Книга Сомерсет Моэм - Александр Ливергант

Вместе с тем никакой особой радости от головокружительного успеха Моэм не испытывает. «Я никогда не был одержим театром»[36] — так начинается одна из глав в книге «Подводя итоги». «Успех, мне кажется, не имел на меня никакого особенного воздействия, — записывает Моэм в 1908 году в „Записных книжках“. — Во-первых, я всегда его ожидал, и когда он пришел, я воспринял его как нечто вполне естественное. Существенной для меня была, пожалуй, только свобода от финансовых неурядиц. Я всегда ненавидел бедность… Ненавидел откладывать медяки и считать их на ладони»[37].

Скажем здесь, справедливости ради, что «считать на ладони медяки» Моэму все же не приходилось: доставшиеся ему от отца 150 фунтов годового дохода были суммой, конечно, далеко не заоблачной, но вполне сносной. На нее писатель и за границу каждый год, часто надолго, ездил, и одевался у лондонских и парижских портных, и квартиры, пусть и не дорогие, в Лондоне и Париже снимал.

Кстати, о квартирах. По адресам снимаемых Моэмом в Лондоне квартир легко прослеживается неуклонно ползущая вверх кривая его литературных и театральных успехов. Из скромной квартирки неподалеку от вокзала Виктория, которую он делил с Уолтером Пейном, Моэм со временем перебирается в более престижный Вестминстер, а в дальнейшем — в еще более престижный Пэлл-Мэлл. Став же популярным драматургом, Моэм снимает квартиры в самых «лакомых» кварталах столицы — сначала на Маунт-стрит возле Беркли-сквер, а потом, в 1911 году, покупает себе дом в Мэйфэре, на Честерфилд-стрит, где живут «самые-самые»…

И все-таки Моэм, как нам представляется, не кокетничает и не кривит душой, когда пишет, что успех не возымел на него «никакого особого воздействия». Он и правда был психологически к нему готов. Неуверенным в себе он казался лишь со стороны, о чем пишут многие его современники. Деньги же означали для него прежде всего свободу. Свободу жить так, как ему заблагорассудится. Не испытывая недостатка в средствах, Моэм в эти годы становится постоянным посетителем аукционов «Сотби» и «Кристи»; тонкий ценитель изобразительного искусства, он именно тогда начинает коллекционировать картины и антиквариат и занимается этим потом всю жизнь.

«Деньги, — остроумно заметил как-то писатель, — подобны шестому чувству, без которого невозможно в полной мере владеть остальными пятью».

Деньги многое решали в жизни Моэма, который бывал и широк, как его отец, и прижимист, как его дядя. Но еще больше — в жизни героев его комедий. Деньги — наряду с любовной интригой — главный двигатель салонных пьес Моэма, в основе которых лежит, как правило, не действие, а разговор, обмен остроумными репликами; деньги — их композиционный и идейный центр. Зритель, пришедший на «Леди Фредерик», задается материальными вопросами в первую очередь. Сможет ли героиня, эта обаятельная аристократка в возрасте, выйдя замуж за юного лорда Мирстона, расплатиться с долгами? Заплатит ли ее брат 900 фунтов ростовщику? Примет ли леди Фредерик деньги от еврея-ростовщика Арона Левицки, который хочет на ней жениться и тем самым завоевать место в обществе? Да и происходит действие комедии не где-нибудь, а в отеле «Сплендид» в Монте-Карло — прозрачный намек зрителю, что жизнь — это не более чем азартная игра. Стремится разбогатеть и официант из отеля «Вавилон» Джек Стро, герой одноименного фарса: Стро, которого презабавно сыграл Чарлз Хотри, выдает себя за эрцгерцога Себастьяна Померанского, чтобы взять в жены девушку из семьи нуворишей. В «Пенелопе» героиня собственноручно отдает своего мужа в руки любовницы, чтобы спасти выгодный брак. В «Миссис Дот» вдова пивного магната стремится с помощью подкупа разлучить любимого мужчину с его невестой. Герой «Десятого человека», беспринципный коммерсант, шантажист и мошенник, убежден, что мошенники и дураки — девять человек из десяти, — иначе как бы сам он сумел с такой легкостью делать деньги?

