Книга Через годы и расстояния. История одной семьи - Олег Трояновский

Прошло еще несколько месяцев, и наступил День Победы. Многотысячные толпы хлынули в центр города. Как и в Москве, это было время всенародного ликования. Где-то в середине дня в посольство позвонили из Министерства иностранных дел и сообщили, что премьер-министр Уинстон Черчилль сейчас поехал в посольство США, чтобы поздравить американцев с победой, а оттуда направится в наше посольство. Посол Федор Тарасович Гусев срочно собрал старших дипломатов, приказал привести в порядок представительские помещения, выставить напитки и закуску. Меня пригласили на всякий случай, если вдруг понадобится переводчик.

Вскоре в открытой машине, стоя ногами на сиденье и приветствуя прохожих известным знаком победы в виде латинского V, приехал Черчилль в сопровождении одной из своих дочерей. Как мне показалось, премьер уже был навеселе, что неудивительно, учитывая исторический характер отмечаемого события. Наш посол провел его в главный приемный зал, познакомил со старшими дипломатами и наполнил рюмки.

После этого Черчилль произнес короткую, но знаменательную речь. Вообще он был превосходный оратор – один из лучших, если не лучший из всех, кого мне довелось слышать. Говорят, к концу жизни он стал слишком многоречив, но в предвоенные и военные годы был на высоте. Некоторые его выступления, такие, например, как по поводу Мюнхенского соглашения или нападения Германии на Советский Союз и некоторые другие, – это не только важные политические заявления, но и блестящие литературные произведения.

В этот раз в посольстве Черчилль произнес не длинную, но проникновенную речь. Он говорил о вкладе Советского Союза и Красной армии в победу над Германией, о сотрудничестве стран антигитлеровской коалиции. Не преминул упомянуть о том, что Великобритания в течение двух лет одна несла на своих плечах всю тяжесть борьбы с Германией. В конце он произнес примерно следующие слова: «Сегодня, когда народы всего мира празднуют великую победу, мои мысли обращаются к Сталину». Тут он повысил голос и почти прокричал: «Великому Сталину!» Это было внушительно, хотя, на мой вкус, слишком выспренне.

К тому времени я был зачислен в состав посольства сначала в качестве атташе, а несколько позже – продвинут до уровня третьего секретаря. Таким образом, непроизвольно, без какого-либо желания с моей стороны (я имел иные планы на жизнь), началась моя дипломатическая карьера.

У меня не было какого-либо определенного участка работы в посольстве, в основном – отдельные задания. В то время Красная армия, Советский Союз пользовались огромной популярностью в Великобритании. Мне, как и другим сотрудникам посольства, приходилось часто выезжать в разные города, чтобы выступать на собраниях в обществах дружбы и на других мероприятиях, славящих боевое содружество с Советским Союзом.

Познакомился я тогда со многими интересными людьми, в частности, запомнилась встреча с очень пожилым джентльменом из Манчестера, который когда-то был знаком с Фридрихом Энгельсом. Рассказывая о нем, он говорил: «Вы утверждаете, что мистер Энгельс был философом. Может быть, и так, не берусь судить. Но одно могу сказать: бизнесмен он был высшего класса».

Интересным собеседником был Роберт Брюс Локкарт, в то время заместитель министра иностранных дел Великобритании. Он интересно рассказывал о своем пребывании в Москве в годы революции, отрицал, что организовывал заговор с целью свержения советской власти. Когда узнавал, что кто-то из наших молодых дипломатов не был знаком с его биографией, Локкарт делал большие глаза и говорил: «Как плохо вас воспитывают. Ведь обо мне говорится даже в «Кратком курсе истории партии».

Приходилось мне также работать с различными делегациями, приезжавшими из СССР. Это было в основном уже после окончания войны.

Но больше всего времени и усилий пришлось уделить подготовке к Нюрнбергскому процессу. Об этом процессе, где вершилось возмездие над главными военными преступниками гитлеровского режима, написано бессчетное количество книг и воспоминаний его непосредственных участников. И у каждого из них можно найти подмеченные только им детали, которые дополняют общую картину этого поистине исторического события.

Будучи в Лондоне, я находился у самых истоков процесса, его подготовки и был непосредственным свидетелем и участником весьма сложных переговоров об учреждении военного трибунала. С советской стороны в этих переговорах участвовали член Военной коллегии Верховного суда СССР генерал-майор юстиции И. Т. Никитченко, который впоследствии был назначен судьей Нюрнбергского трибунала от СССР, и профессор международного уголовного права А. Н. Трайнин. При них я был единственным помощником, так что в мои обязанности входило быть и переводчиком, и секретарем, и экскурсоводом, и завхозом. Делегацию Соединенных Штатов возглавлял член Верховного суда США Роберт Джексон, впоследствии главный обвинитель на процессе в Нюрнберге, Великобритании – сэр Дэвид Максуэлл-Файф (будущий заместитель главного обвинителя на процессе), Франции – судья Робер Фалько (заместитель члена трибунала от Франции).

Началу переговоров в Лондоне о согласовании Устава трибунала предшествовало весьма сложное маневрирование. Англичане с самого начала возражали против какого-либо суда над главными немецкими военными преступниками. По их мнению, целесообразнее было составить список наиболее злостных из них и казнить их без суда и следствия по решению правительств союзных держав. На основе некоторых косвенных данных можно предполагать, что в Лондоне опасались, как бы суд не превратился в обмен взаимными обвинениями, в ходе которого подсудимые могли использовать некоторые неприглядные действия английского правительства, такие как молчаливое согласие с захватом Гитлером Австрии, мюнхенский сговор, который привел к аннексии Чехословакии, и кое-что другое. На встрече с Рузвельтом в Квебеке в сентябре 1944 года Черчилль даже уговорил последнего поддержать эту позицию, которую в английских правительственных кругах называли «наполеоновским прецедентом» – как известно, французский император был отправлен на остров Святой Елены не по решению суда, а на основе политического решения союзных держав.

Однако, когда месяцем позже, в октябре того же года, английский премьер посетил Москву и поставил этот вопрос перед Сталиным, он натолкнулся на серьезные возражения. 22 октября 1944 года Черчилль информировал Рузвельта, что «дядя Джо», так западные лидеры в своей переписке именовали Сталина, «неожиданно занял ультрареспектабельную позицию: не должно быть казней без суда, иначе во всем мире будут говорить, что мы боимся их судить. Я указал на трудности, которые могут возникнуть по линии международного права, но он ответил, что если не будет суда, не должно быть смертных приговоров, а лишь пожизненные заключения. Ввиду этой позиции, я не намерен настаивать на меморандуме, который я вручил Вам…»

Может показаться странным, что Сталин занял такую позицию, учитывая методы, которые он применял внутри страны. Но как показали последующие события, такой подход в данном случае полностью оправдал себя.

Между тем и сам Рузвельт стал сожалеть, что одобрил меморандум Черчилля. Поэтому вскоре было решено, что суд над главными военными преступниками состоится.