Книга Кустодиев - Аркадий Кудря

Закончив неотложные дела в Петербурге и осмотрев открывшиеся выставки, Кустодиев возвращается в Павловское, чтобы все подготовить к приезду туда и жены: Юлия Евстафьевна вновь ожидает ребенка.

Настроение у него превосходное. Музей Александра III вновь приобрел с выставки его картину — «Утро». Если дело так пойдет и дальше, в этом музее, где уже есть и портрет жены, и картина, на которой малыша Кирилла купают в парижской квартире, появится вся его семейная летопись.

Двадцатого апреля Юлия Евстафьевна сообщает мужу: «Только что пришло письмо от Аронсона, я его распечатала и вижу, что тебе оно будет интересно, потому пересылаю. О тебе, как видишь, писали в “Temps” и “Debats”. Очень лестно»[136]. В письме не проясняется, какие работы Кустодиева были замечены парижской прессой. Но можно предположить, что, уезжая из Парижа, Борис Михайлович оставил для экспозиции в открывающемся весной Салоне на Елисейских Полях выполненный им портрет Аронсона и, возможно, какой-то из трех написанных во Франции женских портретов.

Через пару дней супруга вновь радует его: «Пришло сегодня письмо тебе из Москвы с известием, что Остроухов купил твой “Рисунок” за 150 рублей… Твои “Сумерки” намечены к покупке в Третьяковку, сообщи цену»[137].

Илья Семенович Остроухов — человек среди художников известный. Сам живописец-пейзажист, приятель Валентина Серова, вместе с которым входит в Совет Третьяковской галереи, уполномоченный пополнять знаменитое собрание русской живописи, он и в собственном московском доме собрал весьма представительную коллекцию картин и рисунков отечественных художников.

Радость по поводу успеха «Утра» разделили и родственники, живущие на Кавказе. «Спасибо тебе большое, родной мой Борис, — написала мать, — за открытки с твоей картины… и вырезки из “Нового времени”. Я опять перенеслась в Париж и вспоминала, с какими трудностями досталась тебе эта картина, как ты мучился и бранил Кирюшку и как Юленька изнывала, тебе позируя. А Кравченко прав, что так расхвалил ее, т. к. по-моему она тоже лучше всех у тебя»[138].

В мае Борис Михайлович привез в Павловское жену с сыном, а в конце этого месяца, 31-го, родилась дочь, названная Ириной. Впоследствии сама героиня этого события так описывала свое появление на свет: «Я родилась в усадьбе Поленовых, в так называемой “камере”, маленьком домике в саду, где когда-то отец Поленова принимал по делам народ — он был мировым судьей. При моем рождении, кроме акушерки, деятельно помогала и его жена — М. Ф. Поленова»[139].

Революционное брожение неспокойного для России года Дошло и до сельской глубинки Костромской губернии, где жили этим летом Кустодиевы. По деревенским избам ходили «поднимать народ» разного толка агитаторы и пропагандисты. Одного из них, по виду недавнего солдата, запечатлел за беседой с крестьянами Кустодиев. Эту картину, «Пропагандист», к большим удачам художника отнести нельзя. И по тематике, и по живописи она сродни многим полотнам передвижников, на чьи выставки Кустодиев свои картины никогда не посылал. Но как документ времени и творческого развития автора она по-своему любопытна.

В живописном плане намного интереснее получился начатый еще прошлым летом «Портрет семьи Поленовых». Хозяин Павловского — профессор геологии Казанского университета Борис Константинович Поленов, его жена Мария Федоровна и дочь Наталья Борисовна изображены на веранде своего дома. Супруги сидят в креслах, профессор — с раскрытой на коленях книгой и папиросой в руке. Их дочь, молодая девушка, стоит рядом с прильнувшим к ней белым котенком. У всех — простые, даже грубоватые лица, но столько тепла и искренности в этой семейной сцене, так красиво сочетаются красная обивка кресел и озаренная розовым светом веранда с зеленью сада, что от полотна трудно оторваться, и внимательный взгляд находит в нем все новые и новые достоинства. Пожалуй, это самая импрессионистская из всех картин Кустодиева, свидетельство того, что художник творчески воспринял достижения лучших представителей зародившегося во Франции направления живописи, призванного фиксировать мимолетные впечатления бытия.

В начале сентября Борис Михайлович проводил семейство домой, а сам вернулся в Павловское, чтобы продолжить наблюдение за постройкой дома. Его проект — дом напоминал русский терем — выполнили коллеги по Академии художеств Дмитрий Стеллецкий и архитектор Юрий Стравинский. Их двойной портрет углем, исполненный Кустодиевым три года назад, был отмечен первой премией на выставке графических произведений в Петербурге.

«Работа в доме у нас кипит — печники кладут русскую печь, — сообщает Борис Михайлович жене в двадцатых числах сентября. — Дом наш с каждым днем становится все лучше и лучше»[140].

Что же касается живописных работ, то в это время его занимает «охотничий» автопортрет с ружьем и собакой. Причем оная собака, по кличке Пикет, жалуется автор в письмах, упрямая такая, позировать совсем не хочет, почему и приходится привязывать ее, чтоб стояла в нужной позе, целой системой веревок.

В письме — набросок пером бородатого охотника с ружьем в руках и собакой в траве. А следующий рисунок, в более позднем письме, иллюстрирует жалобу на погоду — дождь и ветер, согнувшиеся под ветром деревья.

Вот и октябрь наступил, но охотник счастлив, сумел сделать удачный выстрел («мне очень нужно было зайца для моего портрета»), В том же письме, от 9 октября, — горестный отклик на смерть философа С. Н. Трубецкого, о которой Кустодиев узнал из получаемой в Павловском газеты «Русь». «Я чуть не плакал, когда читал, — делится он переживаниями с женой. — Был единственный хороший человек в России, и тот умер»[141].

Поскольку Борис Михайлович очень редко высказывал свои политические симпатии, о Трубецком стоит сказать подробнее. Религиозный философ, князь Сергей Николаевич Трубецкой после начала войны с Японией ярко проявил себя на ниве политической публицистики. Считая революцию кровавым злом и величайшим бедствием, он был сторонником политических реформ, основанных на широком народном представительстве. Его политическим идеалом была конституционная монархия.

После съезда земских деятелей, составивших петицию на имя императора, делегация земцев была принята 5 июня 1905 года в Петергофе Николаем II. В петиции говорилось, что Россия переживает время «величайшего народного бедствия и великой опасности»; «угнетение личности и общества, угнетение слова и всякий произвол множатся и растут»[142].