Книга Таун Даун - Владимир Лорченков

* * *

Умирает раггос Литератор. Или литератор Раггос? Сразу не поймешь. Ну как умирает?.. Вроде бы у него нашли рак. Что-то похожее! В кишке. Их, я знаю, бывает несколько видов. Прям как червей. Навозные, дождевые, гельминты. В какой конкретно из кишок нашли раковую опухоль у бедолаги, я так и не понял. Проснулся лишь из-за звона колоколов, мелькающих в почте афиш. Спасение рядового Раггоса. Это все бессонница. Когда работаешь по пятнадцать часов в сутки, а денег за это не видишь, спится плохо. Вот и я не смог! Пришлось читать новости, думать мысли. Под окном вяло позванивал краник от поливочного шланга. Зачем они поливают газоны? Обычное канадское сумасшествие. Газон каждый год все равно меняют, настилают новый. Привозят рулон и разворачивают. Вот вам и сказки про газоны, заботливо выращиваемые триста лет… Враки! Дешевка, на которую купились дурачки в пыжиковых шапках и их жены с золотыми зубами. Обитатели страны Советов. Традиции, Ее Величество Королева, британское чаепитие… А газон – пластмассовый. Привозят новый. Старый собирают и выкидывают в мусорную яму. Совсем как покойника. Но Раггоса в яму еще не выбросили. Судя по задору, с которым его судьбой занялась его жена – а кому же еще не портить жизнь, как самому близкому человеку, – бедняге предстоит еще долго мучиться. Сбор средств! Поможем семье! И прочая, прочая… Идиоты. Рак не лечится. Можно всего лишь отложить смерть… взять ее в рассрочку. В Канаде так, например, делается. Здесь все можно взять в кредит. И смерть тоже. Единственное, придется ее застраховать. Желательно от царапин, инцидентов на дорогах, технических неполадок. Чтобы, значит, ваша смерть осталась черной, блестящей, как новая. Идеальной! И уже после того, как подпишете бумаги, откладывайте ее на указанный в договоре срок. Пока привыкайте! Бедняге Раггосу времени привыкнуть дали мало в гигантской дилерской компании, где три седые старухи вышивают даты и числа на вязаных шарфиках. Что-то у него там не срослось в толстой – я уточнил!.. а даже если и не захочешь, тебе все равно в мозг нагадят, Интернет же любую ссылку превращает в блестящий Рим – кишке. Или, наоборот, разрослось! Поэтому его жена занялась старым добрым собирательством. То, в чем женщины знают толк еще со времен первобытнообщинного строя. Только Анна Новобинец собирает не ягодки. Деньги! Евро, рубли, доллары. Все как полагается. Высокомерно, через губу. Нужны, значит, деньги, чтобы парень не просто и спокойно умер в предназначенный ему срок. Тысяч сто-триста, а еще лучше пятьсот евро понадобятся на то, чтобы возить беднягу по всем клиникам мира. Там оставить прядь волос, здесь – кусок кожи… Облучать, как сумасшедшего, как живую куру в гриле. Прокалывать кожу иглами… вливать в вены яды… Чистейшие! Смотреть, как жизнь потихонечку – по капелечке – покидает несчастного дурака и успокаивать себя тем, что ты «боролся до конца». Бог ты мой! Послушать этих придурков, так жизнь – это не жизнь, а секция вольной борьбы при средней школе где-нибудь в Дагестане. Бороться так… Этак… А мне это противно. Тошно. Хотите помочь уродцу, успокоить умирающего мужчину? Дайте денег его детям! Если он мужчина… настоящий, я имею в виду, а не латентный гомосексуалист в трико для вольной борьбы, то он оценит. Поймет. Зная, что дети при деньгах, умираешь спокойно. Я бы хоть завтра лег! Соберите денег моим детям, семье, и я лично перережу вены у себя на руках. Уйду спокойно! Даже рака не надо! Так и уродцу Раггосу помогите. Тем более дети у него есть. Об этом пишет его жена – помесь идиотки, растящей своих детей в тряпке, которую они называют слингом, и политической активистки, всему миру засравшей мозги болтовней про Путина. Не обошлось и на этот раз! Хохочу во все горло в ванной, зажав себе рот, чтобы дети не проснулись. Напрасные предосторожности. В нашем муравейнике так шумно, что дети привыкли. Спят под артиллерийские обстрелы. Но это другие дети. Не те. Не чудесные дети литераторов Раггос и Новобинец, у которых даже