Книга В погоне за счастьем - Крис Гарднер

Когда мы привозили с рыбалки улов или он сам возвращался с охоты с добычей, я должен был помогать Фредди чистить, вынимать кости, потрошить добычу, снимать кожу и удалять когти. Для выполнения такой задачи нам требовались ножи. Причем очень острые.

С рыбой все было понятно: плавательный пузырь, кишки, жабры. Я не возражал против того, чтобы заниматься разделкой рыбы, потому что понимал: чем лучше ее почищу, тем вкуснее она будет, когда мама ее пожарит и подаст на стол с белым хлебом и горячим соусом. Но с отвращением занимался разделкой туш животных, хотя поначалу мне был любопытен урок анатомии, который преподал мне Фредди. Для человека, который не умел читать и писать, он прекрасно разбирался в строении животных и великолепно различал печень, мочевой и желчный пузырь, а также другие внутренние органы разных животных. Мать очень вкусно готовила все, что он приносил домой, с жареным рисом, подливкой, с вареными овощами, кукурузным хлебом. Тем не менее ужасно не любила заниматься разделкой тушек в шерсти или в перьях. Я уже учился в старших классах школы, когда наша семья переселилась в дом 3951 на Четырнадцатой улице. Мы переехали в более благополучный и престижный квартал и уже не жили в гетто. Все это благодаря тому, что снимали квартиру в доме, который купил дядя Арчи. По всему дому валялись рыболовные снасти и охотничьи принадлежности Фредди. Рыбу мы клали в ванну, мясо опоссумов – в морозилку. Открывая холодильник, я никогда наверняка не знал, какую добычу Фредди там найду.

Вот такой странный был у меня отчим. Никогда заранее невозможно предугадать, в каком «амплуа» он вернется домой – охотником-добытчиком или настоящим психопатом. Только я начинал думать о нем миролюбиво, как полицейские в очередной раз забирали его в участок. Все в нашей семье с большой опаской относились к целому арсеналу оружия, который Фредди хранил дома. Больше всех волновалась по поводу оружия Дайси Белл, мамина сводная сестра, жившая в Чикаго. (Похоже, у всех наших родственниц с Юга были двойные имена вроде Бетти Джин, Дайси Белл, Лили-Мей и Эдди Ли.) Наши родственники, приезжая погостить, не оставляли своих дочерей наедине с Фредди.

Однажды вечером мы с мамой остались дома одни и ждали возвращения Фредди. Было предчувствие, что он заявится в плохом настроении. Как только дверь открылась, мама, не говоря ни слова, одними глазами дала мне понять, что нужно вызвать полицию. В панике я побежал к ближайшему телефону-автомату, опасаясь, что не успею до него добежать и услышу выстрелы. А на обратном пути мне мерещились лужи крови в квартире. Это состояние позже очень хорошо изобразил режиссер Спайк Ли. В некоторых своих фильмах он использовал прием съемки, когда актер оставался на месте, а двигалась камера, тем самым показывая, что чувствует персонаж в критической или стрессовой ситуации. Подбежав к дому, я увидел полицейскую машину и полицейских, которые отобрали у Фредди заряженный пистолет и вывели его на улицу. По крайней мере ту ночь он провел не дома, а в участке.

В 1970 году мне стукнуло шестнадцать. Мне осточертели домашние передряги. Мать отлично видела мое состояние и уговаривала потерпеть и не срываться. Я экстерном перешел в следующий класс, и до окончания школы оставался всего лишь год. К тому времени у меня появились подружки, много друзей, я играл на трубе, и школа перестала быть для меня единственной отдушиной в жизни, как раньше. Былой интерес к учебе пропал, а я заразился вирусом непослушания и противоречия. У моих черных братьев и сестер было немного шансов преуспеть в этой жизни.

Настоящим ударом для меня стало решение тренера моей футбольной команды убрать меня из квотербеков. Я был просто вне себя от злости, потому что всегда играл квотербеком во всех командах, начиная со средней школы. Мама убедила меня, что Майлса Дэвиса из меня не получится, поскольку такой музыкант уже есть, поэтому я возлагал надежды на карьеру в спорте. В шестнадцать лет Майлс уже записывал альбом в Нью-Йорке с Чарли Паркером[35] и Диззи Гиллеспи[36]. Я играл в группе, но понимал, что в ближайшее время вряд ли напишу что-то похожее на Bitches Brew. И решил сделать ставку на профессиональный спорт.

Однако тренер нашей с недавнего времени общей для черных и белых школе не разделял моей уверенности, что из меня получится хороший спортсмен. Мой рост уже тогда был сто восемьдесят пять сантиметров, и тренер захотел сделать из меня оффенсив тэкла[37]. Я не имею ничего против таких игроков, они, бесспорно, очень важны, но хотел быть только квотербеком: умел делать точный пас, понимал стратегию игры и обладал необходимыми лидерскими качествами. Я перешел в тэклы, но надеялся, что меня вернут в квотербеки, и периодически поднимал перед тренером этот вопрос. Это надоело тренеру, и я чувствовал, что он ждет подходящего момента, чтобы выгнать меня из команды и не выглядеть при этом расистом.

Причиной, по которой меня вышибли из команды, стала контрабанда, обнаруженная в личном ящике для вещей. Тренер сказал, что меня исключают из состава команды, потому что я – «подрывной элемент».

Какая еще контрабанда? Оказывается, это книги: «Умри, ниггер, умри!», «Душа во льду» и «Биография Малкольма Икса».

Вот так закончилось мое увлечение спортом. В то время я все больше втягивался в политику, все чаще задумывался о противоречиях богатых и бедных и прислушивался к рассказам парней, вернувшихся из Вьетнама. Во мне бушевал бунт. Но мой протест вылился не в желание взяться за оружие, а в стремление продемонстрировать его в одежде: прически афро, бусы и брюки-клеш, а также в той самоотдаче, с которой тогда играл в нашей группе.

Группа называлась Realistic Band. Мы исполняли фанк и музыку в стиле Джеймса Брауна, в которую я стремился добавить нотки Sly Stone и Бадди Майлза[38]. Мне очень нравился Джеймс Браун. На протяжении многих лет, когда он давал концерты в нашем городе, я всякий раз приходил послушать и зарядиться его энергией.

Стадион Milwaukee County Stadium вмещал шестнадцать тысяч человек. Я всегда покупал место на галерке, но как только мистер Браун появлялся на сцене, оказывался в первых рядах у сцены. На его концерты собиралась в основном чернокожая публика. Зрители начинали неистовствовать еще до того, как певец открывал рот. Каждая его песня была хитом и воспринималась как религиозное переживание. Его утробное, умоляющее, замедленно-фанковое исполнение «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста» было незабываемым. Каждый его концерт был настоящей бомбой.