Книга О чем молчат мертвые - Лаура Липман

Глава 12

– Buenas dias[16], сеньора Толес.

Мириам вынула ключи из своей потрепанной кожаной сумочки – точнее, подуставшей кожаной сумочки, как она назовет ее позже, когда попытается продать на барахолке, – и открыла дверь в галерею. Ей нравилось, как по-испански звучит «То-леес», вместо ужасного английского «Толс», что означает «сборы и платежи». Неважно, сколько она прожила в Мексике, ей все равно никогда не приестся подобная трансформация ее девичьей фамилии.

– Buenas dias, Хавьер.

– Hace frio[17], сеньора Толес.

Хавьер был в футболке, и его руки покрылись гусиной кожей. Такой мартовский денек был бы просто подарком в Балтиморе, не говоря уже о Канаде, но по меркам Сан-Мигель-де-Альенде сегодня было очень холодно.

– Наверное, пойдет снег, – сказала женщина по-испански, и Хавьер рассмеялся. Он был человеком простодушным и смеялся над чем угодно, но Мириам была даже в какой-то степени благодарна ему за это. Когда-то чувство юмора было неотъемлемой частью ее натуры. Теперь же, к своему удивлению, ей редко кого удавалось рассмешить, хотя мысленно она то и дело подшучивала над собой, причем довольно неплохо. Конечно, эти шутки были грубоваты, но она ведь всегда была немного циничной, даже когда в этом не было необходимости.

Хавьер устроился в галерею вскоре после того, как Мириам начала там работать. Еще будучи подростком, он подметал тротуар перед магазином, мыл в нем окна, хотя его об этом и не просили, и говорил по секрету turistas, что это был el mejor, самый лучший магазин в Сан-Мигель-де-Альенде. Владелец, Джо Флеминг, воспринимал его двояко. «Со своим косоглазием и волчьей пастью он, должно быть, отпугивает столько же клиентов, сколько заманивает», – жаловался он Мириам. Но ей нравился этот молодой человек, чья любовь к ней коренилась куда глубже, чем казалось на первый взгляд.

– А вы видели снег, сеньора Толес? – спросил Хавьер.

Мириам вспомнилось ее детство в Канаде и бесконечные зимы, когда ей казалось, будто их семью отправили в ссылку. Она так и не получила внятного ответа на вопрос, почему родители решили оставить Англию и переехать в Канаду. Затем женщина подумала о снежной буре в Балтиморе в 1966 году, которая стала настоящей легендой. В тот день они как раз праздновали шестой день рождения Санни и поехали вместе с ней, девочками из ее класса и Хизер в кино на «Звуки музыки». Когда они заходили в кинотеатр, на небе не было ни облачка. Но через два с лишним часа, когда фашисты были свергнуты и семьи музыкантов снова зажили счастливо, город превратился в белую пустыню. Скольких трудов стоило Мириам с Дэйвом пробраться на машине через заснеженные улицы Балтимора, чтобы развезти всех девочек по домам, а потом еще, чтобы они не испортили свои парадные туфельки, донести их на руках до порога и отдать встревоженным родителям! Позже они над этим смеялись, но в тот день им было действительно страшно. Старенький универсал то и дело заносило, и девочки визжали на задних сиденьях. И все же Хизер и Санни запомнили эту поездку как огромное приключение, которое они потом не раз пересказывали.

– Нет, – сказала Мириам Хавьеру, – я никогда не видела снега.

– Ладно, я пойду. Хорошего дня, сеньора Толес.

Ей постоянно приходилось врать. Хотя здесь было куда проще. В Мексике она лгала меньше, чем там, где жила раньше. А все потому, что тут было полно людей, которые приехали сюда, чтобы начать жизнь с чистого листа. Мириам была уверена, что все иностранцы лгали не меньше ее.

