Книга Против либерализма к четвертой политической теории - Ален де Бенуа

«Речь Блага пронизана двойственностью, — подчер­кивает Жан Бодрийяр, — что особенно хорошо видно при сравнении с глупостью, которая выступает самым отвра­тительным и вместе с тем самым непосредственным выра­жением внутриутробной функции Зла. Филипп Мюрай прекрасно описал этот процесс гротескного освящения, умиротворения реальности, эту феерическую зачистку, пре­ вращающую современность в непрерывный праздник, в не­ кую вечную концессию. Именно здесь, в этом затянутом фарсе, прокладывает себе дорогу скрытое Зло всех мастей, устанавливающее настоящую диктатуру глупости — точнее говоря, диктатуру как таковую. Пока Благо торжеству­ет и рассчитывает вместить в себя всю реальность как тако­вую, Зло проскальзывает незамеченным»16.

«Мы наивно полагаем, — продолжает он, — что про­гресс Блага, установление его господства во всех областях является падением Зла. Кажется, никто не понимает, что Благо и Зло всегда набирают силу одновременно, из­за одного и того же хода событий . Благо не отменяет Зло, не обращает его вспять: они несводимы друг к другу и вме­сте с тем глубоко взаимообусловлены . Абсолютное зло рождается от избытка блага, от безудержного размножения добра, от технического развития, от бесконечного прогрес­са, от тотального господства морали, от радикальной и не знающей противодействия воли к благу. Такое Благо пре­ вращается в свою противоположность, в абсолютное Зло».

Перед лицом конфликтов, которые неизбежно возрож­даются в обществе, Жан ­Клод Мишеа в свою очередь кон­статирует, что «либеральное право не предлагает другого выхода (ибо оно не может одновременно удовлетворять двум противоположным требованиям), кроме как обосно­вать конечное решение на соотношении сил, действующих в обществе на данный момент. речь идет о соотношении сил, существующем между различными заинтересованны­ ми группами, выступающими от лица всего общества и дей­ствующими в оккупированном ими медиапространстве»17. Отсюда — та важная роль всевозможных лобби, которые в соперничестве друг с другом обязаны навязывать опре­ деленные точки зрения, соответствующие тем или иным интересам.

«Между тем очевидно, — продолжает Мишеа, — что общество, разделенное на атомы­индивиды либеральным правом (и возрождающийся, таким образом, образ войны всех против всех), наглядно демонстрирует, что жить сооб­ща невозможно. В самом деле, общество людей существует лишь в той мере, в какой оно непрерывно воспроизводит связь, что предполагает, что оно опирается на некий мини­мум общего языка между теми, кто его составляет. но по­ скольку этот самый общий язык должен оставаться цен­ностно нейтральным, в согласии с требованиями либераль­ной догмы (всякое «идеологическое» значение является предпосылкой для гражданской войны), есть лишь одно возможное решение этой проблемы: обосновать социально­ антропологическую связь в том, что либералы всегда счи­тали единственным атрибутом, в равной мере присущим всем человеческим существам, — в их „естественной“ пред­ расположенности действовать согласно их собственному осознаваемому интересу. Таким образом, весьма логично, что на операцию заинтересованного обмена (знаменитое „ты — мне, я — тебе“ — основа рыночной рациональности) ложится философская обязанность организовать мирное сосуществование индивидов, которые при этом должны быть противоположны друг другу . Именно поэтому в конечном счете религией современных обществ стала именно экономика»18.

Вот здесь­то либеральная «нейтральность» и достигает своего апогея. В либеральных обществах Благо — это власть денег.

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ИДЕИ ПРОГРЕССА

Идея прогресса является одной из теоретических пред­посылок модерна. не без причины ее часто называют «под­линной религией западной цивилизации». Исторически эта идея была сформулирована приблизительно в 1680 г. в ходе спора «ревнителей древности» и «модернистов», в котором участвовали Террасон, Перро, аббат де Сен­Пьер и Фон­тенель. Она уточнялась по инициативе следующего поко­ления, к которому принадлежали Тюрго, Кондорсе и Луи­-Себастьен Мерсье.

