Книга Пленник моря. Встречи с Айвазовским - Николай Кузьмин

«Берег моря ночью. У маяка». Художник И. К. Айвазовский. 1837 г.

Вскоре после того И. Ясинский (Максим Белинский), навестив меня во время болезни, провел у меня почти полдня, и когда мы перешли из столовой в мой скромный кабинет, после поразившего меня предчувствием близкой смерти предсмертного стихотворения А. К. Шеллера (Михайлова), отличавшегося большим чувством и вдумчивостью, я имел удовольствие прочесть ему и то место из книги Бибикова, которое так недавно еще с живостью и слухом громко читал нам Иван Константинович.

«Немирович-Данченко может писать только в Пизе, где прекрасный воздух и дешевая жизнь, он уезжает туда на весну и лето каждый год».

«Максим Белинский, высокий библейский старик с длинной седой бородой, устроил у себя в доме, небольшом мраморном дворце, наполненном статуями, редкостными художественными вещами и старинными картинами, келью, где и работает, не выходя из нее целыми неделями. Стены кельи обиты черным сукном, посередине стоит небольшой стол, вроде жертвенника, покрытый алым бархатом, на столе лежат череп и раскрытая Библия».

«Всеволод Гаршин, у которого в последней Турецкой войне бомбой оторвало правую руку, за что в свое время он получил Золотой Георгиевский крест с бантом, не может писать, но он вынашивает по годам свои маленькие рассказы и выучивает пьесу наизусть, диктует ее стенографу в один присест и т. д.».

При описании «замечательно выносливых» дам-гребцов Ольги Шапир и Цебриковой, много певшей своим могучим контральто, Михайловского, «прыгавшего через разложенный на берегу костер и не обжигающегося» и т. д., Иван Константинович разразился новым веселым взрывом смеха, и мы долго еще вели оживленный разговор о литературе.

От Айвазовского я направился к романисту И. Н. Потапенко для исполнения поручения, присланного мне в письме из Ялты г-жей Я. Пашковой (либретисткой балетов императорской сцены и автором недавно вышедшего в Париже и нашумевшего романа из русской придворной жизни), и И. К., узнав о моем знакомстве с талантливым романистом, просил передать Игнатию Николаевичу свой привет и симпатичный отзыв о его последнем романе «Дочь курьера» в «Ниве» и рассказах из быта духовенства, с интересом прочитанных им в «Вестнике Европы».

«Безумный друг Гамлета» – Мочалов восхищал своей игрой И. К., находившего в нем много страсти, огня и вдохновения. Прославленная Белинским игра его в «Гамлете» была хорошо памятна Ивану Константиновичу по сороковым годам. В то время московский Английский клуб вздумал почтить Каратыгина визитом. Честь, тогда высоко ценимая, которой перед тем удостоился один только художник К. Брюллов, а вслед за его отъездом и И. К. Айвазовский, чрезвычайно этим тронутый и польщенный.

В ту пору И. К. ездил из Петербурга в Москву еще в почтовом дилижансе и в Москве смотрел Мочалова в «Гамлете», «Отелло» и «Железной маске». Он восторгался Асенковой, когда она появлялась в мужских костюмах прелестным, сияющим «пятнадцатилетним королем» (Карл II), юнкером Лелевым (в «Гусарской стоянке»), «полковником старых времен» в пьесе Асмодея того же названия, девушкой-гусаром и «Добрым гением», увидел ее положительно во всех «победных» ролях. Она одна умела смешить его до слез. Та же Асенкова, подчинявшая его, как художника, обаявшая своей красотой и талантом, казавшаяся, по его словам, «милым шаловливым непоседливым веселым ребенком, подчас наводила на него сильную грусть», исторгая из глаз зрителей невольные слезы в драматических ролях. Смертельная грудная болезнь свела в могилу чудную артистку весной, во время пребывания на даче Ориенбаума.

Владелец Ориенбаума великий князь Михаил Павлович тогда оказывал, по словам Айвазовского, Асенковой самое благосклонное внимание, заботился об удобствах помещения больной и о ее развлечениях. По повелению его высочества, оркестр гвардейской полковой музыки в дворцовом саду разыгрывал каждый вечер особенно любимые ею музыкальные пьесы. Посланные из Зимнего дворца и дворца великого князя осведомлялись весьма часто, от его имени, о ее здоровье, и сам император Николай посвятил ее.

«Смерть Дюра произвела на нее тяжелое впечатление, напряжение душевных сил и атмосфера копоти и пыли на сцене доканали ее лихорадочно-горевшую натуру, после роли Карла II в последний раз с улыбкой откланявшейся публике в 1841 и слегшей на смертный одр в тот же день». И. К. говорил также, что память об этой артистке сохранилась у всех театралов доброго старого времени, она не умерла еще среди тех немногих лиц, которые долго и с любовью, как он в лучшую пору юности, следили за ее необычайными успехами. В тургеневской «Кларе Милич» он находил, как нам известно, черты, общие не только с известной ему также по сцене Кадминой, послужившей Тургеневу прототипом для нашумевшей в обществе новости, но и с Варварой Николаевной Асенковой. Об этом он упоминал в одной из своих бесед о театре.

В мастерских рассказах И. К. знаменитые артисты В. В. Самойлов и П. А. Каратыгин возбуждали всегда интерес слушателей. С неподдельной, свойственной ему веселостью художник живо рассказывал массу забавных эпизодов из жизни и закулисного быта этих артистов. Последний представитель артистического семейства Каратыгиных, около ста лет подвизавшихся на сцене, П. А. Каратыгин славился как поэт и писатель, блестящий ум и bons mots которого высоко ценились тогда в beau moiid’e. Необычайный юмор его, сохранившийся в известных куплетах, посланиях и эпиграммах, масса которых осталась в рукописи, передавался и в рассказах Айвазовского, иногда носивших интимный характер и передававшихся им только в мужской компании. Знаменитый артист и балагур в своих экспромтах и куплетах допускал иногда слишком крупную соль. Понятно, что такие стихотворения, при всем их сатирическом складе, не могут быть достоянием печати.

Он интересовал И. К. и как автор посещаемых им пьес. Домашний врач артиста и его искренний друг Л. А. Гейденрейх был также близким знакомым И. К. по кружку «братии», из которого они только вдвоем и уцелели, благодаря своей воздержанности, через полвека, тогда как и Глинка, и Брюллов, и П. Кукольник, и В. А. Жуковский – все умерли. Эти же два члена кружка дожили до глубокой старости, почти перешагнув в новый век.

Однажды, в первый день светлого праздника, Петра Андреевича посетил Иван Константинович, и на его вопрос, лучше ли больному, страдалец-артист отвечал:

– Христос воскресе! А вы воскресли?

– Нет, все сижу на этом кресле.

Он страдал удушьем от аневризма, но доктора находили еще у него и водянку. На заявление, что он не исхудал, П. А. произнес с улыбкой в ответ маринисту:

– Впрочем, если у меня вода, то мудрено засохнуть.

По заявлению И. К., артист не чужд был и недостатков, он отличался привязчивым ко всем знавшим его характером и главное – острым умом и веселостью, невольно вселяемой им в окружающих даже в предсмертной болезни.

В обществе кто-то как-то заметил: почему Людовик Наполеон принял титул Наполеона III?