Книга Синдром Кандинского - Андрей Саломатов

Оказалось, что береговые огни почти не видны с поверхности воды. Изредка невысокая волна приподнимала Антона на несколько сантиметров вверх, и тогда он видел примерно на одинаковом, пугающе большом расстоянии, справа и слева от себя, маленькие светящиеся звездочки фонарей. До тех и до других было страшно далеко, и Антон мгновенно понял, что в одежде он ни за что не доплывет, даже если правильно угадает самый короткий путь.

От обиды Антон начал колотить кулаками по воде и выкрикивать ругательства. Чего-чего, а такой подлости он от них не ожидал. Расчет их был правильным, все было сделано так быстро и тихо, что никому и в голову не придет, куда на самом деле делся Ниночкин гость. Все просто подумают, что он вышел в Пицунде и до дома добрался на автобусе, тут уж, конечно, найдутся свидетели, которые это подтвердят.

Антон проплыл несколько метров, остановился, стянул с ног свои замечательные белые туфли и, выругавшись, пустил их ко дну.

— Сволочи! — взбивая воду по-собачьи, крикнул он вдогонку катеру, а затем спокойно добавил: — Собственно, утопленнику туфли и не нужны. Да и смокинг тоже. Если останусь жив, — пробормотал он, отплевываясь от соленой воды, — никогда больше не пойду на день рождения к незнакомым людям, ноги моей не будет на всех этих плавающих корытах. Лучше уж авиакатастрофа или сосулька с крыши, хотя, конечно, и это нежелательно.

Болтая в воде ногами, он обыскал карманы смокинга, переложил намокшие документ и деньги в задний карман брюк, а потом снял смокинг и пустил его по воде.

— Бляди! — еще раз крикнул он в сторону катера. — Подонки, сопляки паршивые!

На всякий случай сняв и носки, Антон поплыл дальше, но хватило его ненадолго, и вскоре он перевернулся на спину. Работая руками и ногами, он лежал вверх лицом, смотрел в темное, мутное небо и, тяжело дыша, бормотал:

— Ловко они меня. Завтра будут хвастать, что мужика в море скинули. Утром меня уже будут жрать скумбрия и бычки, а потом одна из этих рыбок попадет на стол к Лене. Она будет ее есть, нахваливать и даже не узнает, что жирок свой эта рыбка нагуляла на моих тощих боках.

Антон перевернулся, снова поплыл, но через некоторое время ему показалось, что он плывет не в ту сторон. Понимая, что паника может его погубить, Антон остановился, несколько раз глубоко вздохнул и огляделся. Едва заметная серая полоска над поверхностью воды могла быть просветом, тонкой прослойкой между облаками и морем, а могла быть и слабеньким заревом от немногочисленных фонарей окраины Гагры. Отличить тучи от гор было невозможно, давно скрылся с глаз злополучный катер, и только желание жить, какое-то слепое безотчетное чувство подсказывало ему, что плыть надо туда, где темень густа как сажа, потому что там берег.

Уговорив себя, что он знает нужное направление, Антон опять перевернулся на спину. Обида пополам с отчаянием не давали ему сконцентрировать все свое внимание на главном, мешали взять себя в руки и плыть к берегу. Антон был близок к истерике, в голову ему лезли самые невероятные истории, в которых потерпевшего выуживали из воды в самый последний момент.

— Ну кому плохо от того, что я живу? — отплевываясь, бормотал он. Даже моей бывшей жене уже хорошо. Больше я никому не мешаю. Нет, русалочка в меня не влюбится и не спасет. Разве что какая-нибудь зеленоволосая карга позарится на мое бедное тело. Эй! — крикнул он и ударил ладонями по воде. Где вы, Бегущие по волнам, Маленькие Принцы, Летучие Голландцы и добрые Морские Дьяволы? Кто бы мной сейчас занялся? Эй, вас ждет клиент! Я не бревно, долго не продержусь! Я гораздо тяжелее воды!