Мириам приехала в Сан-Мигель-де-Альенде на выходные в 1989 году. А потом так здесь и осталась. Изначально она планировала переселиться в менее американский и более дешевый городок, где она могла бы совсем не работать, а жить только на свои сбережения и доходы от инвестиций. Но уже через двое суток после приезда она не могла представить себе лучшего места на земле. Мириам вернулась в Куэрнаваку, только чтобы забрать кое-какие вещи и продать оставшееся в Штатах имущество. Когда она купила свой маленький домик, свою каситу, у нее были только кровать и одежда, и с тех пор количество ее пожитков увеличилось не сильно. Казалось, как и новая испанская версия ее фамилии, ей никогда не надоест просыпаться в почти пустой комнате с развевающимися белыми занавесками. Вся домашняя мебель была сосновой, а плиточные полы – совершенно голыми. Единственным ярким пятном во всем доме была посуда ярко-синего и ярко-зеленого цвета, которую Мириам со скидкой приобрела в галерее. Зато если бы она снова решила переехать, ей понадобился бы всего день или два, чтобы избавиться от всех вещей. Конечно, уезжать отсюда она не собиралась, просто ей нравилось иметь такую возможность.

Дом на Алгонкин-лейн был завален разными вещами, буквально ломился от них. Сперва Мириам не возражала против этого. Все-таки основная часть этих вещей принадлежала девочкам. Дети ведь никогда не путешествуют налегке. У них всегда полно шляпок, варежек и игрушек – кукол, плюшевых мишек, мерзких пупсов с торчащими волосами… А у Хизер было еще одеялко, известное как Бад, чьи регулярные исчезновения доводили до истерики всех домочадцев. Хотя Санни тоже не отставала: у нее был воображаемый друг – пес по имени Фитц. Любопытно, что он исчезал ровно с той же периодичностью, что и Бад. Точнее, они всегда исчезали в одно и то же время, с той лишь разницей, что Фитца было гораздо сложнее найти. Санни бегала вверх-вниз по лестнице, то и дело сообщая мрачным голосом, что его нигде нет. «Ни в подвале». «Ни в ванной». «Ни в твоей постели». «Ни в шкафу под раковиной». Для воображаемой собаки Фитц требовал слишком много заботы. Санни даже стала оставлять ему еду, упорно отказываясь понять, что из-за этого в доме могут завестись тараканы или грызуны. А еще она оставляла открытой заднюю дверь, чтобы Фитц мог пойти погулять, когда ему вздумается. В дождливые дни Мириам могла поклясться, что чувствовала в доме запах мокрой псины.

Кроме того, у дома на Алгонкин-лейн, как оказалось, были и свои собственные вещи. Купленный на аукционе – самая первая сделка с недвижимостью, которую заключила Мириам в своей жизни, – он перешел к ним «таким, как есть». Супруги Бетани понимали, что это означало полное отсутствие гарантий, что это был своего рода кот в мешке, мол, «А давайте-ка с вами договоримся!». Но чего они не понимали, так это того, что никто не собирался вывозить оттуда весь хлам. Дом выглядел так, будто внезапно прилетели пришельцы и забрали с собой его бывших хозяев. На столе стояли чашка и блюдце, рядом с полным заварным чайником лежала чистая чайная ложка, а на лестнице валялась книга, раскрытая словно в напоминание о том, что ее нужно поднять. На старой мебели были криво разложены вязаные салфеточки – в ожидании, когда заботливая рука их поправит. Это напоминало Мириам викторианскую версию роботизированного дома из рассказа Брэдбери «Будет ласковый дождь». Семья, живущая в доме, исчезла, но сам он продолжал жить своей жизнью.

Сначала оставленные вещи казались полезным бонусом. Кое-что из мебели еще могло пригодиться, да и посуда была очень ценной. Китайский фарфор, слишком роскошный для повседневного использования, оказался даже лучше сервиза, который Мириам доставала только по праздникам. На заднем дворе девочки нашли покрытые легкой ржавчиной остатки наборов чайных ложек. Причем спрятаны они были в самых неожиданных местах: между корявыми корнями старых дубов, под кустом сирени… Но вскоре все эти сокровища начали тяготить новых жильцов. Им пришлось вывезти из дома столько же вещей, сколько они ввезли туда. Почему предыдущие жильцы не забрали все это с собой? Ответ на этот вопрос семья Бетани получила только через два месяца, когда доброжелательная соседка по имени Тилли Бингем рассказала им, что бывшую хозяйку дома, пожилую женщину, убил на кухне ее собственный племянник.