Книга Повседневная жизнь женщины в древнем Риме - Мари-Терез Рапсат-Шарлье

Фрески, мозаики, светильники, серебряные сосуды также свидетельствуют, что супружеские измены проходили на людях: на них видны рабы, которые приносят разные предметы или просто глядят на любовников — ведь они не ведут себя как «порядочные люди», при свете светильника совершенно обнажены и позволяют себе mille figuras. А как понимать возмущенную фразу, брошенную Апулеем сыну своей жены от первого брака: «А ты хочешь знать, что она делает в своей спальне»? Подглядывал ли сын за матерью сам или посылал шпионить кого-то из бесстыдных рабов?

Обязанность верности в браке существовала только для женщин; законы Империи, изданные при Августе, а затем при Флавиях, предписывали наказание за прелюбодеяние. Правду ли, в таком случае, говорил Ювенал, что женщины поэтому охотно «меняют семью, затоптав покрывало»? Или Марциал, писавший, что новые браки служат лишь для прикрытия адюльтера:

С той поры, как закон возродился Юлиев снова И водворилась, Фавстин, в семьях стыдливость опять, И тридцати-то еще не минуло полностью суток, А Телесина пошла замуж в десятый уж раз. Замуж идти столько раз не брак, а блуд по закону. Меньше б я был оскорблен, будь она шлюхой вполне.

После брака: развод и вдовство

Какие существовали причины для развода по инициативе мужа? Прелюбодеяние, как мы уже видели (в этом случае развод был обязателен); бесплодие (об этом мы тоже говорили), поскольку в брак вступали, чтобы иметь детей; были и менее веские причины, например, употребление вина или посещение игр без предупреждения. Причины, выдвигавшиеся женщинами, известны хуже; впрочем, памятно дело Прокулеи, которая, если верить Марциалу, оставила мужа, чтобы не делить с ним расходы, связанные с должностью претора. Среди же серьезных причин, начиная уже с республиканской эпохи, нельзя забывать политические. Разве не из честолюбия или не по расчету Цецилия Метелла, жена диктатора Суллы, развела Помпея с Антистией, а свою дочь Эмилию (от первого брака с Эмилием Скавром), невзирая на беременность, разлучила с Ацилием Глабрионом и выдала за Помпея?

В правовом отношении развод был легок при самом распространенном типе брака — без «вручения». Как для союза было достаточно обоюдной воли, так и теперь воля, но уже только одного человека, была достаточной, чтобы расстаться (впрочем, всегда мог возникнуть вопрос о власти отца семейства). В императорскую эпоху, вероятно, существовали формы, которые следовало соблюдать, желательны были свидетели, но и без того произнесение простой формулы: tuas res tibi habeto («забирай свои вещи с собой») означало расторжение брака. Приводило ли это к великому множеству разводов, как часто утверждали римские авторы, а вслед за ними многие современные историки с задней мыслью, что развод подразумевает женскую распущенность? Сенека, по-видимому, так и думал: «Они уходят, чтобы выйти замуж, и выходят замуж, чтобы развестись». С ним заодно Ювенал:

Так возрастает число, и в пять лишь осенних сезонов Восемь будет мужей — достойный надгробия подвиг!

Даже надгробная речь известной нам матроне вторит той же песне: «Редки столь долгие браки, которые завершаются смертью и не прерываются прежде разводом».