Прогресс можно определить как процесс, проходящий через этапы, последний из которых по времени рассматри­вается как наилучший и предпочтительный, т. е. качествен­ но превосходящий предыдущие. Такое понимание включа­ет в себя как описательный аспект (изменение происходит в заданном направлении), так и аксиологический (развитие понимается как улучшение). Таким образом, здесь гово­рится об ориентированном изменении, ориентированном на лучшее. Об изменении, одновременно необходимом (нельзя остановить прогресс) и необратимом (не существу­ет возможности возврата к прошлому). Улучшение неиз­бежно, а значит, завтра будет лучше, чем сегодня.

Теоретики прогресса делятся исходя из отношения к его направлению, ритму и природе сопровождающих его изме­нений, а также к его главным действующим лицам. Тем не менее все они согласны с тремя ключевыми идеями: 1) ли­нейная концепция времени и идея о том, что история имеет смысл, устремленный в будущее; 2) идея фундаментального единства человечества, эволюционирующего в одном и том же направлении; 3) идея о том, что мир может и должен быть изменен, подразумевающая, что человек является пол­ноправным хозяином природы. Эти три идеи обязаны своим появлением христианству. начиная с XVII в., с расцветом науки и техники, они пере­ формулируются в светском ключе.

Для древних греков реальна только вечность. Аутен­тичное бытие неподвижно: циклическое движение, под­разумевающее вечное возвращение одного и того же, яв­ляется наиболее совершенным выражением божественно­ го. если и существуют спады и подъемы, прогресс и упадок, то только внутри одного цикла, который неизбежно будет сменен другим (теория чередования веков у Гесиода, воз­ вращения Золотого века у Виргилия). С другой стороны, предопределенность идет из прошлого, а не из будущего. Термин архе отсылает нас одновременно к истоку («архаи­ка») и к авторитету («архонт», «монарх»).

В Библии история становится объективным феноме­ном, динамикой прогресса, который ведет в мессианской перспективе к наступлению нового мира. Книга Бытия на­деляет человека миссией «господствовать на земле». Темпо­ральность является тем вектором, благодаря которому наи­лучшее последовательно раскрывает себя в мире. Одно­ временно событие играет спасительную роль: Бог открывает себя исторически. С другой стороны, темпоральность направ­лена к будущему: от Творения ко Второму Пришествию, от райского Сада к Страшному Суду. Золотой век уже находится не в прошлом, но в конце времен: история закончится, и за­ кончится благополучно, по крайней мере для избранных.

Такая линейная темпоральность исключает всякое веч­ное возвращение, всякую смену циклов, которая имеет сво­им прообразом смену времен года. начиная с Адама и Евы священная история спасения подразумевает исключение всякого упоминания о вечности, проходит через неповто­ряющуюся стадию Ветхого Завета и в христианской версии находит свою кульминацию в Воплощении Спасителя. Блаженный Августин был первым, кто применил библей­скую концепцию к всемирной истории, заявив, что она раз­вивается к лучшему от века к веку. Теория прогресса секуляризовала эту концепцию истории, в результате чего по­ явились все историцизмы модерна. Главным различием между этими концепциями является то, что будущее в свет­ской версии заняло место потустороннего, а спасение было заменено счастьем. В христианстве прогресс мыслится ско­рее эсхатологически, чем исторически в полном смысле это­ го слова. Человек должен искать свое спасение здесь, внизу, не теряя, однако, из виду горнего мира. Кроме того, при­ знается превосходство божественного плана. наконец, хри­стианство, как и стоицизм, проклинает ненасытное жела­ние и говорит о том, что мудрость заключается не в умно­жении желаний, но в их ограничении. Однако, согласно Апокалипсису, Страшному Суду будет предшествовать бла­годатное тысячелетнее царство. Это видение мира вызвало к жизни учение Иоахима Флорского, секуляризовавшего теории Августина.