имен нет. Только клички. Мы зовем их Барсучок и Кака, пишет в своем обращении трепетная мать с выпученными от старания – я буквально вижу, как она пишет, наверняка кончик языка зубами закусывает – глазами. Барсук и Кака. Кака родилась третьей. До этого был еще ребенок… Умер недоношенным. Вот это драма! Думаю, как бы здорово познакомить ее с бабкой одной из моих школьных подружек. Старая, прокуренная еврейка с постоянной папироской в зубах. Внучка приходила со мной, запиралась в комнате, и я лихо скользил по ее вечно жирной от смазки манде. Спускал, как курок. После старушка шаркала за дверьми… деликатно покашливала… Наверняка дожидалась, пока мы кончим. Звала на чай. Курила, рассказывала про жизнь. Как-то я остался ночевать у старушки и, лежа в кровати и дожидаясь свой кусок мяса, подслушал разговор внучки с бабкой. Старуха спокойно, между делом… как поссать присела… рассказала девчонке, что сделала семь абортов перед тем, как родила первенца. Мамашу моей подружки. Ай да выстрел! Сразу и в яблочко. Благослови их Бог, три несчастные манды – старую, с папироской, ее дочь, из которой вылезла манда номер три, ставшая моей. На время, на время, конечно. Но что я хотел сказать, вспомнив это. У людей случаются выкидыши… они делают аборты… теряют кошельки, ломают лодыжки. Это жизнь. Но только несчастный кретин может считать из-за этого, что попал в центр внимания какого-то злого божества. Центр мира! Итак, Кака и Барсучок. Их отец должен жить. Кто бы спорил! Ну а если нет? Что прикажете нам всем делать? Кроме того, Путин. Как же без него. Профайл идиотки забит постами про неправильную внешнюю политику России… империализм… путинский режим… «ненависть к человечеству РФ»… Муж идиотки загибался от рака, а она забивала голову себе и тем кретинам, которые ее читали, этой невероятной чушью. Какое вам дело до Путина, если вы не знаете, что у вас в прямой кишке творится? С другой стороны, я понимаю, отчего все это. Человек стал нынче так мелочен… неинтересен… Ну не в задницу же себе смотреть, опухоли искать, кишки рассматривать. Лучше уж в другую зловонную кишку глядеть. Информационную. Путин то, Путин сё. И Кака с Барсуком, конечно. Жили они в Прибалтике. Все лето! Как в раю. Ничего не делали, писали сценарий… Я так понимаю, для какого-нибудь идиотского сериала на ОРТ про Яблочный Спас и Православие. Они все так делают. Говорить и делать для таких людей – вещи совершенно разные. Примерно как кишка слепая и двенадцатиперстная… Все было хорошо, не считая того, что Александр не мог просраться месяца три, а его жене было не до того, она в интернетах с «путиным» боролась. Райское лето! А потом товарищ и верный спутник жизни… верная любовница и жена… узнала ужасную новость. Случайно. Понятное дело, нужно собрать деньги. Много денег. А где? А в России! Той самой непуганной стране кретинов, которых Анна периодически поливала говном за «путина». Прибалтика несчастному уродцу Раггосу ничего не должна. У него статус не гражданина. Еще бы! Этими не гражданами Монреаль полон: все ругаются матом по-русски так виртуозно, что грузчики уважительно смолкают, все честят на чем свет Прибалтику свою и все работают за тринадцать в час налом, потому что по туристической визе работать опасно. Могут выслать. Ну и, конечно, Путин! Отдаю должное Раггосу и его жене, они гораздо умнее большинства своих соотечественников. Все хорошо поэтому… Было. Пока рак не свистнул. Поэтому нужны деньги. Много денег. Их нужно и можно прислать на… Обилие счетов поражает. Вот это практичность! Хватка! Несчастный уродец буквально вчера узнал о том, что у него проблемы, а уже тем же вечером его жена открывает восемь счетов для валюты, четырнадцать – для рубля, а еще три канала для переводов Интернетом, один – почтой, четыре – телепортацией. Организован трастовый фонд поддержки Анны Новобинец. Акции компании, образованной на базе образованного траста, поднялись вверх на тринадцать пунктов. Система переводов «пэй-пал» отказалась переводить средства на счет, поскольку средств