Книга Генерал Краснов. Как стать генералом - Станислав Зверев

Перед знакомством с Японией, в С.-Петербурге, Краснов собирался посмотреть «на людей будущего, на способных, энергичных, ловких японцев»; казаки на Иркутском вокзале рассказали ему о штурме Пекина: «японцы, действительно молодцы; бравые солдаты и хорошие вояки»; в Порт-Артуре Краснов написал о диком фанатизме и зверстве японцев, их жажде крови, убийств; в Пекине ему нахваливали японские заимствования у Европы при собственном их самомнении. В бою «злы ужасно, настоящие маленькие зверьки. Все у них аккуратно, храбрость дьявольская» [93, с. 1, 34, 278, 326]. Может создаться впечатление, что Краснов действительно запугивает общество. Однако ж Куропаткин такие статьи не запрещает. Их не одна, а несколько. Тут Краснов передает чужие отзывы о японцах, но сам он в бою японцев не видел, и его собственная разведка привела к противоположным выводам. Лучше всех родов войск Краснов разбирался в кавалерии. Изучая лошадей, он пришел к самым удручающим для Японии выводам: «Боже мой — это лошадь! Морда касается земли. Она точно так устала, что готова упасть и нюхает землю» (в Нагасаки); в Японии почти не встретить лошади, осмотр школы езды и 1-й кавалерийский полк в Токио показал узкогрудых, низких медленных лошадей — лучших в Японии. По сравнению с ними даже забайкальская лошадь стала казаться идеальной. Да и японцев Краснов тоже нашел людьми слабыми.

Разведка не удалась, и с началом войны Краснов был склонен недооценивать японцев, подобно очень многим (см. о «дикарях»: [71, с. 37]). Очень многие и Краснов не учитывали главного — английский фактор. Хотя в «Борьбу с Китаем» Краснов вписал мнение о японцах как о славных солдатах, шустрых, маленьких и дошлых, полвека назад диких: «Поди ж ты. Немцы должно или англичане их научили». Следуя мысли, которую германский император Вильгельм II выражал в письме 5 марта 1901 г.: «Если Англия и Япония будут действовать вместе, они могут сокрушить Россию… но им следует поторопиться, — иначе русские станут слишком сильными», 17 января 1902 г.

Япония и Англия подписали союзный договор. Василий Галин: «До войны Англия, Франция, США и Германия поставили Японии 80 броненосцев, крейсеров и др. крупных военных кораблей водоизмещением более 800 тыс. т. Сама Япония построила только 3 минных крейсера. Англия и США в апреле и ноябре 1904 г. предоставили Японии займы на сумму 50 млн и 60 млн долл. под 6 % годовых под залог доходов с таможен. В марте и июле 1905 г. с участием германских банков Япония получила два займа по 150 млн под 4,5 % под залог доходов от табачной монополии. Кредиты Японии дала даже союзная России Франция. Всего иностранные займы покрыли свыше 40 % всех военных расходов Японии. В годы войны почти все тяжелые орудия, огромное количество военно-морского вооружения, включая пушки, торпеды и даже подводные лодки, были получены Японией из-за рубежа. Вновь, как ив 1878 г., против России выступили все страны Европы» [16]. И как в 1854 г. Одна Япония, без помощи всей Европы, не имела никаких шансов. Другой исследователь, Михаил Назаров, через «Еврейскую энциклопедию» указывает еще одну крупную сумму: банкир Яков Шифф, один из самых тяжеловесных финансистов США, предоставил Японии займ в 200 млн долларов, и препятствовал размещению русских займов у других фирм [М.В. Назаров «За кулисами «русской» революции» // Э. Саттон «Уолл-стрит и большевицкая революция» М.: Русская идея, 2005, с. 307].

В 1854 г., когда объединенная Европа безуспешно уговаривала шведского короля Оскара вступить в антирусскую коалицию, он ответил: «Я смотрю на теперешний кризис, как на последний протест Европы против возрастающего могущества России» [77]. Император Вильгельм указывает на ту же самую причину перед Японской войной.

