Книга Юби: роман - Наум Ним

«Уйду в побег, – решил Махан. – А че такого? Сейчас лето будет, тепло будет… Как-нибудь проживу. А еще лучше уйти с Данькой – с ним точно проживем, он всегда чего-нибудь придумает. Можно и Угуча сманить из изолятора. А что, клевая идея! Сманим Угуча, вернем Даньке его коня и все вместе – в побег…»

Махан понимал, что его поймают и отправят в дурку, а там будут уматывать в куклу мокрыми простынями и жахать уколами, от которых все тело винтом. Всех в конце концов ловят – ни один не ушел. Но и страх дурки не останавливал все более увлекающие фантазии.

Пусть случится хоть что – хоть и плохое, но только, чтоб не так, как сейчас – не сквозящая эта нуда, которая вынуждает творить невесть что…

«А может, еще и не поймают?.. Я быстро бегаю. Вон и Недомерок хвалил и говорил, что могу стать чемпионом. А что, если не убегать, а бегать на его физкультурных уроках и стать чемпионом, чтоб с медалью, и все завидуют…»

«Сделаю из этих охламонов сборную по легкой атлетике, – продолжал фантазировать Недомерок, – победим на областной спартакиаде, и Ольга Парамоновна перестанет называть меня Недомерком… Разведусь и женюсь по любви. Директор ведь не откажет мне в служебной квартирке на первое время. Правда, с квартирами тут не очень. А где иначе?.. Можно будет отремонтировать первый этаж того дома, в котором живет Прыгин… А в этом что-то есть: поселиться под подозреваемым и устроить правильно организованное наблюдение, чтобы узнать наконец, где он упрятывает улики враждебной деятельности…»

– Время-время, – повернулся Недомерок к классу. – Сдаем сочинения.

– А нам куда теперь? – спросил Махан.

– Не знаю, – растерялся Недомерок.

– Можно, мы пойдем к своему воспитателю?

– Конечно, идите. (Да хоть провалитесь… с ним вместе!)

Капитан перебирал-перетасовывал сданные листки, на многих из которых только и была заглавная надпись: «Что нам рассказывал Лев Ильич про демонстрации». Где-то было написано Йеф Ич, а слово «демонстрация» кривлялось самыми невозможными ошибками, но не это заботило Недомерка.

«Пустышка или в десяточку?» – гадал капитан, не решаясь приступить к чтению.

Странно было надеяться, что малолетние хулиганы серьезно отнесутся к его заданию и, более того, вспомнят именно то, что ему нужно. Наверное, Недомерок просто хватался за соломинку (а за что еще ему было хвататься?).

* * *

«Демонстрации ходить весело». Примерно так написало большинство шестиклашек с разным набором ошибок. «Все машут», – добавили некоторые, и «ты махаешь», – уточнил Муравей. «Когда у нас собрание в зале – тогда на Красной площади ходят, и у них надутые шары» – вспомнил про намек Недомерка о Красной площади старательный Ваня Безродный. «Демонстрации ходят строем и поют, – сообщила Лидка Дикая, – а потом приходят домой и много едят», – допридумала она следом.

Наиболее покладисто выполнила задание Любка Подлиза, которая с первого класса была старательной и усердной незнамо в кого, – никаких подобных примеров перед ее глазами никогда не было. Скорее всего, какая-то родовая аномалия. Если бы Любка была только старательной, ей бы, может, простилось то, что она подлиза или даже почти круглая отличница. Но Любка очень хотела, чтобы учителя ее любили все и всегда. Сначала хотела, чтобы любили и удочерили. Потом повзрослела, и желать удочерения от учителей стало не слишком реалистично, и она захотела, чтобы ее из детдома направили в училище, где из хороших девочек делают учителей… или в институт, где учителей делают из всех. Когда она станет учительницей, она обязательно вернется в этот интернат и станет перед всеми учителями, чтоб им стало стыдно за то, что не удочерили. А потом придет в детдом и станет перед всеми работниками…

Нет никакой беды в этих пустых мечтах Любки. Пусть себе мечтает и пусть будет отличницей. Но она, гадина, наушничает обо всем, а для этого вынюхивает, где может и все, что может. Природа тоже не подкачала и снабдила Любку чуткими ушами. Она и учителей подслушивала, но не для передачи кому-либо, а для общего образования (хотя при случае просвещала одноклассниц, чтобы завоевать и их любовь тоже, но безо всякого успеха).

В общем, всегда надо было помнить, что Любка может стоять за углом и растопыривать уши на любой секрет. Может, и не на секрет, но тогда это и не опасно. Страшное дело, сколько выдумки приходилось проявлять Махану и Даньке, чтобы сохранить в тайне от Любки всякие свои предприятия и приключения.

Ее и били (довольно чувствительно), и стыдили всяко (даже голой гоняли по всем спальням подряд) – никакого толку. Постепенно смирились, как смирились с детдомом, с этим интернатом, с постоянным голодом, с вечным ором да покриком. Однажды Данька сказал, что Любка – это их наказание за все проделки и грехи.

– А два раза не наказывают, – обрадовался Махан, изрекая абсолютную истину, известную всем детдомовцам. – За одно и то ж два раза нельзя.

– Наказывают, да еще как, – не согласился Данька.

Но Махан только отмахнулся. Он продолжал свято верить в справедливые законы блатного мира, которые извечно витают не только над всеми бараками, но и над всеми казармами, над всеми палатами и детдомами – над всей страной. Их усваивают раньше да и лучше таблицы умножения, в них верят, хотя они постоянно и наглядно опровергаются течением самой жизни.

Одно время Махан даже опекал Подлизу, как отмазку от всех своих прегрешений – не давал шпынять и дразнить. Любка в порыве ответной благодарности включила Махана в список тех, кто должен ее полюбить, и стала его тоже одаривать разными сведениями из разных жизней. Как она выбирала, кому про что рассказывать, а про что молчать – оставалось тайной даже для нее самой, а уж тем более для Махана. Махану сначала было противно слушать Любкины кудахтанья, а потом он втянулся и уже начинал скучать без ее новых сплетен.

Сейчас вот Махан узнал от нее, что вечером Йефа заарестуют, и как-то сразу поверил (Любка про это вызнала только что под окном директора из слов Недомерка). Маханова деятельная натура требовала организовать масштабную спасательную операцию.

«Надо сказать Йефу, предупредить… А то рассказывает каку-то ерунду, а сам ни ухом ни рылом… А он что? Бросит Даньку и побегет спасаться? Ни в жисть… Тогда надо забирать их всех и – в лес. Надо Угуча забрать из медизолятора, а то Даньку по лесным колдоебинам и несть некому. Правильно, забираем Угуча и все – в лес. Отсиживаемся в укромке на дальнем болоте. Связываюсь с разведцентром и передаю отцу, что нужна срочная помощь – Недомерок с фашистами гонятся по пятам. Ждем в условленном месте. Отец приезжает с батькой Угуча – тот здоровый что лось и сможет всех их на себе, и – через болото… Постой, его ведь американцы убили. А может, еще не до конца убили?.. Может, не до смерти убили?.. Конечно, не до смерти… Надо немедленно бечь к Угучу и рассказать ему…»

Вот тут почти следом за Любкой появились директор с Недомерком и погнали всех в класс писать какую-то бодягу про демонстрации по приказу Недомерка и его фашистов.