Книга Курс любви - Ален де Боттон

Прелесть

Через три года после появления Эстер рождается Уильям. С самого начала у него прилипчивый обаятельный нрав. Его родители навсегда останутся при своем мнении: всего лишь через несколько часов по выходе из утробы он подмигнул им из роддомовской люльки. Когда ему исполнилось четыре года, на свете билось очень мало сердец, которые он оставил совсем равнодушными. Есть какая-то прелесть в вопросах, какие он задает, в играх, которые он затевает, и в повторяемых им предложениях руки и сердца собственной сестре.

Прелесть детства – наивная часть доброты, которая стоит с противоположной стороны от взрослого опыта, полного самоотречения, страданий, правил.

Мы вешаем ярлычок «прелесть» на то, как открыто дети выражают надежду, доверие, непосредственность, удивление и простоту – качества, которые сурово третируются в жизни взрослых. Прелесть поведения детей напоминает нам, сколь многим приходится жертвовать на пути к зрелости. Прелестное составляет существенную часть нас самих – в изгнании.

Рабих скучает по детям особенно сильно, когда он на работе. В вечно напряженной обстановке сама мысль об их доверчивости и незащищенности щемит душу. Его сердце разрывается, когда он вспоминает, что есть на свете (не слишком далеко от офиса) место, где знают, как по-настоящему заботиться друг о друге, где слезы и смятение способны вызвать глубокую озабоченность, не говоря уж о меню обеда.

Не случайно, что детская прелесть легко распознается и ценится в данный момент истории. Общество становится чувствительным к качествам, которых у него не хватает. Мир, требующий высокого самообладания, цинизма и рационализма, мир небезопасный и состязательный, именно в периоде детства справедливо видит добродетели, способные уравновесить качества, от которых безжалостно и бесповоротно приходится отказываться в обмен на ключи от царства взрослых.

Уильяма радуют вещи, любоваться которыми забывают окружающие его взрослые: муравейники, воздушные шарики, фломастеры сочных цветов, улитки, ушная сера, рев самолета на взлете, ныряние под воду в ванне… Он ярый поклонник целого класса простых вещей, которые успели (несправедливо) стать скучными для взрослых. Подобно великому артисту, он мастерски возрождает у своей аудитории понимание так называемых мелочей жизни. Особенно ему по душе, к примеру, прыжки на кровати. Надо, объясняет он, разбег начинать из коридора и прыгать на кровать, укрытую громадной кучей обычных и диванных подушек. Крайне важно правильно держать руки в воздухе, когда бежишь к цели. Когда старые люди, как мама и папа, начинают разбегаться, они обычно сдерживаются и держат руки по бокам вниз, а то еще и выкидывают такую нерешительную штуку: стискивают кулаки и держат их у груди. И то и другое умаляет удовольствие. Потом есть много важных вопросов, которые надо задать в течение дня: «Для чего пыль?», «Если обрить детеныша гориллы, будет он похож на человеческого малыша?», «Когда я наконец перестану быть ребенком?» Вызвать любопытство может что угодно, если ты не достиг еще той удушающей стадии предположительного знания. Уильяма не тревожит, что он кажется ненормальным, ведь в его воображении еще (слава богу) нет такой категории. Его чувства по-прежнему не знают удержу. Его не пугает – в данное время – унижение. Ему неведомы понятия респектабельности, даровитости или мужественности – этих гибельных усмирителей таланта и полета духа. Раннее детство Уильяма похоже на лабораторию для изучения того, что случилось бы с человечеством в целом, если бы не было такого действия, как осмеяние. Иногда, под настроение, ему нравится носить мамины туфли на высоком каблуке и ее бюстгальтер и требовать, чтобы к нему обращались как к леди Уильям. Его восхищают волосы его одноклассника Арджуна, и однажды вечером с большим воодушевлением он признается Кирстен, как сильно ему хочется их погладить. Арджуна было бы очень приятно иметь в мужьях, добавляет он. Его рисунки добавляют ему прелести. В частности, их неуемный оптимизм. Солнце всегда сияет в небе, люди улыбаются. Нет никаких попыток заглядывать под поверхность и обнаруживать компромиссы и увертки. По мнению родителей, нет совершенно ничего банального в таком воодушевлении: надежда – это достижение, и их маленький мальчик ее явный поборник. Есть очарование в его полном безразличии к тому, чтобы картины выглядели «правильными». Позже, когда в школе начнутся уроки живописи, его научат правилам рисования и посоветуют поточнее обращать внимание на то, что у него перед глазами. Пока же ему незачем беспокоиться, как ветка соединяется со стволом или как выглядят у людей руки и ноги. Он радостно не обращает внимания на подлинные и зачастую скучные факты Вселенной. Его интересует только то, что он чувствует, и то, что в данный конкретный момент кажется забавой: он напоминает родителям, что возможна и хорошая сторона в несдерживаемом эгоизме.