очень, чрезмерно много. Буквально, у Анны засорились трубы. Финансовые! Дай-то бог. Детям нужна мать. Что там еще? Новости сыпятся, как песок из часиков, которые дочери в школе дантист дал. Пока сверху все не высыпется вниз… три зубки. Три да три, будет дырка. Малышка и трет. Говорят, есть люди, которые могут банкноту о банкноту потереть, и от этого третья банкнота родится. Это явно случай литератора Анны… супруги литератора Раггоса. Нужно ли сомневаться, что Кака и Барсучок тоже станут литераторами? Не писателями, нет! Быть писателем плохо, опасно. Страшно. Ты как сибирская язва… чума… Бактериальное оружие! Не хочешь, да поражаешь. Все видишь. Беспощадно, четко. Отвратительно ярко. Иногда так хочется погасить свет, закрыть воспаленные глаза. Я так и делаю. Я знаю, что мы все равно умерли. Все. Хотя некоторым снится, что они живы. Литератору Раггосу, например. У него даже в заднице болит! Но я спокоен за него и его задницу. С такой женой… Моя вот жена – нимфоманка с характером серийного убийцы – проявляет чувствительность только в постели. То ли дело литератор Анна. Как и Кака, Барсук и Опоссум. Не семья, а помесь зоопарка со сказками старого братца Кролика. И очень оплачиваемые. Счетчики – установленные на сотне сайтов, созданных под проект сбора денег для фондовой биржи, основанной для сбора средств на лечение Раггоса от того, что не лечится, – крутятся в прямом эфире. За сутки собрано тридцать тысяч. Пожалуйста, не присылайте мне всякой херни про молебны… советы… еще банку с вареньем на зиму пришлите, идиоты… брезгливо и холодно замечает литератор Анна. Нужны деньги. Прямо вот так, отслюнявь пачку и отсчитывай. Ай да способности. Что-то мне подсказывает, что вдова не пропадет. И, конечно, много болтовни про энергетику… добро… Все, кто дали денег, заслужили хорошую карму. Все, кто денег не дали, карму загрязнили. Мысль, что рак – последствия кармы, коль скоро ты в это дерьмо веришь – а почему бы и нет? оно ничем не лучше и не хуже того дерьма, которое звучит в стенах собора Святого Жозефа, – идиотов, видимо, не посещает. Хотя какие это идиоты? Гении! Фотоотчет о марафоне выкладывается в Интернет в прямом эфире. На собранные деньги снимается квартира в Германии. Новая мебель. Чудесный сервиз XVII века. Ай да погорельцы! Масштаб аферы, конечно, не как у Делин Сион, но в чем-то похоже. Вот она, эпоха глобализации. Я, увы, другой. Мне денег не соберут. Люди ведь делятся на тех, кому подают, и тех, кому нет. Мне – никогда не подадут. Я это точно знаю, потому что побирался. Когда счета булочника, мясника, молочника, дантиста, терапевта, водопроводной и отопительной компаний и еще тысячи вампиров, жаждущих моей крови, похоронили мой жалкий чек за месяц ежедневной работы без выходных… – вагоны мебели!.. я буквально «Икеей» себя почувствовал… – я стал побираться. Где только этого не делал! Но ошибка моя заключалась в том, что я побирался лично… Персонально… Приходил этакой вдовой с кувшином для лепты. Наедине. Никто не видел, как я побирался, кроме моего потенциального кредитора. А раз так, можно отказать. Плюнуть в харю! В меня и плевали. Я будто в стаде верблюдов прошелся. Я просто поступил неправильно. Не связал кредиторов круговой порукой, как сделали гениальные финансисты литератор Раггос и его супруга, литератор Анна Новобинец. Людям должно быть стыдно, что они отказали, поэтому вымогать у них нужно публично… У всех! А я? Жалкий кретин, только и делал, что просил в долг под обязательства заработной платы. В долг! Нужно просить навсегда. Требовать! Без возврата. Людям нравится наглость. Они и сами такие же. Они готовы отдать тысячу… две… на лечение человека от неизлечимой болезни… Человека, которого ни разу в жизни не видели… Это благотворительность! А попробуйте-ка сказать им: вот я, человек, я заслуживаю покоя… Права писать каждый день, и все, что мне нужно для этого, – просто есть… Есть простую, непритязательную еду… обувать своих детей в поношенную, но целую еще обувь… одежду от кого-то из ваших старших. Я держался! Я