Плыть было тяжело — мешали брюки и сорочка. Отдуваясь и выплевывая воду, Антон греб по-лягушачьи, разводя руками и ногами в разные стороны, вытягивая шею, вглядываясь в темноту. Он старался не думать о бездне, над которой барахтался. Об этой колоссальной массе соленой воды и ее обитателях. Тех, кого никто не видел, чудовищах, рожденных страхом и больным воображением, не имеющих ни конкретной формы, ни размеров. И все же он ощущал их тенями под ним, справа и слева. Наконец Антон не выдержал. Он заорал что было силы и принялся колотить руками и ногами по воде.

— Уйдите! — кричал он. — Уйдите, сволочи! Кыш, собаки!

Накричавшись, Антон успокоился, снова перевернулся на спину и, отдышавшись, прошептал:

— Интересно, о чем думают нормальные люди перед смертью? В кейсе остались еще четыре ампулы. Если бы кончились, можно было бы спокойно умереть. Не жалко. Кто бы мог подумать. На плоту океанов не пересекал, в Бермудский треугольник не лазил, в круизы не плавал. Разве это справедливо? Не моя это смерть, чью-то чужую по ошибке зацепил. Теперь какой-нибудь пьяный матросик не кувыркнется через перила в воду и не попадет на обед к акулам, а помрет дома. Возьмет свою морячку за широкую талию, посинеет и откинется. Напутали там что-то наверху, поторопились со мной.

— Эй — крикнул он в темноту. — У меня еще четыре ампулы в кейсе. Дайте догулять. Завтра сам скажу: берите меня грешного, все равно все пошло наперекосяк. Ну не готов я: не покаялся, долги не раздал, последних распоряжений не сделал. Дайте еще хотя бы двадцать четыре часа. Какая вам разница?

Вся эта болтовня и барахтанье в воде только отнимали у Антона силы, и вскоре он почувствовал, что страшно устал. Ему одновременно было холодно, жутко и тоскливо. Одежда тянула вниз, все больше сил нужно было, чтобы удержаться на поверхности, и все меньше их оставалось. Антон начал задыхаться, в ребра бешено колотилось сердце и вместе со стуком, в такт ему, в голове у него завертелись строчки детского стихотворения: «Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне? Смерть стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне».

Неожиданно Антон ощутил, как два человека, всегда мирно сосуществовавших в нем, вдруг отошли друг от друга. И тогда один из них сказал: «Все, надоело, устал». А второй, против обыкновения, не стал его подзуживать, не вспылил и не принялся уговаривать, а просто сказал: «Как хочешь. Твое дело».

Антон греб из последних сил, все чаще переворачивался на спину, чтобы отдохнуть, и в конце концов остановился в последний раз, решив больше не сопротивляться судьбе. Его сильно трясло, замерзшие руки и ноги едва ворочались, и всех его усилий хватало только на то, чтобы едва-едва удерживаться на поверхности. Единственное, что удерживало Антона от последнего шага, так это страх перед умиранием, перед последними секундами. Он представил, как холодная соленая вода заливает его легкие, как он бьется из последних сил, пытаясь вытолкнуть из себя вод и набрать в легкие воздуха. Представил, как он идет ко дну еще живой и теплый, как он судорожно рвет ногтями кожу на своем лице, и вода вокруг него окрашивается в бледно-розовый цвет. От ужаса Антон быстрее заработал руками и ногами. Тараща глаза в небо, он вдруг стал прощаться с жизнью, стуча зубами, торопливо забормотал, словно молитву:

— Господи, я отвратительно жил. Если ты есть, прости меня. Только у тебя прошу прощения, потому что перед людьми я ни в чем не виноват. Я жил по их законам, не делал ничего такого, чего бы не делали они. Я не был героем и не брал даже того, что мне полагалось. Я не был и юродивым, потому что мне все время хотелось больше того, что я имел. Я часто поминал тебя всуе и только сейчас, перед смертью, обращаюсь к тебе как разумное существо к разумному существу. Не превращай мои последние минуты в пытку, я и так получил в этой жизни достаточно. Дай мне умереть спокойно. Только ты и я знаем, сколько стоит моя жизнь…