Книга Кенилворт - Вальтер Скотт

— Нет, не так, — возразила графиня. — Я сяду на скамеечку у твоих ног, чтобы созерцать все очарование твоего величия и узнать наконец, как одеваются вельможи.

И с чисто ребяческим любопытством, не только извинительным, но и вполне понятным при ее юности и сельском воспитании, да еще смешанным со стыдливым чувством нежнейшей супружеской любви, она принялась рассматривать с ног до головы и восхищаться благородным обликом и богатым одеянием того, кто представлял собою гордость и украшение двора английской королевы-девственницы, двора, прославленного как великолепными придворными, так и мудрыми советниками. С любовью глядел граф на свою прелестную юную супругу, и ему приятно было ее ничем не сдерживаемое восхищение. В темных глазах и благородных чертах графа сейчас отражались чувства более мягкие и нежные, чем тот повелительный и настойчивый облик, который обычно придавал ему широкий лоб и пронзительный блеск темных глаз. Он с улыбкой слушал ее наивные вопросы о различных орденах, украшавших его грудь.

— Вышитая лента, как ты ее называешь, вокруг моего колена, — сказал он, — это английский орден Подвязки, награда, которой гордятся даже короли. А вот звезда к ней, а вот и Георгий с брильянтами, драгоценный камень этого ордена. Ты ведь слышала о короле Эдуарде и графине Солсбери…

— О, я знаю всю эту историю, — промолвила графиня, слегка краснея, — и знаю, как дамская подвязка стала самым гордым знаком отличия английского рыцарства.

— Совершенно верно, — ответил граф, — и этот почетнейший орден я удостоился получить одновременно с тремя самыми благородными сотоварищами — герцогом Норфолком, маркизом Нортхэмптоном и графом Рэтлендом. Я был низшим из всех четырех по рангу, но что из того? Тот, кто карабкается вверх по лестнице, должен начинать с первой ступеньки.

— А это прекрасное ожерелье, так богато украшенное, с драгоценным камнем в виде овцы посредине, — спросила юная графиня, — что означает эта эмблема?

— Это ожерелье, — ответил граф, — с двумя мушкетами, скрепленными этими пластинками, которые должны изображать кремни, высекающие огонь, и поддерживать драгоценный камень, о котором ты спрашиваешь, — это знак благородного ордена Золотого Руна, некогда принадлежавшего Бургундскому дому. С этим благороднейшим орденом, моя Эми, связаны высокие привилегии. Даже сам король Испании, унаследовавший ныне почести и владения Бургундии, не может судить кавалера Золотого Руна иначе, как в присутствии и с согласия всего великого капитула этого ордена.

— Так этот орден связан с жестоким королем Испании? — спросила графиня. — Увы, мой благородный лорд, зачем же вы оскверняете свою благородную грудь ношением подобной эмблемы? Вспомните о временах несчастнейшей королевы Марии, когда этот самый Филипп властвовал вместе с нею над Англией, и о кострах, сложенных для наших самых благородных, самых мудрых и самых святых прелатов и пастырей церкви. И неужели вы, кого называют знаменосцем истинной протестантской веры, соглашаетесь носить эмблему и знаки отличия такого римского деспота, как испанский король?

— Ах, успокойся, милочка, — возразил граф. — Мы, распуская свои паруса по ветру придворного успеха, не всегда можем поднимать на мачте наши любимые флаги и далеко не всегда можем отказаться плыть под неприятными для нас вымпелами. Поверь, что я не перестаю быть добрым протестантом, несмотря на то, что по политическим соображениям должен был принять почесть, предложенную мне Испанией, то есть этот высший рыцарский орден. А кроме того, он, собственно говоря, принадлежит Фландрии, и Эгмонт, Вильгельм Оранский и другие преисполнены гордостью, видя его на английской груди.

— Ну что ж, милорд, вам виднее, как поступить, — ответила графиня. — А вот еще это ожерелье… Какой стране принадлежит эта прелестная драгоценность?

— Очень бедной, милочка, — ответил граф. — Это орден святого Андрея, вновь введенный последним Иаковом Шотландским. Он был пожалован мне, когда считали, что молодая вдова из Франции и Шотландии охотно выйдет замуж за английского барона. Но свободная корона английского пэра стоит брачной короны, зависящей от настроения женщины, властвующей лишь над жалкими скалами и болотами севера.

Графиня молчала, как будто последние слова графа пробудили в ней какие-то горестные мысли, от которых нельзя отделаться. Видя, что она молчит, ее супруг продолжал:

— А теперь, моя красавица, твое желание исполнилось. И ты увидела своего покорного слугу в дорожном облачении. Ибо мантии вельмож и короны пэров уместны только в дворцовых залах.

— Да, но теперь, — ответила графиня, — мое исполненное желание породило, как обычно, еще одно.

— Могу ли я отказать тебе в чем-нибудь? — откликнулся любящий супруг.

— Я хотела, чтобы мой граф посетил это тайное и уединенное жилище в своем придворном наряде, — продолжала графиня. — А теперь мне кажется, что я ужасно хочу побывать в одной из его дворцовых зал и увидеть, как он входит туда, одетый в то самое простое коричневое платье, в котором он покорил сердце бедной Эми Робсарт.

— Это желание легко исполнить, — сказал граф. — Если ты этого хочешь, простое коричневое платье будет надето завтра же.

— Но поеду ли я с тобой в один из твоих замков, чтобы увидеть там, как великолепие твоего жилища будет согласоваться с крестьянской одеждой?

— Вот что, Эми, — сказал граф, озираясь кругом, — разве эти комнаты не убраны с подобающей роскошью? Я отдал приказ не щадить затрат, и, мне кажется, он выполнен точно. Но если ты скажешь мне, чего еще тут не хватает, я сейчас же отдам распоряжение.

— Ну вот, милорд, теперь вы насмехаетесь надо мной, — ответила графиня. — Роскошь этих богатых зал превосходит и мое воображение и мои достоинства. Но разве не должна ваша жена, любимый мой, когда-нибудь, вероятно очень скоро, быть возвышена до почета, который связан не с трудами мастеров, украсивших ее комнаты, не с шелками и драгоценностями, которыми украшает ее ваша щедрость, но с таким почетом, который дает ей законное место среди знатных женщин, как признанной супруге благороднейшего графа Англии?

— Когда-нибудь? — повторил ее супруг. — Да, Эми, дорогая, когда-то этот день наступит, и поверь, что я жажду его не меньше, чем ты. С каким наслаждением ушел бы я от государственных дел, от забот и треволнений тщеславия, чтобы жить с достоинством и почетом в своих обширных владениях с тобой, моя любимая Эми, с моим другом и спутником жизни! Но, Эми, время для этого еще не наступило, и дорогие для меня, но тайные свидания — это все, что я пока могу предложить самой прелестной и самой любимой женщине на свете!.

— Но почему же это сейчас невозможно? — настаивала графиня самым нежным и вкрадчивым голосом. — Почему это не может свершиться немедленно— этот полный, неразрывный союз, к которому, как вы говорите, вы сами стремитесь и который предуказан нам и божескими и человеческими законами? Ах, если бы вы хоть вполовину желали этого так, как вы говорите, кто или что могло бы стать преградой вашему желанию при всем вашем могуществе и всесилии?

Взгляд графа омрачился.