сорок лет писал и сорок же лет крутился сумасшедшей белкой, которую изловили для мини-зоопарка ресторана «Дойна» в Кишиневе. Белка облезла и сошла с ума. Она все крутилась, когда я уезжал. Я обессилел, и я не сделал вам ничего плохого. Мне не нужно ничего вашего, я прошу лишь излишки, которые вы вышвырнете в свою мусорную корзину. То, что я прошу, все равно сгниет. Скиснет. Вы не хотите давать просто так? Я понимаю, вам хочется ощутить что-то в руках… получить взамен. Вот несколько журналов. Все, что у меня есть. Я издал их, в них – мои силы, кровь, сок и энергия. Я потратил вот на этот текст два года жизни. На этот – пять. Я даю их вам. Семь лет жизни в обмен на вот эти три бутылки вина, ужин для меня, моей жены и моих детей, и возможности спокойно ходить неделю в библиотеку… рассматривать альбом гравюр Средневековья, когда от печатания новой книги устанут пальцы. По рукам? Попробуй я скажи это, и меня бы зачислили в сумасшедшие. Я и так в них прохожу. Я побирался – мне не дали ничего. При этом я заслужил репутацию человека высокомерного, скандального и плохого. Видимо, устроившись грузчиком в Монреале, я каким-то образом утверждал свое моральное превосходство над беднягами вроде этих… Которые жили годами на балтийском взморье, ничего не делали – и замечательно, как я им завидую! это то, чего я всегда хотел, – а потом вдруг расстроились, узнав, что человек смертен. А он таков! Так пусть литератор Раггос умирает. Как мужчина. Без этой утомительной комедии… грязного мата… финансовых афер… Лето жизни его миновало, наступает осень, и бабочки на Янтарном Берегу садятся на холодные камни. Все кончено, кончено, кончено. Если ты не был художником, когда жил, то можешь, по крайней мере, попробовать стать им, умирая. Странно, но мысли обо всем этом вывели меня на орбиту другой планеты. Срун-Виталик. Как и Анна Новобинец, он оказался выдающимся комедиантом с коммерческой жилкой. Все случилось у алжирцев. Или марокканцев? Судить трудно, у всех них одинаковый акцент и звероватая внешность. Такое впечатление, что мужчины в Магребе происходят от скрещивания волков с самками человека. Наш клиент выглядел верфольфом! Волосатые уши, синие из-за щетины щеки, невероятно развитые надбровные дуги. Кривые и острые зубы. На его фоне мы с Виталиком выглядели, как два безобидных поросенка. Жертвы судьбы! Да так оно и было… Клиент переезжал из трехэтажного дома в Лавале в двухэтажный в Рокланде. Все бы ничего, но вещей он взял не меньше. Даже больше! Бесполезны оказались все мои попытки объяснить ему – буквально на пальцах я даже два сообщающихся сосуда соорудил… – что поместить содержимое дома из трех этажей, забитого под завязку, в содержимое двухэтажного дома меньше площадью невозможно. Так не бывает… Бывает! Клиент упрямо качал головой, посматривал на меня с хитрецой. Думал, я торгуюсь. Я и торговался. Только цель моя – не деньги, а возможность вернуться домой до полуночи. Это вызвало резкое недовольство Виталика. Он как раз посрал, ходил удовлетворенный. Сказал, что я отнимаю молоко у его детей. Его послушать, они на молочной диете жили! Моим детям нужно молоко… много молока… твердил Виталик, озверелый, и все пытался занести в проем двери беговую дорожку в два раза шире проема. Когда я понял, что напарника заклинило, было поздно. У парня просто началась истерика. Со слезами, тряской головы. Молоко. Все ради молока. Он намеревался – целеустремленно, как лошадь в шорах, – высосать из магребинца все молоко, какое только возможно. Араб, как все они, оказался тонким психологом. Вбил в нашу связку тонкий клин… потом постарался расширить. Намекнул на возможные – весьма щедрые, да будут они сладки, как халва, – чаевые. Огромные, как горы Египта. Сладкие, как апельсины Туниса. Жирные, как талии танцовщиц живота Марокко. Те, впрочем, все украинки… Приманка подействовала. Забегая вперед, скажу, что на чай мы получили пять долларов на двоих. Это за шестнадцать часов работы, к концу которой я и стоять не мог, а глупый Виталик все держался за свою