трубки из обожженной глины, залитые серебром.

– Еще восемь в моей светелке лежат, – пояснила она и пожаловалась. – Вот токмо вытащить серебрецо не смогла. Не идет никак, раскалывать придется и сызнова их лепить.

– Слепим, – отмахнулся Петр и легонько стукнул трубкой об трубку.

Хорошо обожженная глина держалась крепко. Пришлось ударить посильнее. Снова безрезультатно. Шарахнуть ему не дали – Улан вовремя удержал за руку, предупредив, что могут остаться вмятины на серебре, поэтому лучше стучать потише, но часто, и продемонстрировал, как надо. Не сразу, но процесс пошел.

– Да что ж ты на столе-то?! – возмутилась Заряница. – Чай мы едим тута.

Она принялась собирать кусочки, затем тщательно смела крошки, но не понесла выкидывать, а застыла подле Изабеллы, выжидающе протянув испанке руку, поскольку та продолжала вертеть в руках один из крупных обломков.