Книга Ангелы смерти. Женщины-снайперы. 1941-1945 - Алла Бегунова

Войска Севастопольского оборонительного района имели немногим более 100 тысяч человек, по количеству самолетов уступали немцам примерно в десять раз (116 боевых машин), по артиллерии — почти в три раза (455 орудий Приморской армии, 151 орудие калибра 100–305 мм береговой обороны, около 100 зенитных пушек)…

Людмила Павличенко по-прежнему являлась командиром снайперского взвода во второй роте первого батальона 54-го имени Степана Разина стрелкового полка. «Разинцы», будучи в составе 25-й дивизии, все так же занимали позиции в третьем секторе обороны города, на Мекензиевых горах.

Весной старший сержант пережила тяжелую утрату. Ее муж Алексей Киценко, получив смертельное ранение, скончался у нее на руках в госпитале, после длительной, но безнадежной операции. Он был похоронен с воинскими почестями на Братском кладбище 5 марта. Снайпер не хотела верить в его смерть и с трудом оправилась от этого удара. У Павличенко обострилась болезнь, приобретенная на фронте и весьма обычная для снайперов — реактивный невроз (тремор рук, бессонница, депрессия).

Она писала матери:

«…Как у вас дела?

Сегодня переведу 200 рублей на мелкие расходы. Посылаю каждому из вас по карточке. Моржику — настоящую Люду. Я лечусь, ехать на курорт не захотела, лежу тут в госпитале. Ничего мне не надо, все у меня есть, так что, мама, о посылках не думай.

Домой приеду после войны. Раньше не ждите. Дела мои идут, вернее, едут неплохо. Получила медаль “За боевые заслуги” и к маю, наверное, орден (орден Ленина. — А.Б.) Так что, Ленусь, разрешаю это дело на Первое мая спрыснуть.

Ленусь, передо мной лежит стих. Как хорошо в нем сказано:

“Жди меня, и я вернусь. Только очень жди… Как я выжил, будем знать Только мы с тобой. Просто ты умела ждать, Как никто другой…”

Видно, он почувствовал на себе. Вот так, Ленусь.

Трудно тебе понять, как жаль, что нет Лени (то есть Алексея Киценко. — А.Б.) Когда вырвешься, посмотришь: одинокая могилка. Вот Леня часто спасал меня своей любовью, а какая забота! Меня в одном из наступлений ранило, идти я не могла, как бережно он меня нес. А кругом военный концерт. С какой любовью и каким диссонансом звучали его слова: “Люся, потерпи. Люся, ты должна быть живой”. Ну а вот я его не уберегла. На войне беречь трудно. Ну, об этом хватит. После тебя, Ленусь, это — самое светлое и дорогое. Война — пробный камень для каждого человека…»

Продолжалась и переписка Людмилы со старшей сестрой. Ей она о своих переживаниях не сообщала, а старалась рассказать подробнее о военной службе в Севастополе:

«Здравствуй, Валюнчик!

Не сердись на меня за мою лень. Твой курилка жив и здоров “уполне”. В отношении табачка — он-то у меня есть, а вот тебе прислать трудновато. Давай договоримся, я за тебя курить буду, а ты этим пока удовольствуйся. Сегодня написала письмо маме, в твою (бывшую и мою) комсомольскую организацию… Ты просишь сообщения о моих “боевых делах”, у меня их сейчас нет — лечусь. Могу вспомнить старое. Представь себе: декабрь месяц, снег, небольшой мороз, на мне поверх всяких фуфаек и шинели — белый маскировочный халат под цвет снега, и вот лежу три часа, надоело, фрицев нет, холод загнал их поглубже в землю. Вернулась на свою передовую, взяла 10 гранат плюс пистолет и пошла прямо на фрицев еще с одним старшим сержантом. Мы забросали фрицев гранатами и спокойно вернулись к себе, а фрицы с перепугу открыли такую стрельбу, что идти обратно во весь рост нельзя было. На обратном пути встретили фрицевскую разведку, принять бой нельзя было. Но ничего, дали им на закуску. Одного убили, 2 ранили, остальные разбежались. Ну, бывали дела и похлеще, но о них потом. Как твое житье-бытье, как дела дома, почему не пишете? Пиши чаще… С нервами дело паршивое, восстанавливать трудно. Дрожит рука. Ничего, пройдет. Дорогая Валюшка, будь хорошей моей девочкой, пиши. Посылаю карточку. Целую тебя крепко-крепко. Твоя Люда.

18/V–1942».

Третий и последний штурм города-крепости начался рано утром 7 июня 1942 года.

Гитлеровцы обрушили тысячи снарядов, мин и бомб на защитников Севастополя в четыре часа утра. Ураганный огонь артиллерии и массированный налет авиации длился около шестидесяти минут. Тем, кто прятался в глубоких, хорошо оборудованных блиндажах, окопах и щелях, показалось, будто возле города произошло извержение вулкана. Столбы дыма, гарь от пожаров, поднятая взрывами вверх земля — все это образовало над боевыми позициями советских войск огромное черное облако. Яркое летнее солнце едва виднелось сквозь него. Рев авиационных моторов, свист бомб, грохот разрывов сопровождали вражескую огневую подготовку и звучали какой-то неимоверной, дикой какофонией.

В штабе Одиннадцатой германской армии полагали, что после таковой замечательной акции на советских позициях в живых мало кто останется. Даже если это случится, то уцелевшие бойцы будут деморализованы и никакого сопротивления доблестным немецким дивизиям не окажут.

Около пяти часов утра 7 июня 1942 года, когда артналет завершился, вражеская пехота при поддержке боевой техники пошла в атаку.

Давно не наблюдала Людмила подобной картины.

Жаркий летний день только занимался. Легкий ветерок уносил клочья черного дыма, земля и пыль понемногу оседали. В тишине, наступившей после адского грохота, в долине реки Бельбек двигались вперед танки. За ними густыми цепями, выпрямившись во весь рост, шагали солдаты, раздетые до пояса. Там были и группы стрелков с винтовками, и группы автоматчиков, вооруженные пистолетами-пулеметами «MP-40».

В бинокль снайпер Люда видела серые, искаженные злобными гримасами лица, крепко сбитые, еще не загорелые тела. Они шагали, спотыкаясь о камни, задевая друг друга плечами, пересмеиваясь, переговариваясь, иногда перекидывая с руки на руку винтовки. Офицеры им объяснили, что после такого массированного артналета в русских траншеях мало кто мог остаться в живых, а если и остался, то деморализован и сопротивляться не будет.

Однако блиндажи, траншеи, пулеметные гнезда севастопольцы оборудовали отлично и прятались в них, пока не прозвучал сигнал тревоги. Солдаты заняли свои места на огневом рубеже и приготовились к отражению атаки. Теперь старший сержант положила на бруствер «СВТ-40». Пришло ее время. Люда проверила, крепко ли присоединен магазин на десять патронов, сняла кожаные колпачки с окуляров оптического прицела и заглянула в него, чтобы приблизительно узнать дистанцию до первой шеренги фрицев.

Павличенко всегда объясняла подчиненным четыре простейшие снайперские правила и требовала их запоминать, как дважды два. Первое: если выравнивающая, или горизонтальная, нить прицела закрывает фигуру двигающегося пехотинца до колен, это — 250 метров. Второе: если фигура закрыта до пояса, это — 400 метров. Третье: если фигура закрыта до плеч, это — 600 метров. Четвертое: если полностью, то это — 750 метров. Но все равно командир стреляет первым, и это — сигнал для остальных.