треснувшую пополам – как Везувий – жопу и все повторял, что как-то оно пошло не так… Так-то не так-то, как-то не так-то… Все двинулось в неправильном направлении! Пять долларов. Это примерно сумма, которую отправляют одним щелчком «мыши» бездельники, протирающие свои штаны у компьютеров, завидев очередную жалобную историю про умирающего от рака. Минимальный размер помощи. Часто это те самые бездельники, которым жалко дать на чай двум круглосуточным рабам вроде нас. Но мы ведь не умираем от рака… Идиоты, мы умираем! Каждый человек умирает. Родившись, мы умираем! Я болен. У меня жизнь. Пришлите же мне, наконец, денег. Дайте же мне, наконец, достойно умереть. А то, что я буду делать это еще лет 60–70, значения не имеет. Современная медицина творит чудеса. Ремиссия может длиться годами… десятилетиями. Вам не приходит в голову отослать деньги человеку только за то, что он рано или поздно умрет. Но ведь это то же самое, что и рак. Неизбежность. Так какого?.. Но, как я и сказал раньше, я не из породы тех, кому подают. И магребинец, чья ухмылка становилась все шире, это прекрасно чувствовал. Мы как раз тащили мимо него еще один тренажер – засранец владел целым спортивным залом, который совершенно негде было складывать… – когда он слегка оперся на конструкцию. Та упала на пол, раздался скрежет. Вот и царапина! По лицам семьи клиента видно было, что наступил праздник. До Рамадана еще далеко, но уже пора разговеться. Первая звезда появляется, когда на полу и стенах появляются царапины. Это значит деньги! Уродец забегал вокруг повреждений, которые сам же и создал. Стал фотографировать, вертелся вокруг царапинки, как папарацци у трупа Чарли Чаплина, издохни тот на улице от передоза. Я понял, что пора уходить. Случаются времена, когда лучше честно признать свое поражение. Смириться! Проще подарить алжирцу весь день работы, чем мучиться еще часа три и все равно ничего не получить. Но Виталий встал на дыбы! Попердывая от волнения, он обещал все исправить. Решить вопрос! Как, каким образом? Сейчас он мне покажет… научит меня. Тут пришло время дивана – огромного, как шишка в сраке писателя Раггоса, должно быть… – который мы вдвоем поднять могли еле-еле. Когда я выпрямлял колени, – а диван упирался мне в грудь ледяной ладонью Мадемуазель Смерти, – по венам моим начинала бежать не кровь, а тромбы. Эта вещь убивала меня. Так что я даже порадовался, когда засранец-Виталик сбросил ее на порог. Стал корчиться от боли. Что случилось? Алжирец и вся его семья – человек двадцать родни… старух… трех жен… общих детей… – заплясали вокруг в ожидании нового забавного аттракциона. Проклятые гяуры не только работают даром для сынов Мухаммеда, но еще и калечат себя. Газзават в чистом виде! И в Сирию ехать не надо! Там такой риск – границы, авиаудары, возможная гибель от чисток среди своих же… А тут – сиди дома и наслаждайся. ИГИЛ на выезде! Для семьи – скидка и четыре «колы» в придачу. Но у Виталика – свои планы. Он, ползая по полу, как безногий ветеран Афганистана, напившийся в московском метро, стал чуть ли не плакать и показывать на пальцах, что вещь в дом не заносится. Выглядело это примерно так. Поскольку два слова, которые Виталик знал на французском, были только dormir et mourir («спать и умереть») Виталик сначала складывал руки под головой… Будто спал. Выкрикивал – «спать», «спать». Видимо, он таким образом хотел показать, что не выспался. Затем, показывая на диван, напарник сменил пластинку. Стал верещать – «умирать». По идее, он хотел сказать, что от нехватки сна и сил скоро умрет тут, возле дивана. Араб радостно захихикал. Ситуация усложнялась еще и тем, что Виталик обиделся на меня – как все молдаване, он оказался человеком эмоциональным, легко возбудимым… – и мы не разговаривали вот уже полчаса. Следовательно, я не мог перевести клиентам телодвижения Виталия на французский язык. Это вредило делу! Пришлось заключать мир, пусть и хрупкий. Но разве со времен Вестфальского договора у европейцев было как-то по-другому? Виталик как настоящий