Книга Хранители Грааля. Катары и альбигойцы - Елена Майорова

К этому времени относится желчный выпад некоего клирика против Окситании и ее правителей: «Графы Руссильонские, Серданские, Конфланские и Безалу были врагами графов Тулузских. Дома Беарнский, Каркассонский, Альбийский и Нимский были расположены к ним не лучше. Пиренеями владели бедные, но чрезвычайно предприимчивые вожди в роде кондотьеров, которым счастье приготовило блистательную будущность; я говорю о домах Фуа, Альбре и Арманьяк. Арманьяки, Комменжи, графы Беарнскиие и Тулузские только тогда и были согласны между собой, когда нужно было воевать против церкви. Проклятия духовенства вовсе их не беспокоили. Граф Комменж женат был на трех женах; граф Тулузский, Раймунд VI, содержал гарем. Эта французская Иудея, как тогда называли эти края, не одною горной смолою и оливковыми деревьями напоминала восточную Иудею; она имела также свой Содом и Гоморру, и надобно было опасаться, что рано или поздно мщение церкви создаст ей и Мертвое море.

Поместья везде были отобраны у духовенства. Само имя священника было бранным словом. Если какой-нибудь ревностный миссионер решался проповедовать слово Божие, то над ним насмехались. Святость жизни, красноречивые увещания не производили никакого действия. Даже св. Бернар не избег осмеяния».

Действительно, церковные советники никогда и близко не занимали подле графов Тулузских места, подобного тому, которое им принадлежало у Капетингов. Церковь если и не была беднее, чем где-либо еще, то все-таки не так могущественна, как в то же время к северу от Луары. Юг не дал церкви ни одного видного теолога, тогда как на Севере блистают имена святого Бернара и Гуго Сен-Викторского.

Когда граф не был при оружии и не усмирял непокорных вассалов, он держал роскошный двор в своей летней резиденции — Бокере-на-Роне или зимой в Тулузе, в замке Нарбонн. Туда стекалась знать, приученная к придворной жизни еще его отцом, красивые незаурядные женщины, записные остроумцы, молодая поросль аристократов, прославленные трубадуры, жонглеры. При этом дворе все искрилось, сверкало, пело и радовалось жизни. Острая пряная кухня уже отошла от первоначальной аскетической простоты неприхотливых трапез баронов-разбойников. Затейливые блюда из мяса и рыбы, крепко приправленные чесноком, чабрецом, укропом, базиликом; десерты, фрукты, в том числе апельсины и лимоны, которые арабы завезли в Южную Европу в своих седельных сумках, и, конечно, разнообразные вина создавали особую атмосферу ублаготворения и довольства жизнью. Яства и питие разносили подростки, одетые в особую форму — ливреи, новшество для той эпохи.

Нескрываемый гедонизм не мешал Раймунду и его приближенным покровительствовать всем новым веяниям своего времени и сочувствовать альбигойцам. Противник катаров Петр Сернейский яростно обличал графа: «Он, можно сказать, с колыбели любил еретиков и благоволил им, тех же, кто жил на его землях, он почитал как только мог… Повсюду, куда ни отправлялся, он вел с собой еретиков, одетых в обычное платье, для того чтобы, если ему придется умереть, он мог бы умереть у них на руках: в самом деле, ему представлялось, что он может быть спасен без всякого покаяния, если на смертном одре сможет принять от них наложение рук».

Странное пристрастие светского человека, сибарита и любителя «изящных досугов» к строгой и требовательной аскетической доктрине катаров. А ведь ради спасения адептов еретического учения он пошел на конфликт с могущественным Римом и воинственной Францией. Что-то должно было привлечь непостоянную и изменчивую натуру Раймунда к катарской доктрине, и это «что-то» оказалось сильнее его гедонистских наклонностей и беспечности характера. Трудно отказаться от предположения, что это был тот таинственный предмет, ради приближения к которому люди совершали невозможное, — Священный Грааль.

Его отец, правитель рациональный и не склонный к фантазиям, рассматривал альбигойскую ересь как угрозу существующему порядку вещей, отношения с которой, однако, можно урегулировать на государственном и на духовном уровнях. Как любой человек Средневековья, он верил в божественные чудеса, неодолимую силу святых мощей и образов, но вряд ли признавал существование чего-то более чудесного. Иначе он не обратился бы к папе с просьбой избавить его подданных от пагубных заблуждений. Может быть, старый граф думал, что чудеса Грааля не про него: как политику, ему приходилось кривить душой, давать ложные клятвы; как правителю — проявлять жестокость и вести войны. Его семейная жизнь была далека от христианского идеала; более того, современники обвиняли его в противоестественных склонностях. Более романтичный и интеллигентный сын, отодвинутый от дел правления энергичным и деятельным отцом, напротив, принимал в расчет главным образом существование в недрах альбигойской церкви таинственного Священного Грааля, источника благодати и спасения души.

Нередко, особенно в романизированной литературе, мелькает предположение, что Раймунд VI, а впоследствии и его сын Раймунд VII принадлежали к замкнутому кругу Хранителей Грааля. В основе этой догадки, скорее всего, лежит значение имени Раймунд — «хранитель, защитник». Но приблизиться к Граалю было дано только чистейшим из чистых, а князья в силу своего положения каждый день вынуждены были нарушать Господни заповеди.

Так что при всей привлекательности этого предположения от него приходится отказаться.

Скорее всего, Раймунд VI был призван к не менее почетной миссии — оберегать от опасностей избранных, Стражей Грааля, которые в силу канонов своей веры не могли явить вооруженного отпора и оказывались беззащитными перед лицом жестокого и беспощадного врага. Тогда становятся понятными многие необъяснимые с исторической точки зрения поступки Раймунда, его уклончивость и лавирование, оскорбления, которые ему пришлось претерпеть: ради такой высокой цели не позорно было принять унижение.

И подданные понимали причину поступков своего сеньора и снисходительно судили его слабости.

Понятны и побуждения католической церкви: в 1179 г. Раймунд вместе с виконтом Безье, графом де Фуа и большинством баронов Романьи был отлучен от церкви папой Александром III. А спустя только год после смерти отца, в 1196 г., был снова отлучен папой Целестином III «за преступления против церкви и монастырей». Он разрушил несколько церквей, принадлежащих монастырю Святого Эгидия и всячески притеснял эту обитель. Епископ Тулузский был лишен возможности объехать свою епархию из опасения окрестных дворян; его мулы не могли без вооруженной стражи идти на водопой.

В наши дни трудно представить себе зависимость человека Средневековья от церкви. Она являлась осью существования: культурным и информационным центром, клубом по интересам, советчиком при решении семейных проблем, психоаналитиком. Отлучение от церкви означало почти исключение из жизни. Замолкали колокола, прекращались мессы; запрещались такие церковные службы, как крещение, венчание и панихиды — все обряды, столь почитаемые народом. Зима без праздника Рождества и Богоявления должна была казаться бесконечной.

Отлучение от церкви играло огромную роль как главное средство самозащиты церкви и главное ее орудие в борьбе за господство над миром. Это было, с другой стороны, и могучее средство поддержания дисциплины в самой церкви. Его применение не могло не подавать повод к злоупотреблениям. Еще святой Августин предостерегал против легкомысленного обращения с этим страшным оружием. Иннокентий III тоже порицал исполнителей своей воли, не всегда соблюдавших в этом деле должную умеренность.