Книга Мой любимый враг - Лина Озерова

Николь выключила софит и обернулась к брату:

— Догадываюсь. Что ж, давай поговорим.

Она вышла из-за ширмы и направилась в уголок мастерской, где было оборудовано нечто вроде гостиной. Люк поплелся за ней.

— Кофе хочешь?

— Давай.

Пока Николь возилась с джезвой и спиртовкой (хотя в мастерской были и газ, и электричество, почему-то варить кофе на доисторической спиртовке у художников считалось «шиком»), Люк старательно собирался с мыслями. И лишь когда они оба устроились на мягком кожаном диване с кофейными чашечками в руках, Люк приступил к волнующей теме. Так и не придумав деликатного подхода, он сразу взял быка за рога:

— Мы едем в Москву. Отец сказал мне, что уже заказал билеты.

Рука Николь непроизвольно дернулась, и коричневая жидкость пролилась на джинсы. Николь поставила кофейную чашечку на низенький столик перед диваном и сказала на удивление спокойно:

— Да, я знаю.

Люк поперхнулся от неожиданности:

— Знаешь? Давно?

— Мы обсудили это с отцом вчера.

Обсудили вчера! И даже не сочли нужным пригласить его на это обсуждение! От обиды круглые глаза Люка стали еще круглее, а нижняя губа сама собой выползла вперед. Николь коснулась его плеча длинными холеными пальцами:

— Люк, дорогой. Отец собирается жениться, и вполне естественно, что он хочет познакомить нас с нашей будущей мачехой. А также показать нам страну, откуда она родом. Мы решили, что будет лучше, если сначала мы все съездим в Москву, а потом она приедет сюда.

— Решили без меня?

— Ну, Люк! — Николь мило улыбнулась. — Я сказала отцу, что лучше сама с тобой поговорю. Хотела позвонить тебе вчера вечером, но закрутилась. Так что ты зашел очень кстати.

— А если бы не зашел?

— Тогда я бы позвонила. Уж поверь, без тебя мы никуда бы не двинулись. Кстати, отец сказал, на какое число заказал билеты?

— На двадцатое июня.

— Отлично!

— Но… Но почему так скоро?

— А чего тянуть?

— Но это… — Люк хотел сказать, что это просто неприлично, они только что похоронили мать, а теперь сразу едут знакомиться с будущей мачехой, но Николь перебила его:

— Честно говоря, это я уговорила отца не откладывать визит в Москву.

Люк сразу вспомнил, как совсем недавно Николь, сжав губы в тонкую ниточку, цедила: «Ноги этой русской здесь не будет! Ни сейчас, ни через год, никогда!»

— Но зачем? — вырвалось у него. — Зачем? Я ничего не понимаю!

— Разве тебе не хочется там побывать? Правда, сейчас Россия уже выходит из моды, но все равно интересно.

— Интересно? Но ведь ты… Ты же всегда считала, что связь отца с этой женщиной — оскорбление не только матери, но и нас всех, — Люк смотрел на сестру с отчаянием.

Она сидела, откинувшись на спинку дивана и положив ногу на ногу, прямая, как натянутая струна. Лицо ее ничего не выражало, загадочен был и взгляд темных глаз, брошенный искоса на брата из-под полуопущенных густых ресниц.

— И вдруг ты так легко соглашаешься на эту поездку! Не понимаю, — вид у Люка действительно был крайне растерянный. — Зачем нам туда ехать? По-моему, стоит показать отцу, что мы его не одобряем…

При этих словах брата по губам Николь скользнула усмешка. Скользнула и исчезла, но Люк заметил и растерялся еще больше:

— Николь… Ты что-то от меня скрываешь?

Если бы кто-нибудь сейчас мог видеть эту парочку, страшно бы удивился — до того брат и сестра непохожи были друг на друга. Люк, светловолосый, немного рыхлый, неуклюжий, с круглым добродушным лицом и такими же круглыми честными глазами, на первый взгляд производил впечатление безнадежной рохли, и это впечатление вполне подтверждалось и на второй взгляд, и на третий. Николь же, несмотря на вроде бы спокойную позу, вся была стремительность, вся — действие. Высокая, яркая, гибкая, с коротко подстриженными темными волосами, она, казалось, присела лишь на секунду и в любой момент готова сорваться с места. Нет, в ней не было ни капли суетливости, но угнаться за Николь еще никому не удавалось.

И точно — в следующую минуту она вскочила с дивана и заходила по комнате.

— Я ничего не собираюсь от тебя скрывать, — Николь достала из нагрудного кармана рубашки изящный портсигар — подарок матери — и наклонилась к столику, чтобы взять зажигалку. Люк заметил, что пальцы сестры слегка дрожат. — Наоборот, ты — единственный, кому я могу полностью довериться.

— Ну?

— Послушай, Люк, — Николь опять опустилась на диван и обняла брата за плечи, — я подумала и решила, что нам нет смысла противиться отцу. Он все равно сделает так, как хочет. Поверь, этой связи слишком много лет, чтобы мы могли здесь что-либо изменить.

— Но…

— Не перебивай, дослушай до конца. Какой смысл отказываться от поездки?

— Но мне казалось… — опять попытался высказаться Люк.

— Не важно, что тебе казалось. Я решила, что мы с тобой не только должны поехать, но нам следует вести себя как можно деликатнее.

— Как?

— Деликатнее, — повторила Николь.

Странно, подумал Люк. Деликатность — слово из лексикона отца, и оно меньше всего подходит его своенравной сестрице. Николь могла быть дерзкой или обворожительной, холодно-вежливой и безупречно-светской, но деликатной — никогда. Обычно она вообще мало обращала внимание на чувства других людей.

— В конце концов, нам-то чем мешает отцовская новая жена? — убедительно сказала Николь. — Ведь замок и земли она все равно не унаследует, в будущем они по закону перейдут к тебе. Даже если вдруг у них кто-нибудь родится, что маловероятно. Все-таки она уже не первой молодости.

Люк с сомнением посмотрел на сестру:

— Но ведь наша семья владеет еще кое-чем. Акции, другие ценные бумаги… А дома в Париже, о них ты забыла?

Ресницы Николь дрогнули. Но через мгновение она подняла глаза и честно посмотрела в лицо брату:

— Что ж делать, этим придется поделиться.

Тут Люк совсем растерялся. Чтобы Николь так просто согласилась выпустить собственность из своих изящных цепких ручек — раньше за ней подобного не водилось!

— Надо просто проследить, чтобы брачный договор был составлен как надо нам, то есть с учетом всех наших интересов, — пояснила Николь.

— Значит, теперь ты женитьбу отца одобряешь?

Люк смотрел на сестру, совершенно сбитый с толку. Николь — любимица матери, похожая на покойную графиню и лицом, и характером, так легко согласилась принять ее заместительницу! А ведь совсем недавно она чуть ли зубами от злости не скрипела при одном только упоминании «этой русской потаскухи».