европеец со мной согласился. Собственно, это и была причина того, что он вдруг вышел из себя. На двенадцатом часу работы и монолога об империях, ходящих по головам народов… – гаденыш намекал на мое происхождение… русские ему не нравились… – парень взбеленился из-за моего невинного замечания о том, что гигантский шкаф нам куда ближе геополитических проблем мира. Решил, что я издеваюсь. Ошибся! Мне все равно. Я просто молился, чтобы шкаф не поехал на меня по узкой лестнице между вторым и первым этажом. С хваткой у моих напарников было так себе – в отличие от геополитики – так что мне пару раз приходилось оставаться один на один с громоздкой вещью в узком тоннеле… Несущейся на тебя вещью… центнера в три… И угол лестницы – градусов сорок пять, не меньше! Я чудом выживал, не иначе. А если бы я сдох, вряд ли бы моя жена устроила сбор средств в Интернете. И дело даже не в том, что она – воплощение достоинства, а она – его воплощение. Начнем с того, что она в Интернете не шарится! И потом, я уже говорил, много раз говорил – мы не из тех, кому подают. Малыш Даун, с которым я однажды поделился этой своей проблемой, объяснил, почему. Как раз наступил октябрь, и отрицательный баланс моего счета достиг отметки, после которой надеяться на спуск вод не имело ни малейшего смысла. Я тогда сломался, ушел из дома на вечер. Жена не притрагивалась к еде, которую я подкладывал ей на тарелку. Нет, мы не голодали… Пока еще! Дети ели вдоволь, но из того, что мы оставляли себе, я старался отдать лучшее Ирине. Играл в благородство. Она меня видела насквозь, просто оставляла куски, заканчивала есть и начинала пить чай. И тогда я не выдерживал. Доедал. Чувствовал себя при этом скверно. Наверное, все дело в том, что я просто прожорливее, а она, как все женщины, просто меньше ест. Но думать так – значило упрощать проблему. А я, как настоящий русский идиот, с детства завинченный в спираль Толстыми и Достоевскими с их неразрешимыми вопросами… – а чего решать-то? собирай бабло с лохов да сри им на голову, вот хоть как Новобинец! – любил лишь усложнять. И вот, чтобы каким-то образом хотя бы раз взять верх, преодолеть – себя самого, что ли… – я ушел из дома во время ужина. Конечно, зря. Когда вернулся, еда лежала в тарелке. Остывшая. Бродил я долго. Пошел в город… Сел в автобус без проездного, водитель хотел было выкинуть меня, да не справился. Приподнялся и сел. Пожал плечами. Это Канада! В конце концов, это не его проблема. Безбилетник имеет полное право воспользоваться возможностью – и взять на себя риск – нарушить правила. Попадется контролерам, заплатит. Триста долларов! Я сильно рискнул тогда, прямо как в рулетку сыграл. Выиграл! Контролеры не объявились, я нырнул в метро, сел в углу станции и затерялся на фоне монреальских попрошаек. Молодые ребята и девчонки в армейских ботинках… хаки… рюкзаки, экстремальные прически. Сытые, веселые! С улыбкой открывают двери в метро, желают доброго дня… Я тоже так попробовал, но в бумажном стаканчике из-под кофе, который я подобрал для денег, ничего не шуршало… не звенело. Тут меня Малыш Даун и увидал. Отвел в сторонку, дал двадцатку из карманных денег, которые отчим с мачехой – он все никак не мог заставить себя называть их папой с мамой… он их ненавидел… англичашек сраных… да еще и жидков… пацан вырос франкофоном и антисемитом – и все разъяснил. Пойми, Владимир, говорил он, упирая на вторую «и» – говорю же, франкофоном заделался… Тебе никогда не подадут, потому что в твоих глазах есть всегда – чуточку, но есть… – сумасшедшее веселье. Ты не отдаешься процессу полностью. Где-то в тебе всегда есть художник… артист… Огромное око, наблюдающее за происходящим чуть со стороны. Проще говоря, раздвоение личности. И вторая твоя личность – этот самый художник… – она все, буквально все воспринимает как пишущийся прямо сейчас роман. Поэтому ты всегда чуть в стороне… сбоку… сзади… Извращенец ты чертов! И глаза твои – они не твои, а этого самого художника – и людей они пугают. Они видят, что ты – это не ты. Словно кто-то