Книга Олимп иллюзий - Андрей Бычков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот я тебе сейчас покажу скорую помощь!
– Ладно, ладно, вон уже, смотрите, господин прокурор уже за шею пристегнул.
– Как только не стыдно насиловать маленьких девочек!
– Кому?
– Кому, кому… Не тебе же.
– Прыгнул бы и дело с концом. А так… о, Господи, какое мучение.
– Тсс-с… Тихо… Господин Матриарх уже подвозит морковки.
И тогда учительница и сказала:
– Пожалуйста, please, начинать.
Бэд Цэппелин
От экрана не в силах оторваться, нажали, было, тогда они на пейдж даун. Адвокаты, юристы, литературоведы, менеджеры, колхозники, грибники, стилисты, секретарши, охранники, пенсионеры, продавцы в супермаркетах, ди-джеи, страховые агенты, радиодикторы, журналисты, телеведущие и прочие борцы за прогноз погоды. Нажали-то, нажали, навалились-то, хоть и всей толпой, да не тут-то было. Ибо такой это огромный пейдж даун оказался, что не по силам было им его перевернуть. Они и так его, и сяк – а ни подцепить его ни ногтями, ни копытцами. Блин, а так хочется, что дальше, посмотреть! Как сустав тазобедренный Доку ломают. Как лимфу его спускают в бидон. Как сперму сцеживают. А потом распинают, как Христа. Патаму стё в гюсский литегатуга далжна пгисутствоват казн! И какога хега (где хег – буква), не пегевогачиватца стганитца? Да только вот пейдж даун оказался, как назло огромный такой, как слон. Как Моби Дик. Как Пейдж Джимми оказался Пейдж Даун. С тяжелым роком, и с магазинчиком оккультным. И все никак не хотел переворачиваться. А они-то, опять напряглись, и… типа, пошел, пошел, наконец, господа! Пейдж Даун пошел, смотрите, переворачивается! Они и морковки свои уже от радости теребят, и слюнки у них потекли. У морковок потекли. Ан, нет, морковки, рановато! Пейдж-то Даун пошел, да только не вперед, а назад. Не хочет переворачиваться. Они опять ухватились. А он все никак. Такой большой, сука, попался, такой неудобный. Скользит, как торт, блять, а твердый, вроде, как айсберг. Уже поставили, было, на грани фола. Модельеры тужатся, топ-модели бюстгальтерами скрипят, один продавец книжный не выдержал и перднул, его сразу без пособия уволили, с менеджеров пот вонючий ручьем, с редакторш колготки слезают. А Пейдж Даун стоит, сука, и не пахнет. Красавец ледяной, громадный такой, как Эльбрус, блять, как Эверест, сука! Ай да Лэд Цеппелин ты наш родной, Родион ты наш незабвенный Раскольников, ай да лестница в небо! И вдруг опять качнулся, блять, как тот самый Кетцалькоатль. И… опять назад пошел! На адвокатов назад, на юристов назад, на фермеров, на пенсов с проходами засохшими, на элиту с политурой, на детективщиц с морщинистыми, на фантасток с розовым пушком над нижней, на эзотериков с их ренегенонами. Да не хуя, блин, нас ренегенонами, да мы, блин, и сами просвечивать хороши!
Дави их, Пейдж Даун. Дави всех. Пусть трещат их мозги, как корки арбузные. Как грецкие орехи дверью, колются. Лопаются, как клюква, и размазываются, как сметана. К ногтю, сука, всех передавлю!
– Давай! – закричал дон Хренаро.
– Мочи! – подхватил дон Мудон.
– Расстреливай, режь и вешай всю эту сволочь!
– Захуяривай по лбу!
– Пизди по яйцам!
– Дави их, как вшей!
– Как орангутангов, мочи в сортирах и в танках!
– Доставай с деревьев спрятавшихся и добивай!
– Жги их редакции!
– Чтобы в подштанниках выбегали продавцы справедливости и полу чали по пиздам!
– Чтобы рекламные агенты правды не успевали маек своих потных поменять, как оседали уже без своих зловредных хуишек!
– Чтобы ди-джеи морали пальцами своими отрезанными не крутили нам у виска!
– Чтобы попсу оккультную вешали на казармах!
– А младенцам засовывали в задницу дэна брауна их!
– А метахимикам надували «пежо»!
– Большое такое «пежо» с желтыми яйцами!
– И давили животы публично!
– Взять всех!
– Всех насосавшихся на времени нашем.
– Нанизать на нитку, как бусы, и спустить в сортир.
– Сегодня есть, а завтра нет.
– Типа, канули в Хуанпу.
– А на дворе уже Хуанпу.
И тогда-то разволновались и коровки. Да что же это такое творится? Да эдак и за нас возьмутся? Да вы посмотрите, че тут твориться собирается!
– Где его мать?!
– Позовите его мать!
– Скорее, мать его.
– Быстрее, мать его.
– Еб его мать, чего счас наделает-то!
– Зовите ее скорее с рынка!
– А то че она там все кефиры, да зефиры?
– Блять, эфир горит!
– Выключай, на хуй, телевизор!
– Кашпировский ебаный…
– Мне уже плохо.
– А мне, думаешь, хорошо?
– Отсос энергии пошел!
– Как надулся, смотрите, гад.
– Вот это зубочистка!
– Никогда такого не читала.
– С пейдж дауном, сволочь, надул!
– А пятиклассница наверняка…
– Проститутка!
– А брат ее…
– Сутенер!
– Сговорились, падлы.
– Я же говорила, что спят втроем.
– Молчи, Буренка, прорвемся!
И они поползли, коровки, по полям, по лесам, ползут, ползут, расползаются по тропинкам, а тут из-за леса опять выкатывает на колесах соловьиных своих этот Пейдж Даун ебаный, вырастает до небес и давит их вместе с тропинками и с лесом. Деревья, блять, как спички трещат. Какие тут тропинки?! Куда ползти неизвестно! А тут еще и четыре полковника на барабанах трамвайных налетели. Как дробь перед залпом. И так и дали по ушам. Что аж все перепонки полопались. Что аж кровь хлынула изо рта. Давить, так давить, да Пейдж Даун? Да, Кетцалькоатль? В небе ток с громом удивляются. Вот это героин! Паранойя, так паранойя! Держать зеркало перед природой, как нам Вильям Достоевский завещал.
Ибо все вы – какая вам цена? Исчезнете, как ячмень под коровьим зобом. Выдадите – как младенца. А зря не искупили. Не прощу. Ледяная гора моя встанет над университетами вашими. Заблестит над лесами. Сосать айсберг будете до гланд. Я говорю, как право имеющий. Как начертано на котлах моих. Ибо стоит айсберг мой на котлах.
До зари
Потому что мы мчимся с тобой по ювенильному морю. Потому что волнение волнуется через нас. И потому что есть еще синева – блистательная. И волнение, подступает к горлу криком чайки. И оно, волнение, ищет, как бы взволноваться ему. И любовь ищет, как любить ей. А ненависть – ненавидеть. Так окликните же по имени, чтобы и мы могли не нарадоваться. Чтобы и мы могли поспешить в палату мертвых. Ибо и я вместе с вами возвращаюсь в ад ваш, как Орфей за Эвридикой своей. Ибо и я Беатриче свою стерегу на просторах стигийских, как Дант. Распусти волосы, Лолита. Соблазни Адама, Лилит. Чем ниже опускаемся мы, тем выше. Чем выше поднимаемся, тем больше любви. Сжальтесь над Орфеем, пусть не оглядывается Дант.