Даже страхи Уильяма и Эстер милы, поскольку их так легко унять и они так не связаны с тем, что действительно страшит в этом мире. Их пугают волки и чудовища, малярия и акулы. Детям, конечно же, нужно пугаться: просто у них в сознании нет верных объектов – пока. Им не сообщают о подлинных ужасах, ожидающих их во взрослой жизни: эксплуатации, обмане, крушении карьеры, зависти, одиночестве и смерти. Детские тревоги – это предчувствие истинных взрослых страхов, но когда им придется с ними столкнуться, то мир не станет их утешать или по-родительски обнимать. Эстер все время приходит в спальню Рабиха и Кирстен около двух часов ночи, неся с собой Добби и жалуясь на плохие сны про драконов. Она ложится между ними, закинув по ручонке на каждого родителя и касаясь ногами их ног. Ее беспомощность внушает им ощущение силы. Спокойствие дочери целиком в их власти. Они убьют глупого дракона, осмелившегося здесь появиться. Они следят за тем, как она вновь засыпает, слегка подрагивая веками и прижав к себе Добби. Сами родители еще какое-то время не спят, взволнованные, поскольку знают: их маленькая девочка непременно вырастет, покинет их, будет страдать, будет отвергнута, и сердце ее будет разбито. Одна в большом мире, она будет тосковать по утешению, но окажется не досягаемой для них. Объявятся в конце концов и настоящие драконы, а мама и папа будут не в силах прогнать их.

Не только дети ведут себя по-детски. Взрослые тоже временами бывают игривыми, глупыми, капризными, ранимыми, истеричными, перепуганными, несчастными, ищущими утешения и прощения.

Мы хорошо привыкли видеть прелесть и хрупкость в детях и соответственно приходить им на помощь и утешать. Рядом с ними мы знаем, как отрешиться от худшего в нас: принуждения, мстительности и ярости. Мы способны отказаться от своих ожиданий и требовать немного меньше, чем обычно: мы медленнее впадаем в гнев и чуть больше осведомлены о неосуществленных возможностях. Мы с готовностью обращаемся с детьми с той мерой доброты, какую до странности не желаем выказывать нашим сверстникам.

Чудесно жить в мире, где так много людей проявляют заботу о детях. Было бы еще лучше, если бы мы жили в мире, где проявляют чуть больше внимания к детям, страдающим внутри нас.

Пределы любви

Первая заповедь Рабиха с Кирстен в отношении к Эстер и Уильяму (и она стоит бесконечно выше любой другой) – это быть добрыми, поскольку повсюду они видят примеры, что происходит, когда выросшим детям недоставало любви: срывы и огорчения, позор и пагубные страсти, хронические провалы уверенности в себе и неспособность создать крепкие отношения. По мнению Рабиха и Кирстен, когда родители отдалены или деспотичны, ненадежны и отпугивают, дети не смогут воспринимать жизнь во всей полноте. Никому не дано стать до того сильным, чтобы потягаться с жизнью, считают они, если он ни разу не был обласкан беспредельным и непомерным пониманием взрослых. Как раз поэтому они и стремятся отвечать на каждый вопрос с лаской и чувствительностью, делать дни запоминающимися, читать вечерами длинные истории, вставать с рассветом поиграть, вести себя спокойно, когда дети делают ошибки, прощать им озорство, позволять оставлять свои игрушки на ночь разбросанными по ковру гостиной. Их вера в силу родительской доброты достигает пика в самые первые годы жизни Эстер и Уильяма, особенно тогда, когда те наконец-то засыпали в своих кроватках, беззащитные перед всем миром, когда их дыхание становилось легким и ровным, а их точеные пальчики сжимались, прихватывая любимые одеяла. Однако ко времени, когда каждому исполнялось пять лет, видится уже более сложная и беспокойная действительность: Рабих с Кирстен, к своему удивлению, ставят под сомнение пределы доброты. Однажды в дождливые февральские выходные Рабих покупает Уильяму оранжевый вертолет с дистанционным управлением. Отец с сыном отыскали его в Интернете несколькими неделями раньше и с тех пор только и говорили об этой игрушке. Итак Рабих накопил денег, хотя и не было надвигающегося дня рождения или достойных подарка отметок в школе. Все равно игрушка наверняка доставит им много часов удовольствия. Однако всего через шесть минут после запуска, когда под командой Рабиха вертолет парит над обеденным столом, с рулевым управлением что-то случается, игрушка врезается в холодильник, а задний винт разлетается на куски. Вина определенно лежит на производителях игрушки, но, как ни печально, их на кухне нет, так что сразу же (и не в первый раз) объектом жгучей досады ребенка стал Рабих.