Книга Ты — любовь - Оливия Уэдсли

— О, да. Бедняга, он очень несчастен, — согласился Хайс. — Я посмотрю, что для него можно будет сделать, Селия. Вот, инспектор, мои запонки. Я думаю, каждая жемчужина стоит пятьсот фунтов, а в точности веса их я не знаю.

Твайн положил запонки на свою огромную ладонь и подошел к креслу Селии.

— Не можете ли вы мне сказать, мисс, была ли та жемчужина, которую нашел Рикки, похожа на эти. Может быть, вы помните, какой у нее был вид? — спросил он.

— Мне кажется, она была такая же, — с легким сомнением ответила Селия. — Во всяком случае, такого же странного цвета — серого с зеленоватым оттенком.

— К сожалению, это очень мало дает, — улыбнулся Твайн. — Ну, ничего. Мы все же отыщем эту жемчужину. — Он обернулся к Хайсу. — Мисс Лоринг предполагает, что жемчужина выскользнула из ее сумочки, когда автомобиль сбил ее с ног. Если так, то мы ее найдем, у кого бы она ни находилась. Мы пустим в ход все средства: перероем все ломбарды, предложим крупное вознаграждение. Однако мне пора, я не стану вас больше задерживать, милорд.

Он попрощался с Селией.

— Благодарю вас за то, что вы приняли меня, мисс. — В дверях он на мгновенье задержался и обратился к Хайсу:

— Не можете ли вы уделить мне несколько минут, милорд? Я задержу вас очень недолго.

— Пожалуйста, — согласился Хайс, выходя вслед за инспектором на широкую площадку лестницы.

— Пройдемте в кабинет, — предложил он.

— Спасибо, милорд.

Маленькая комната была вся залита солнечным светом и напоена благоуханием цветов.

— Хотите сигару? — предложил Хайс.

— Нет, благодарю вас, милорд. Я хотел бы получить другое, если вы ничего не имеете против.

Он подошел к Хайсу и протянул свою большую руку.

Их взгляды встретились: в них не было ни страха, ни угрозы. В них была настойчивость, выражение железной воли, сила…

— Я бы хотел получить ту черную жемчужину, которую нашел Рикки, — добавил Твайн.

Глава IX

В жизни каждого человека бывает момент, когда нужна стальная решимость и огромная сила воли, и в большинстве случаев этот момент наступает совершенно неожиданно — точно гром при совершенно ясном небе.

Голос Твайна отдавался в душе Хайса, по крайней мере, целую минуту после того, как Твайн замолчал, и все-таки Хайс не знал, что ответить.

Потом он сказал очень спокойно, в упор глядя на инспектора:

— Я совершенно не понимаю вас!

За этими обыкновенными словами скрывалось сильное волнение, и у него было такое чувство, словно ему нанесли тяжелый удар. Он сказал эту фразу только для того, чтобы выгадать время и успеть обдумать вопрос Твайна. В его уме беспрестанно вертелась одна и та же мысль: «Ясно, что он подозревает в убийстве одного из нас — Робина или меня».

Он достал из кармана портсигар, совершенно уверенной рукой вынул папиросу, спокойно закурил и решительно взглянул на Твайна:

— Итак? — спросил он.

— Значит, вы отрицаете, что жемчужина у вас, милорд? — возразил Твайн совсем шутливым тоном. — Отлично. Оставим этот вопрос временно открытым. До свидания!

Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Хайс слышал, как он тяжелым ровным шагом спустился с лестницы, как открылась и захлопнулась за ним входная дверь, как мерные шаги инспектора прозвучали по каменному тротуару и затихли в отдалении.

«Заметил ли он, что я спрятал жемчужину и потому заподозрил меня? — думал Хайс. — Но что толку ломать себе голову! Я ведь ничего не могу сделать. Мне бы только очень хотелось, чтобы все это не коснулось Робина!»

Он нервно ходил из угла в угол, куря папиросу за папиросой.

За окном сияло солнце, день склонялся к вечеру. У Хайса, по меньшей мере, три приглашения на сегодня: обед и танцы в двух местах. Лакей, постучавшись, напомнил ему об этом.

— Хорошо, — рассеянно сказал Хайс, — приготовьте мне ванну. Я сейчас приду.

Погрузившись в мрачные, беспокойные размышления, он забыл обо всем, даже о Селии; но теперь, поднявшись по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, он на мгновение задержался у дверей ее комнаты, и его мысли вернулись к ней.

Однако мрачное выражение его лица не изменилось: Твайн слишком резко разрушил очарование проведенных с ней вместе часов; она ведь тоже была замешана в этой ужасной истории.

«К черту все! — раздраженно подумал Хайс. — И к тому же еще эта Кердью!»

Постепенно его охватили усталость и подавленность. У него было такое ощущение, как будто на него набросили сеть, туго стянули ее и завязали над головой; он задыхался от сознания, что все идет не так, как нужно, и от того, что все как будто готово обрушиться на него.

Немного позже, совсем готовый к выходу, он снова помедлил у дверей Селии. Но сладость и блаженство тех минут потускнели от последующих событий; горько усмехнувшись, Хайс подумал о том, как трудно вернуть потерянное счастье. Он спустился с лестницы и вышел в сквер.

Огни автомобилей, стоявших около сквера, образовали вокруг него светящуюся изгородь; вечерняя толпа, состоявшая, главным образом, из людей его круга, шла своей дорогой — обедать или в театр. Хайс смешался с толпой, он обедал сегодня с одним приятелем в клубе.

Ужасная мысль мелькнула у него в мозгу, когда он перешагнул порог клуба; а что, если все эти люди знают, что его подозревают в убийстве и могут арестовать!

Он постарался отогнать от себя эту мысль, но она то и дело возвращалась к нему. Харвей, его друг, с которым он обедал, спросил его весело:

— Что случилось? Кредиторы заедают или что-нибудь в этом роде?

— О нет, совсем другое, — ответил Хайс, пытаясь улыбнуться.

Он давно знал Харвея как хорошего порядочного человека, которому можно было вполне довериться.

Наклонившись через стол к Харвею, Хайс сказал:

— Меня очень беспокоит Роберт.

Харвей очень любил обоих братьев; он знал всю эту историю с игорным домом и помог Роберту при его внезапном отъезде. Взглянув на Хайса с выражением искреннего сочувствия на несколько грубоватом, но приятном лице, он спросил:

— Что с ним случилось?

— Не знаю сам; вся эта история не удалась, — ответил Хайс сердито. — Ты помнишь, Роберт проиграл две тысячи фунтов в притоне Лоринга? Я тебе рассказывал об этом. Так вот, как только мы вошли туда, полиция устроила облаву…

— Еще бы, как же я могу не помнить, когда я сам там был, — возразил Харвей.

— Ах да, ты ведь был с нами! Ну а остальное ты, должно быть, знаешь из газет. Но настоящую правду нельзя узнать таким путем.

— Правду о тебе или о Робине? — очень спокойно спросил Харвей.