Книга Глиняный колосс - Станислав Смакотин

Тот же вопрос, видимо, интересует и генерала.

— …По судебному приговору, ваше превосходительство! — Выкатив глаза, капитан явно чувствует себя не в своей тарелке. — Везем исполнять… Приказано успеть к закату…

В эту самую секунду тот, что со связанными руками, встрепенувшись, на миг обретя потерянную навсегда надежду, дико оглядываясь на приготовленное для него смертное ложе, хрипло кашляет:

— Ваше превосходительство, пощадите… Простите, бога ради!.. Помирать страшно!.. — беспомощно воздевая скованные веревкой руки, всем телом устремляется к нему, но приблизиться вплотную мешает гроб. — Умоляю, ваше превосходительство, замолвите слово!.. — По искривленному в предсмертной муке лицу обильно струятся слезы.

— За что его? — Мищенко спрашивает вполголоса, почему-то отворачиваясь.

— Невыполнение приказа, ваше превосходительство… Приравненное к дезертирству. Приговор утвержден главнокомандующим!.. — спешно добавляет капитан, будто оправдываясь. С неприязнью косясь на угрюмо обступивших повозку казаков.

Громко щелкнув плетью, генерал молча пришпоривает коня. Вдогонку еще некоторое время раздаются отчаянные вопли несчастного…

Через пару часов, когда солнце скрывается за дальней сопкой, отряд наконец сворачивает с дороги. Еще верста тихим шагом, и Мищенко, а за ним все остальные, спешиваются.

— Построились, ребята, по пятеркам… — Голос генерала звучит без обычного апломба. — Все готовы? — совсем тихо спрашивает он, медленно проходя вдоль почти идеальной линии. — Кто нет, шаг вперед…

Тишина такая, что я слышу свое дыхание. Неожиданно пожилой казак из третьей группы, громко кашлянув и закинув за плечо мешок с клином, хрипло басит:

— Обижаешь, Павел Ваныч… Мы ж за тебя, сам знаешь…

Неожиданно со всех сторон, словно каждый из них только этого и ждал, разносится:

— Сделаем, ваше превосходительство…

— Павел Иванович, не сумневайся!

— Запустим под откосы макак окаянных, будь им пусто!..

— Впервой развя? Проползем так, что комар носа не подточить…

Дружный смех.

— И помните единственное… — Голос генерала звучит почему-то совсем хрипло. — Каждый из вас нужен мне живым! Здесь… Потому прощаться — не будем! — возвышая интонацию, осеняет он строй крестным знамением. — Кру… гом!

Через несколько минут черные накидки скрываются за ближайшей сопкой. Проводив взглядом последнего казака, Мищенко, закурив, прихрамывая отходит в сторону. Одинокое эхо далекого орудийного выстрела почти не нарушает окружающей нас тишины у самой линии фронта.

Вернувшись в Гунчжулин уже за полночь на попутном поезде, я браво, насколько могу после дня, проведенного в седле, вышагиваю к штабному вагону. Впотьмах и в невеселых раздумьях о бренном. А в частности — смогу ли я завтрашним утром встать на свои ноги… Мищенко же со мной обратно не поехал, оставшись в Сыпине.

Окна командного вагона, несмотря на поздний час, ярко освещены — «папаша» Линевич, как украдкой называют его подчиненные, не спит.

Удивительное дело, но доступ к телу главнокомандующего практически открыт. Несмотря на концентрацию русских войск в городке, за те полверсты, что отделяют вокзал от штаба, меня окликает лишь один часовой. Да и то перед самой точкой прибытия.

— Кто идеть?.. — Звук передергивания затвора.

— Поручик Смирнов… — останавливаюсь. — Служу при штабе!..

Мало ли что на уме у товарища. Пальнет ненароком, объясняй потом… С того света.

— Проходьте, ваше благородие…

Вот и весь фейс-контроль. Ей-богу, мало-мальски подготовленному подразделению, вооруженному пусть хоть саперными лопатками, взять штабной поезд штурмом — как два пальца… об асфальт.

Проходя мимо фонарного столба с агитплакатом, уверенно срываю средство пропаганды — для намеченного мною разговора требуются наглядные вещдоки.

— А-а-а, господин поручик… — Линевич радушно подымается из-за стола навстречу. — Ну, как ваше путешествие на линию фронта? А это у вас?.. — Красные от бессонницы глаза останавливаются на рисунке в моих руках. — Оттуда?..

Ага, только за ним и ездил… Самураи уперли ценный трофей, так мы всем мищенковским отрядом гнались по сопкам за хулиганами. При поддержке артиллерии с тачанками… Еле отбили драгоценность!

— Никак нет, ваше превосходительство, это я сию минуту снял здесь, у штабного вагона! — вытягиваясь и пожимая командующему руку, я украдкой оглядываю кабинет. За те несколько дней, что я здесь не был, — поменялось мало что. Разве над столом возник новый портрет: к двум царствующим особам и полководцам добавился отчего-то Петр Первый. С глазами навыкате и усами — в общем, все, как в моем времени. Та же репродукция. Че это, кстати? На реформы потянуло?

— Зачем сняли? — Отступив назад, Линевич подозрительно вглядывается в изображение бородатого казака. Который, что замечаю только сейчас, странным образом напоминает самого генерала. Разве косоворотка отсутствует. На Линевиче.

— Разрешите говорить начистоту, ваше превосходительство?

Генерал кивает в ответ, всем своим видом показывая, что конечно же разрешает.

Ну, раз даешь добро, то и получай всю правду. Без прикрас.

Набираю побольше воздуха в легкие:

— Моральный дух армии крайне низок, что видно даже мне, причем с первого взгляда. Войска утомлены, простой солдат не видит в этой войне никакого смысла… — Хозяин кабинета хочет что-то возразить, но я не даю ему этого сделать, уверенно продолжая: — То, что здесь, у вас, зовется агитацией… — тщательно развернув картинку, кладу перед ним на стол, прижимая массивным пресс-папье, — не лезет ни в какие ворота, Николай Петрович! — Я вновь забываю о субординации, переходя на гражданскую речь. И, не давая тому опомниться, по-свойски плюхаюсь на стул. — Давайте расскажу!

Через пятнадцать минут моего монолога выясняется, сколь далеко ушли средства пропаганды в народных массах за последние сто лет. Стараясь вытащить из памяти все, что помню об агитации, я увлекаюсь настолько, что незаметно начинаю рассуждать современной терминологией, ошарашив старика диковинными выражениями вроде «пипл хавает» и «пиар» — сказался опыт работы в одном из предвыборных штабов. К чести моего слушателя, тот стоически выдерживает вековые изменения языка. Лишь удивленно поигрывая бровями при очередном привете из будущего. На меня лично во время всего этого разговора смотрит подтянутый, воспитанный дворянин давно ушедших времен. От которого так и веет ароматом чего-то благородного и давно забытого… Хотелось бы знать лишь — а чем пахнуло из будущего на него?

— Интересно… — Заложив руки за спину, Линевич несколько раз прохаживается взад-вперед по вагону. — С плакатами, допустим, решим… Самому не нравятся. Завтра пришлю к вам художника, поработаете вместе. А как вам… — подходит к массивному сейфу в углу. Покрутив колесико замка, со скрипом отпирает дверцу. — Вот это, господин поручик? — поочередно выкладывает на стол несколько мятых рисунков.