Книга Анти-Ахматова - Тамара Катаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анна Андреевна Ахматова не знала и «голодных грез». Хоть она и напишет, что знала четыре «клинических голода», перечислив и ташкентский, и скажет в интервью «Таймс» о том, что ей пришлось голодать — заявление, ужаснувшее действительно знавшего всю ее жизнь Корнея Чуковского, — блокадницей она не была и голодных грез не видела.
В эти военные годы она была на вершине своей популярности. Это отразилось на ее манере держать себя.
Е. ГАЛЬПЕРИНА-ОСМЕРКИНА. Встречи с Ахматовой. Стр. 242
В Ташкенте у нее свои проблемы. Пожив сыто в лауреатском доме и беспокоясь, что оставшийся в Ленинграде Гаршин не слишком-то заваливает ее письмами и, возможно, раздумал жениться, Ахматова решает немного развлечься и успокоиться насчет Гаршина, навестив его.
12.06.1942.
NN вдруг объявила мне третьего дня, что она хочет ехать с подарками ленинградским детям в Ленинград и что она уже возбудила об этом ходатайство. Я решилась возражать.
«Вам не следует ехать в Ленинград. Ленинградцы снова должны будут вывозить Вас, и тем самым Вы создадите им лишнюю заботу». — «Поеду. Приду к Алимджану и скажу: в Ленинграде меня любят. Когда здесь в декабре Вы не давали мне дров (помнит) — в Ленинграде на митинге передавали мою речь, записанную на пластинку».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 461
Недавно она жаловалась, что выступать приходится бесплатно, нет, авторские она хочет получать и с пластинок.
Вот история «в тему»: о том, как круглый сирота Георгий Эфрон, Мур, сын Марины Цветаевой, стремился из Ташкента в Москву, но не мог купить билета и у него истекал срок пропуска. Уехать — начать жить — было невозможно.
…пошел к Ахматовой — «сейчас ничего не вижу, что могла бы для вас сделать» (к Ломакину отказалась обратиться, мол, слишком маленькое дело, чтобы обращаться к «главе государства»). В общем, лед и отказ.
Георгий ЭФРОН. Дневник. 1943 год. Стр. 292
Упоминает Мур и Алимджана, у которого Ахматова намеревалась конвертировать народную любовь к себе в дрова и авиабилеты:
Алимджан смог бы, но, конечно, ничего не сделает.
Георгий ЭФРОН. Дневник. 1943 год. Стр. 293
Ахматова не станет хлопотать и перед Алимджаном: действительно, ей самой ехать гораздо важнее. Проговаривается Чуковской (да та и догадалась): рвется в Ленинград отнюдь не из-за несчастных ленинградских детей с несчастными подарками, а к Гаршину.
«Вот, вы меня отговариваете ехать, а если бы Ваш Митя был там, Вы б поехали?» — «Да». «Ну, то-то же».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 461
«Митя», приведенный для ПРИМЕРА, — это расстрелянный муж Лидии Чуковской. Причина такой бестактности — даже не в жестокости, а просто в распущенности: когда-то ей о чувствах бедной Лидии Корнеевны задумываться, да и стоит ли того!
Ну и «Митя» не был женатым любовником с неясными намерениями, а если бы Чуковская и поехала — то не прикрывалась бы ленинградскими детьми, ехала бы на свой страх и риск, правительственных самолетов ей не предоставили бы, и под это дело не оговаривала бы себе дров на будущую зиму с учетом недодачи за протекшую — в пересчете на митинги и пластинки.
«Мусорный старик» (Лен Толстой) во время голода не собирал «подарки детям» (особенно в виде предлога для организации свидания с любовницей за государственный счет), а ОРГАНИЗОВЫВАЛ ПОМОЩЬ. Конечно, в Советском Союзе организовывать помощь нельзя — когда правительство организовало саму блокаду. Но образ барыньки с подарками все-таки слишком малосимпатичен. Тем более что барыня откровенно говорит не «А если бы Ваша дочь Люша?..», а «Если бы Ваш Митя…»: что едет не к бедным малюткам, а к любовнику, который не особенно, видно, «за ней скучает».
А между прочим, «мусорный старик» организовывал помощь голодающим не по своей воле, вернее, не по своей охоте. Помощь была противна его убеждениям. Он отказывал всем, кто призывал его к участию в помощи голодающим. Но теории не устояли перед голодом. Толстой взял деньги у Софьи Андреевны, дочерей — и уехал «на голод». Он так смог организовать это дело и в таком широком масштабе, что его «методиками» пользовались в России и при других голодах. Ему же приходилось и мучиться самому, и оправдываться перед ожесточенными нападками «правоверных» толстовцев.
Все, что вы пишете мне, совершенная правда… Я был против… Согласиться — значит стать в противоречие со своим убеждением, что помощь настоящая, всегда и всем действенная состоит в том, чтобы очистить свою жизнь от греха, и что всякая помощь чужими, отнятыми от других трудами, есть обман, фарисейство и поощрение фарисейства; не согласиться — значит отказать в поступке, который может облегчить сейчас страдания нужды. Я по слабости своего характера избираю второй выход, и мне это мучительно.
Анна Ахматова, сытая, пьяная, получающая медали, желающая, чтобы 90 килограммов ее тела доставили — на правительственном! на специальном! самолете, в брюхе летучей рыбы или как там!.. — в Ленинград вместо нескольких мешков муки, чтобы она могла напомнить о себе любовнику, а в случае отказа властей бряцает славой и угрожает — эта «великая душа», Анна Ахматова, она могла бы мысленно представить пропасть, которая отделяла ее нравственную позицию от позиции «мусорного старика». Соглашусь, что позиция Толстого на ступеньку выше обыкновенного здравого смысла и обыкновенного сострадания, но само зияние пропасти — неужели было ей не видно?
…Тогда (когда-то) еще Ахматова не умела употребить свой дар на то, чтобы воодушевлять и вселять мужество в людей, как по вторую мировую войну.
Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 66
Во «вторую мировую войну» — несомненно, уже могла. Известно это со слов самой Анны Андреевны — Хейт записывала за ней.
А. А. очень многое диктовала о себе одной англичанке, которая пишет о ней книгу.
Ю. Г. ОКСМАН. Из дневника, которого не веду. Стр. 646
Попытки «воодушевлять и вселять мужество в людей» предпринимались и во время Первой мировой войны.
В 1915 году Ахматова пишет «Молитву», проникнутую готовностью пожертвовать всем во имя военной победы:
Это настроение совсем напоминает настроение Жанны ДʼАрк, с той только разницей, что настроение Ахматовой остается настроением, а Орлеанская дева «одела латы боевые», «в железо грудь младую заковала» и «Карла в Реймс ввела принять корону», но, видимо, активность французской крестьянки XV века и русской дворянки XX различна.