«Денежные» комедии Моэма смотрятся, играются и читаются легко и непринужденно по той причине, что они динамичны («Не отклоняйтесь от главного и сокращайте где только возможно», — учил Моэм начинающих драматургов), неглубоки, непритязательны, а порой и легкомысленны. «Драматург вовсе не должен быть рабом высоких материй и глубокомысленных тем, — напишет Моэм в 1931 году в предисловии к сборнику своих избранных пьес. — Он вправе писать комедии. Требование жизнеподобия нанесло этому жанру немалый вред…»[38]

А еще смотрятся пьесы Моэма так хорошо потому, что персонажи его комедий в исполнении превосходных актеров владеют искусством изящного афоризма, отличаются искрометным юмором, то и дело вступают в остроумные перепалки. И в этом смысле пьесы Моэма восходят к старой, почтенной английской традиции, заложенной еще драматургами эпохи Реставрации. Они ни в чем не уступают не только салонной комедии прочно забытых в наше время старших современников Моэма Пинеро и Джонса, но и такой признанной классике, как «Идеальный муж» или «Как важно быть серьезным» Оскара Уайльда — непревзойденного мастера насыщенного парадоксами и афоризмами диалога. Судите сами. «Во время званого обеда следует есть вдумчиво, но не слишком много, говорить же — много, но не слишком вдумчиво»[39]. Или: «Когда сорокалетняя женщина говорит мужчине, что она годится ему в матери, он должен немедленно обратиться в бегство». Или: «Вы вышли замуж по любви, леди Селленджер? — Да, но не хочу, чтобы дочь совершала ту же ошибку». Или: «Когда я был молод, кому-то пришло в голову, что я циник, и с тех пор, стоит мне сказать, что сегодня отличная погода, как меня обвиняют в чудовищном цинизме». Или: «Я рада, что не верю в Бога. Когда я вижу, какие несчастья творятся на свете, мне начинает казаться, что нет веры более низкой». (И это написал человек, которого в детстве несколько лет воспитывал приходской священник!) Или: «О, если б добродетельные люди были хоть чуточку менее самодовольны!» Или: «Философ напоминает альпиниста. С трудом вскарабкавшись на гору, чтобы увидеть восход солнца, он обнаруживает на вершине сплошной туман и спускается обратно. Но только очень честный человек не скажет вам, что наверху ему открылось ошеломительное зрелище». Или: «Давно известно, что даже крайне безнравственный, на взгляд рядового человека, образ действий утрачивает ореол аморальности, если следовать ему неукоснительно». Или: «Всегда следует культивировать собственные предрассудки». И это не Уайльд — это Моэм.

Легкие, хорошо сделанные (well-made) пьесы нравятся зрителям и, соответственно, — директорам театров, антрепренерам и импресарио. Нравятся за снисходительный цинизм, за юмор, за изящное, без тени морализаторства описание сумасбродств светского общества. Но не нравятся автору, хотя даются ему легко — на написание «полнометражной» пьесы у Моэма редко уходило больше месяца, по одному акту в неделю, и еще месяц на редактуру; работал Моэм, как всегда, регулярно, четко, продуманно и крайне методично. Писатель вспоминает, что, по существу, каждый день придумывал сюжет для новой пьесы, а иногда два или три сюжета. В пору увлечения театром Моэм подписывался на вырезки из газет с рецензиями на свои спектакли — «радовался, когда меня гладили по головке, и огорчался, когда нещадно секли», и отказался от подписки, лишь когда начал путешествовать и газеты стали доходить лишь через три-четыре месяца, теряя всякий смысл, ведь рецензии представляют интерес только на следующий день после спектакля…