Вот как описывал томский корреспондент встречу войны: «Улицы полны народа; все идут и поют гимны «Боже, Царя храни», «Коль славен» или кричат ура, ура, ура! Мне, несмотря на мои немолодые годы, не приходилось еще ни видеть, ни переживать такого взрыва патриотизма.

Помню я объявление войны Турции за братьев-славян, помню сборы и отправление на театр военных действий добровольцев, помню встречи возвращавшихся из Турции наших полков, везде были восторженные манифестации, но чтобы манифестации продолжались с полудня до позднего вечера — это пришлось мне видеть в первый раз» [88, 13 февраля 1904 г., № 3644].

Краснов отправился в качестве военного корреспондента «Русского инвалида» на свою первую настоящую войну. В пути на Дальний Восток впервые пересеклись параллельные кривые Краснова и Деникина. Они попали в один Сибирский экспресс с адмиралом Макаровым, генералом Ренненкампфом (отличившимся в борьбе с Китаем), художником Верещагиным. Деникин: «От «Русского инвалида» — официальной газеты военного министерства — ехал подъесаул П. Н. Краснов. Это было первое знакомство мое с человеком, который впоследствии играл большую роль в истории Русской СмутыЮ, как командир корпуса, направленного Керенским против большевиков на защиту Временного правительства, потом в качестве Донского атамана в первый период Гражданской войны на Юге России; наконец — в эмиграции и в особенности в годы Второй мировой войны, как яркий представитель германофильского направления. Человек, с которым суждено мне было столкнуться впоследствии на путях противобольшевистской борьбы и государственного строительства.

Статьи Краснова были талантливы, но обладали одним свойством: каждый раз, когда жизненная правда приносилась в жертву «ведомственным» интересам и фантазии, Краснов, несколько конфузясь, прерывал на минуту чтение:

— Здесь, извините, господа, поэтический вымысел — для большего впечатления…

Этот элемент «поэтического вымысла», в ущерб правде, прошел затем красной нитью через всю жизнь Краснова — плодовитого писателя, написавшего десятки томов романов; прошел через сношения атамана с властью Юга России (1918–1919), через позднейшие повествования его о борьбе Дона и, что особенно трагично, через «вдохновенные» призывы его к казачеству — идти под знамена Гитлера» [20].

Деникин здесь накладывает на Краснова все свое отношение к нему за целые десятилетия соперничества. Как потом окажется, вымыслы Главнокомандующего на Юге России во многом превосходили заблуждения атамана, которому в первую очередь честность в статьях и романах позволила завоевать любовь и признание читателей и критиков. Ведомственные — поливановские — статьи Краснова были в какой-то степени заказными, но поэтика вымысла явно не может относиться к ним, а только к художественным произведениям. Характерный образчик представляет написанная до войны повесть «В манчжурской глуши» [92, № 1, апрель].

Тщетно было бы искать в этой повести красную нить вымысла и обиженную правду. Краснов писал об офицере, вернувшемся в Петербург из Манчжурии, о сражениях казаков с хунхузами, о возлюбленной этого офицера, недолго увлекавшейся М. Горьким: ей показалось, что сила и настойчивость, а значит, и будущее, за горьковскими подонками общества, но рассказы офицера о происходящем на Дальнем Востоке, преодолении опасностей, борьбе настоящих сил прогресса, дали понять: сила героев Максима Горького — «жалкая, босяцкая, никому, кроме их самих, не нужная сила». Предсказав замирание горьковских страстей (В. В. Розанов в августе 1914 г. констатировал литературную смерть Горького), Краснов остался верен себе и коснулся переселения душ и спиритизма. Главному герою он предоставил право назвать спиритизм чушью, и глупостью верчение столов. Но, как подмечено в «Книге духов», — и все-таки они вертятся. Безусловно, спиритизм не столь чист и божественен, как представляется новым евангелием у Кар-дека Аллана или Артура Форда, зачастую он даже опасен, судя по тем примерам, которые мне привелось слышать от разных людей.