другой в твое тело залез и вещает, как из куклы. Ты словно… словно Бог, если понимаешь, что я хочу этим сказать. Конечно, в трактовке его гностиками. Настоящий Бог… дух, а не этот маланский психопат, который из-за несвоевременно сожженной коровы в задницу все племя трахнуть готов. Ты – Логос. Дух. Как бы он ни притворялся участвующим в нашей жизни, он все равно в ней – чужой. И ты в ней чужой. Тебе всё – все равно, ты – посторонний. Так что нечего тут придуриваться, и вали поскорее домой. Двадцатки на дорогу обратно и хлеб хватит. И заезжай завтра к нам, только не забудь тележку для еды. Мои старики… – срань, когда же в доме перестанет вонять этим цимесом клятым!.. – все равно собираются выкидывать огромную партию жратвы. Только пиццы замороженной – с десяток. А мяса и не сосчитать. Давай, давай, Владимир. И не смотри ты на меня так своими глазами. Они ведь все равно не твои. Ты – слепец… После этого небывалого везения – аж двадцать долларов! – я был уже морально готов к другим подаркам судьбы… Так и случилось! Через день позвонил Виталик, спросил, потрескивая в трубку – конечно, звонил со стульчака, – не хочу ли я немножечко подзаработать. Маленькая работка. Личный заказ его супруги. Я поверил, и вот мы тут, восемнадцатый час, и Виталик лежит на полу и что-то силится объяснить алжирцу. Я, наконец, перевожу. Мебель чересчур громоздкая, но если в ней прижать одну пружину к шупу и привинтить болт, то… Но это смертельно опасно! Есть риск! Угроза руке! Спрашиваю Виталика, с ума он, что ли, сошел. Страховок у нас нет, мы не существуем. Счета больничные разорят любого. Напарник велит заткнуться и дальше переводить. Практичный алжирец интересуется, что это будет стоить. О, совсем ничего… просто отблагодарит потом, чем сможет. Перевожу, морщась. «Чем сможет» – это и есть пять долларов. Да, но клиент останется доволен и простит нам царапину на полу, ликует Виталик. Но ведь он сам ее и сделал, возражаю я. Ну и что! – просто торжествует Виталик. До меня постепенно доходит. У засранца в заказе личный интерес… Он все мечтает подняться по своей убогой и заплеванной, но все же жизненной лестнице. Собирается открыть сервис по переезду. Нужна клиентская база. Машу рукой. Пусть делает что хочет. Виталик, запустив руку в ворох одеял, которыми мы укутали диван, вращает глазами… Кистью… Как будто диван – рожающая корова, а он, Виталик, – ветеринар. Ну и рожа! Едва сдерживаюсь от смеха. Внезапно в диване что-то щелкает, и Виталик издает нечеловеческий вопль. Лужа крови! Растекается стремительно! Я отрываю диван от пола… лишь бы не испачкать… не платить за покрытие!.. – Виталик, корчась, вытаскивает руку. Обрубок! Нет кисти! Пружина, какая-то металлическая скоба… все это сработало, как капкан. Бедолаге буквально отщелкнуло кисть. Хрямц, бамц! Семья араба в восхищении. Цокают языками, качают головами. Врача, конечно, никто не вызывает. Да и не надо! Виталик спрашивает, где соль, макает обрубок в неё. Заворачивает в одеяло. Спрашивает, в расчете ли мы с клиентом? Мы ведь так старались… Дело чести – сделать клиенту приятно, а если нет, искупить свою вину. Настоящий якудза! Араб рассчитывается. После нехотя копается пальцами в кошельке. Словно лохматку ворошит… Наконец с кряхтением протягивает пять долларов. Хватаем деньги, уносимся. Вынув из кармана телефон, дрожащими руками пытаюсь набрать номер «Скорой». Дурак, радостно хохочет Виталик. Он уже восьмой год в сервисе по перевозкам. Собаку съел! Рука на завтрашний день отрастет. Она у него как хвост у ящерицы! Вот, смотри. Уже зачатки пальцев появляются… И правда! На месте рваной мясной бахромы розовеют ногти… виден прообраз пальцев… Пока они выглядят детскими. Завтра станут толстыми, грязными, с длинными ногтями, обручальным кольцом – граммов 10 золота, – и отращенным на мизинце ногтем. Настоящими руками мужика. Не то что мои ручки барчука. Его величество Владимир! Интересно, почему я все время задумчив, отчего такой… нездешний? Что это я из себя строю? Умника? Тоже мне, король Монреаля.