Обращение к источникам показывает, что счастливых браков было много, а большинство разводов встречается в императорских фамилиях, часто по политическим причинам. К тем же семьям притягивались и скандалы вроде изгнания двух Юлий по законам о прелюбодеянии. Действительно ли это самый репрезентативный слой общества? Можно повторить здесь методологические замечания, сделанные нами чуть выше по поводу супружеской любви. Разводы не одобрялись: в 19 г. н. э. при выборе весталок кандидатура одной из девочек была отклонена, ибо «Агриппа (ее отец. — Авт.) расторжением первого брака нанес урон доброй славе своей семьи». Значит, была причина не злоупотреблять ими. Источники, которыми мы располагаем, не документальные (у нас, к примеру, нет ни архивов гражданского состояния, ни нотариальных документов), поэтому нам известны лишь крупицы действительности: те, что сохранили, с одной стороны, литераторы, с другой — эпиграфические памятники. Итак, не стоит рисовать в черных красках картину римских нравов, ибо у тех, кто так делал, есть очевидный умысел: опорочив очень слабую «женскую эмансипацию» в Риме, они получали оружие против разводов, абортов, предоставления женщинам права голосования и всякого стремления последних к свободе и самостоятельности. Отринем античность, которую столь часто берут за образец, лишь бы не потакать требованиям вчерашнего и сегодняшнего дня! Ныне, конечно, это кажется уже давно устаревшим. Определенные стереотипы, повторяемые и поныне, восходят к концу XIX и первой половине XX в., причем имеют совершенно определенный оттенок: «Как далеки мы от поучительного примера, который давала нам римская семья времен Республики! Этот монолит дал трещины со всех сторон. Прежде женщина была строго подчинена власти своего господина и хозяина, теперь она ему равна, а то и подчинила его . Она была верной — стала легкомысленной и развратной».

Брак не обязательно заканчивался разводом. Часто жены, выходившие очень молодыми за людей гораздо старше себя, оставались вдовами. Так, Юний Авит, хотя и сам молодой человек, «оставил осиротелую мать, овдовевшую жену и крохотную дочь, не знающую отца». Причиной смерти могла быть и политика: отец Агриколы Луций Юлий Греции, павший жертвой Калигулы, оставил молодую вдову Юлию Проциллу беременной или только что разрешившейся от бремени. Литература донесла до нас черты некоторых из этих женщин. Они были «в своем праве» со смерти отца, имели опекунов с почти номинальной властью и, если муж оставлял им приличную долю состояния, пользовались немалой свободой. Даже если отец больше заботился о своих детях, он обычно не забывал обеспечить вдову по крайней мере узуфруктом своего состояния, пока она не выйдет вновь замуж. Ведь после того как проходил срок траура и вдовства, назначавшийся во избежание сомнений в отцовстве, вставал вопрос о новом замужестве. Законы Августа поощряли повторные браки, поскольку холостые и незамужние ограничивались в правах получать подарки и наследовать. Правда, женщины могли освобождаться от этих ограничений по возрасту (пятьдесят лет) или благодаря наличию детей (трое детей фактически или по ius trium liberorum); к тому же древняя, глубоко укоренившаяся традиция «единобрачия» (univira) давала некоторые религиозные прерогативы. Антонии, вдове Друза, было всего двадцать семь лет, и она не пожелала вновь выйти замуж, но у нее были дети. Агриппина Старшая не могла себе позволить второй брак, чтобы не давать соперников будущему императору. Женщины, уже имевшие детей, опасались проблем, связанных с новым отцом и новыми детьми. Богатая вдова из провинции Африка Эмилия Пудентилла ждала четырнадцать лет, пока ее дети подрастут, и только тогда вышла замуж (за Апулея).

Напротив того, женившийся новым браком вдовец давал своим детям ту, о ком принято писать с ужасом: страшную мачеху (noverca), которая умело пользовалась дряхлостью влюбленного старца. Рассмотрим дело Аттии Вириолы, в защиту которой выступал Плиний Младший. Примечательно было «и высокое положение истицы, и редкостный случай, могущий быть примером, и важность вопроса. Знатная женщина, жена претория, лишена наследства восьмидесятилетним отцом через одиннадцать дней после того, как, обезумев от любви, он ввел к себе в дом мачеху. Аттия требовала отцовское имущество в заседании четырех комиссий». Зрелище было внушительное: «Заседало сто восемьдесят судей . С обеих сторон много адвокатов», множество зрителей обоего пола. К удивлению Плиния, «в двух комиссиях мы выиграли, в двух проиграли».