Книга Психология масс и анализ человеческого "я" - Зигмунд Фрейд

Самым грубым, но и самым действенным методом такого воздействия является химическое воздействие, то есть интоксикация. Я не уверен, что кто-то до конца понимает механизм ее действия, но фактом остается то, что существуют чужеродные для организма вещества, присутствие которых в крови и тканях создает ощущение удовольствия, и при этом условия функционирования организма изменяются до такой степени, что мы становимся неспособными воспринимать неприятные раздражители. Это не синхронное воздействие того или иного вещества; просто оба состояния связаны между собой некоей внутренней связью. Должно быть, в нашем организме присутствуют какие-то эндогенные вещества, производящие аналогичный эффект, ибо мы знаем по крайней мере одно патологическое состояние – манию, когда больной испытывает эйфорию опьянения без введения соответствующих опьяняющих ядов. Помимо этого, для нормальной психической жизни характерны колебания от легкости до затруднений в получении удовольствия, и эти колебания совершаются параллельно снижению или повышению чувствительности к неудовольствию. Достойно сожаления, что эти токсические эффекты психической жизни до сих пор не стали предметом научного исследования. Применение опьяняющих средств в борьбе за счастье и за избавление от страданий будет расценено как величайшее благодеяние, и отдельные индивиды, как и целые народы, найдут для таких средств достойное место в системе своих влечений. Мы будем благодарны этим средствам не только за доставленное ими чувство удовольствия, но и за желанное ощущение независимости от окружающего мира. Мы понимаем, что с помощью «таблеток беззаботности» мы сможем в любой момент избавиться от гнета реальности и бежать от нее в наш собственный, лучше устроенный мир. Известно, правда, что именно это свойство опьяняющих средств обусловливает их опасность и вред. В определенных обстоятельствах именно они ответственны за то, что огромная энергия, которая могла бы быть направлена на улучшение человеческой участи, пропадает напрасно.

Сложное строение нашего психического аппарата допускает, однако, существование целого ряда других методов воздействия. Как удовлетворение инстинктивных влечений есть счастье, так причиной тяжелых страданий является избегание такого удовлетворения, обусловленное влиянием окружающего мира. Можно надеяться, что путем воздействия на стимулы к влечению нам удастся отчасти освободиться от страдания. Этот способ защиты от страдания заключается не в воздействии на психический аппарат, а во влиянии на внутренние источники потребностей. В крайних своих проявлениях этот способ предусматривает умерщвление влечений, как того требует восточная мудрость, а йога осуществляет на практике. Если это удается, то человек одновременно отказывается от всякой деятельности (жертвует жизнью), обретая на этом пути лишь счастье покоя, то есть абсолютной бездеятельности. Тот же путь можно использовать для достижения более умеренной цели – например, для влияния только на инстинктивные влечения. В этих случаях управление берут на себя высшие психические инстанции, подчиненные принципу реальности. Здесь ни в коем случае нет намерения отказываться от удовлетворения желаний; в известной мере защита от страдания достигается тем, что отказ от удовлетворения подавленных влечений воспринимается не так болезненно, как воздержание от неподавленных инстинктов. С этим сочетается неизбежное ослабление наслаждения. Чувство счастья от удовлетворения дикого влечения, не обузданного «эго», несравненно сильнее, чем насыщение влечения подавленного. Непреодолимость извращенных побуждений и вообще запретных импульсов находит здесь свое рациональное объяснение.

Другой способ защиты от страдания осуществляется за счет переключения либидо, что становится возможным благодаря необычайной гибкости нашего психического аппарата. Задача заключается в таком смещении цели инстинктивного влечения, чтобы оно не встречало противодействия со стороны окружающего мира. Этому способствует сублимация влечения. Наилучших результатов достигает тот, кто умеет получать максимум психического и интеллектуального удовольствия от своей работы. К таким людям судьба обыкновенно бывает милостива. Удовлетворение такого рода, как радость художника, создающего произведение силой своей фантазии, или радость ученого, решающего сложную проблему и открывающего истину, имеет особое качество, которое мы когда-нибудь сможем охарактеризовать метапсихологически. Пока же можно, прибегая к наглядной аналогии, сказать, что эти радости кажутся нам «тоньше и выше», но их интенсивность слаба в сравнении с радостью от удовлетворения грубых первобытных влечений; они не потрясают нашу телесную сущность. Недостаточность этого способа заключается еще и в том, что он доступен очень немногим. В качестве предпосылки такой способ требует редких способностей и дарований. Но даже немногим избранным такой способ не предоставляет гарантированной защиты от страдания, он не выковывает для них непробиваемый стрелами судьбы панцирь и отказывает всякий раз, когда источником страдания становится само тело.[12]

Если уже при этом способе отчетливо выражено намерение стать независимым от окружающего мира и находить удовлетворение во внутренних, психических процессах, то эти же черты еще яснее проступают при следующем по счету способе. Здесь связь с реальностью ослабевает в еще большей степени, удовлетворение черпают в иллюзиях, которые распознаются именно как таковые, но при этом несовпадение их с действительностью не мешает получать от них удовольствие. Источником, откуда черпают фантазии, является воображаемая жизнь. В свое время, когда завершилось становление восприятия реальности, эта воображаемая жизнь уклонилась от испытания действительностью и осталась для мнимого осуществления неисполнимых желаний. На первом месте среди этих желанных фантазий стоит наслаждение произведениями искусства, наслаждение, которое дает созерцателю с помощью художника самому приобщиться к творчеству.[13] Кто восприимчив к чарам искусства, тот знаком с источником удовольствия и утешения, до сих пор недостаточно оцененным. Но мягкий, поверхностный наркоз, в который погружает нас искусство, является не более чем мимолетным бегством от тягот реальной жизни; эта эйфория недостаточно глубока, чтобы заставить нас забыть о наших реальных бедах и невзгодах.